В чем причина?

      В этот раз ему досталось. Чертов вражеский Скаут своими смазанными выстрелами все-таки смог задеть руку и, что хуже, пробить легкое — по крайней мере, учащенный пульс, дикая боль при вдохе и кашель с кровью явно свидетельствовали об этом.       Но даже не это было плохими новостями. Плохими новостями было то, что тело отказывалось каким-либо способом доползти до аптечки, ехидно мелькавшей в паре метров от раненого, а пытаться звать Медика было абсолютно бессмысленно.       Бессмысленно по той простой причине, что Медик и был тем самым раненым, отчаянно пытавшимся стянуть здоровой рукой со своей спины убер-пушку.       Все попытки снять аппарат с треском проваливались — мешала боль в груди и в руке. Команда усиленно перла вагонетку к базе Красных и успела уйти слишком далеко, чтобы было возможно услышать судорожные вздохи и возню раненого. Известная каждому «магическая врачебная регенерация» тоже не спасала ситуацию — возня и давление убер-пушки на поврежденное легкое сводили эту «магию» к нулю. В итоге оставалось последнее — смиренно ждать либо спасения, либо респауна.       Немец перестал барахтаться в пыли и растянулся на земле, осторожно вдыхая, морщась от боли да прислушиваясь к происходящему вокруг. Солдат командовал движением вагонетки стандартными для него «Вперед, команда! Толкай ее, толкай! Это все для Америки!» Череда взрывов где-то справа заботливо сообщала о местонахождении Подрывника, а громкий девчачий визг выдавал Скаута, неудачно наткнувшегося на вражеского Поджигателя. Где-то впереди были слышны тяжелые шаги, но определить, кому они принадлежали, было сложно. Судя по звуку, некто явно приближался к лежащему на земле доктору, что вызывало надежду и тревогу одновременно. Вплоть до того, как послышался знакомый низкий голос:       — Доктор? Доктор, ты ранен?

***

      Медик всегда тепло относился к Пулеметчику: тот был искренним, честным, преданным, самоотверженным... но крайне неуклюжим при обращении с хрупкими вещами. А еще он был упрямым. Чертовски упрямым. Увидев раненого немца на земле, русский мгновенно (и совершенно не обращая внимания на протестующее мычание) попытался поправить здоровье товарища его же убер-пушкой. Вот только второпях тот случайно вырвал из машины переключатель, за что был награжден приглушенным воплем, полным гнева и боли. На замену убер-пушке пришла аптечка и, пока Михаил с ее помощью старался облегчить состояние немца, тот отчаянно умолял перестать над ним издеваться и отправить уже на чертов респаун. Однако упрямый русский категорически отказывался от такого варианта, чем еще больше раздражал Медика.       В конечном итоге доктор каким-то чудом смог пережить сомнительную первую помощь и переноску себя на родную базу к стационарной убер-пушке, где и пролежал пару часов, шипя на Пулеметчика, который терпеливо сидел рядом. Самому немцу вариант с отправкой на респаун казался куда логичнее, чем это длительное, мучительное, болезненное и абсолютно бессмысленное «спасение». Михаил лишь отмалчивался и, казалось, вообще не реагировал на возмущенный словесный поток товарища, а когда эта тирада торжественно перешла на двадцатое по счету «В чем смысл, mein Freund?», то русский вообще покинул лазарет, буркнув только:       — Я на кухню, принесу еды.       Оставшись один и напоследок еще раз ругнувшись, Медик осторожно проверил результат работы убер-пушки, сполз с кушетки, переоделся в чистую одежду и отправился на улицу — хотелось полной грудью да целыми легкими вдохнуть прохладного и относительно чистого воздуха.       На дворе уже успело стемнеть. В фургончике Снайпера горел свет, а сам хозяин, сидящий за столом и увлеченно читающий книгу, виднелся в окне. Солдат совершал вечерний осмотр территории, чеканя шаг и насвистывая задорную и явно патриотическую песенку. Со второго этажа базы доносились вопли Подрывника, который активно ссорился со своей же печенью. Остальной народ тихо отсиживался на базе и готовился к завтрашней операции.       Медик уселся на ступеньки и окинул взглядом территорию базы. Тренировочная площадка, фургончик Снайпера на пустой стоянке, усыпанное звездами темное небо, свет, струящийся из окон на базе — все это дарило умиротворение и прогоняло негативные эмоции. Завтра они снова столкнутся с Красными, завтра Медик выловит вражеского мальчишку, по полной отыграется за полученное ранение и завтра же, во время своей мести, в очередной раз осознает, насколько ему нравится эта работа.       Поток мыслей прервал усевшийся рядом Пулеметчик с тарелкой, на которой красовался довольно впечатляющий своим размером бутерброд.       — Ешь. Ты пропустил ужин, — лаконично пробормотал здоровяк, ставя тарелку рядом с немцем.       — Danke. Но все же ответь на мою тираду, — остывший Медик откусил небольшой кусочек бутерброда и слегка поморщился. — Слишком сухой. Попробуй в следующий раз добавить ein wenig помидоров...       — Они закончились... — русский задумчиво потер костяшки пальцев и терпеливо дождался, пока товарищ закончит с трапезой. — Я не люблю респаун. Он делает мертвого снова живым, собирает его по кусочкам. Но... разве это правильно? Команда перестала бояться смерти и предпочитает умереть, чем лечить сложные раны. А если эта штука сломается? Что тогда будет? Я верю тебе, доктор. Верю в твою помощь и умение лечить. Но я не верю той машине. Поэтому мне хочется, чтобы ты меньше ей пользовался. Я боюсь, что из-за этой машины мы потеряем тебя навсегда, доктор. Ну... точнее, я потеряю...       Сухая ладонь осторожно сжала плечо Пулеметчика, все так же усердно потирающего костяшки пальцев и изучающего сей процесс с таким вниманием, словно от этого зависела безопасность целой вселенной.       — Длинная тирада. Успел подсмотреть в словарь, пока был на кухне?       — Это плохо?       — Nein. Мне не это важно. Мне важна твоя искренность. — Ладонь перебралась с одного плеча Пулеметчика на другое, а сам Медик придвинулся к русскому ближе и задумчиво уставился на пустую тренировочную площадку.       — А еще мне очень важны твои органы... Особенно печень...