Эпоха разрушения миров

Мать присылает сов. Снова. После сорок шестого письма Панси вообще перестала вскрывать конверты. Рядом камин, зажечь его — достаточно взмаха палочкой, пока никто не видит. Эти стены не приемлют магии, боятся ее, помнят, наверное, что когда-то давно, столетия назад, волшебство здесь творилось почти открыто. Глупые магглы, они трусливы настолько, что ей почти хочется послать статут о секретности под хвост дракону и устроить шабаш. Как должны делать истинные ведьмы, о которых по секрету и со звездами в глазах рассказывала куколка Сара Элис, маленькая подружка принцессы. Панси запирает окно, оставив потрепанную птицу без угощения. Было бы странно хранить в кабинете, который регулярно обшаривает служба безопасности, совиное печенье. Она и без того периодически выводит из строя жучки. Случайно, конечно. Хотя кто знает. На столе у Панси стоит совершенно безвкусная старая ваза с десятком деревянных палочек вместо букета свежайших, только из оранжереи, цветов. И только одна среди них — волшебная. Носить с собой постоянно — преступление, заметят и не поймут. «О, эти ма-а-гглы», — звучит в голове с интонацией Драко Малфоя. Они лгут, предают, играют эмоциями, и все это столь легко, будто стоят на вершине мира. Панси порой кажется, что он, тот самый, был не так уж и не прав. Как и прочие до него. У волшебников проще и честнее. Если лгать, то так, что никакая сыворотка правды не раскроет настоящего замысла. Если ненавидеть, то открыто. С искрами. Если убегать, то так, чтобы никто не нашел. Кроме матери, она, кажется, разыщет Панси даже в другой вселенной. И эту, последнюю нить, связывающую новый мир со старым разорвать не в силах ни одно заклинание. Панси легким движением забрасывает палочку в вазу и откидывается на обитую бархатом спинку кресла. Здесь все помпезно и чересчур дорого, по-королевски. Даже в воздухе чувствуется это величие маггловской старины, сбивающее неподготовленного человека с ног. Но так даже лучше: много света и портреты не шепчутся за спиной. Панси — нравится. Здесь она может быть собой если не как колдунья, то как человек. Не боится улыбаться, отвечать честно и чувствовать. Последнее — ново, страшно и отчасти больно. Но заставляет дышать почти свободно. В дверь стучат: тихо, робко, с уважением. — Войдите. — Ее голос звучит ровно, уверенно, с достоинством. Именно этого не хватало тогда и там, где Хогвартс. То, что было раньше, осталось для нее простым «там, где Хогвартс». Там и гордость за кровь, и величие семьи, и друзья, и выбор, оказавшийся неправильным. Здесь — тот, кто видит ее настоящей. — Мисс. — Служанка в невзрачной форме склоняет голову, приветствуя. — Вас вызывает Его Величество. Панси встает из-за стола и разглаживает складки на платье вмиг похолодевшими ладонями. — Спасибо, — она на секунду задумывается, вспоминая имя, — Мэри. Панси чеканит шаг так, будто имеет полное право так относиться к вычищенному до блеска паркету. Проходит мимо принца Лиама, мастерски делая вид, что того не существует на свете. Выбор сделан и раз, и два. Пути назад отрезаны волшебными ножницами — никакие заклинания не заштопают и не склеят. И только перед дверью, такой же, как остальные здесь, в резиденции, но совершенно особенной, она рвано выдыхает, собирая себя по кусочкам в цельным образ. Глупые магглы, думает Панси, поворачивая ручку, они считают, что уже добрались до вершины. Вот только Роберт, который смотрит на нее с адским пламенем в темных глазах, один из немногих, кто действительно там. И он, именно он, протягивает ей ладонь. Колдунья не может противостоять целому миру. Но вдруг это может король? И Панси улыбается. Завтра мать пришлет очередную сову, завтра Лиам будет смотреть на нее с жалостью, завтра она расскажет Роберту правду. Кто знает, быть может, она действительно сделает это завтра. А пока: — Волшебно выглядишь, Вильгельмина.