Исключение

      Джексон вздохнул, глядя на единственное горящее окно в тёмном и почти пустом доме. На втором этаже стучал по кнопкам компьютерной клавиатуры, подпевая Адаму Левину (удивительно, но подпевал он приятным голосом и точно в ноты), и периодически отбивал какие-то сообщения на смартфоне Стайлз. Уиттмор приходил к этому дому уже третью неделю подряд, стоял и прислушивался ко всем звукам и шорохам неугомонного человека, который часто говорит сам с собой, ходит по своей комнате или пританцовывает, а то и вовсе всерьёз так танцует под любимую музыку.       За это время он узнал о предмете своего наблюдения много нового: он легко справляется с любыми задачками по математике, но всякий раз бьётся головой о физику, отлично дружит с химией, несмотря на мнение Хариса, но терпеть не может биологию, для него не составляет труда написать сочинение или доклад, но он всё равно предпочитает историю литературе. Всё это, по сути, новоиспечённому оборотню было нахер не нужно, но он всё равно приходил к дому Стилински, смотрел на его окно и не мог понять, почему с момента его обращения в волка Стайлз стал начисто его игнорировать.       — Ещё немного — и он начнёт от тебя шарахаться, — раздался за спиной голос Лидии, которая стояла возле своей машины, сложив руки на груди.       — Я просто мимо проходил и мне показалось, что кто-то мучает кота, но, как выяснилось, это Стилински завывает, — привычно съязвил Джексон, растягивая губы в ухмылке и подходя к девушке.       — Во-первых, Стайлз прекрасно поёт; во-вторых, твой дом в другой стороне; в-третьих, ты «проходишь мимо» каждый день уже три недели, и его это пугает, — закатила глаза Мартин, ни на мгновение не поверив бывшему парню.       Стилински, на самом деле, был в панике и не знал, что с этим делать, потому что в школе Уиттмор бросал на него злые взгляды, будто желал убить его особо жестоким способом, а потом полночи мог провести под его окнами. Сын шерифа всерьёз опасался, что оборотень готовит страшный план его убийства. Лидия, разумеется, пыталась убедить юношу, что это полный бред, но Стайлз упорно стоял на своём, потому что не видел другой причины такого внимания к своей скромной персоне. Девушка, в отличие от него, видела, а потому приехала, когда паникующий парень написал, что Уиттмор снова под его домом. Очевидно, без неё эти двое не справятся.       — Кто бы знал, что эту занозу в заднице так легко испугать, — фыркнул Джексон, внимательно прислушиваясь к мурлыканью Стилински.       — Легко? Джексон, он не боится Питера или Дерека, даже Джереда он больше опасается, чем реально боится, но ты доводишь его до паники своими сталкерскими замашками. Спустись из своих небесных далей на землю, потому что, если ты продолжишь в том же темпе, он посыплет весь участок рябиной и будет носить амулет в школе, чтобы ты к нему не подошёл, — сурово произнесла Лидия, хмурясь и постукивая длинными ногтями по руке.       Уиттмор удивлённо замер и обернулся к дому. Он и не думал, что Стилински знает, что оборотень подолгу стоит под его домом, или замечает взгляды в свою сторону. Тем более, он не представлял, что это его пугает, хотя со стороны Джексон и вправду выглядит, как сталкер. Очень стрёмный, клыкастый сталкер. Блять, кажется, он по-настоящему облажался и пора что-то делать, иначе парень действительно обнесёт всё рябиной, нацепит на себя кучу амулетов и ещё отца-шерифа натравит для полноты ощущений. Неловко получится.       — Ладно, я учту, — ответил оборотень, снова поворачиваясь к Лидии.       — Не учитывай, а поговори с ним, потому что, если ты не в курсе, он думает, что ты хочешь его убить, — покачала головой Мартин, надеясь убедить оборотня действовать.       — Бред, — фыркнул Джексон, считая, что девушка преувеличивает, но та только вскинула бровь и посмотрела на него, демонстрируя свою серьёзность. — Параноик, — скривился Уиттмор и, резко развернувшись, направился к дому, задетый за живое и намеренный расставить всё по своим местам.       Лидия проводила его недовольным взглядом и, закатив глаза, села в машину, направляясь домой. Она достаточно хорошо знала Уиттмора, чтобы понимать: он своего не упустит. Вообще, странно, что парень так долго тянул с разговором, ведь это не в его стиле. Обычно он действует резко и напористо, снося всё на своём пути, как разозлённый слон в посудной лавке. Отчасти такое поведение было довольно милым, но куда чаще напрягало. Возможно, в этот раз он пытался выработать какую-то линию поведения? Бросив взгляд на подозрительно молчащий телефон, она решила, что их отношения — не её дело. Нервы дороже, да и вообще, пора бы заняться собственной личной жизнью. Да!

***

      Стайлз старался не обращать внимания на Джексона под своими окнами, даже закрыл прямую трансляцию с камер внешнего видеонаблюдения. И нет, он не параноик, окей? Просто в его жизни слишком много всякого дерьма происходит, чтобы можно было не волноваться за свою безопасность. В общем, да, сейчас он не хотел видеть, что там делает Уиттмор под его окнами (и нет, ребят, это нихрена не романтично, когда озлобленный подросток, раз в месяц отращивающий клыки и когти и перманентно слетающий с катушек, ошивается под вашими окнами несколько ночей кряду).       Стилински не понимал, что такого он сделал, чтобы заслужить ненависть оборотня. То есть, их отношения никогда не были тёплыми или хотя бы дружескими, но и дальше безобидного подкалывания и ворчания друг на друга они никогда не заходили. Сейчас ситуация явно обострилась и он не понимал, почему. Джексон смотрел на него диким и чертовски голодным волком, который мечтает им закусить. Может, он и зря тогда запер его в фургоне, но, в конце концов, это было для его же безопасности. Впрочем, наивно было полагать, что Уиттмор оценит или поймёт это. В конечном итоге, он никогда не воспринимал Стайлза всерьёз, хотя это и обидно.       Из неприятных мыслей его выдернул шум от окна и не нужно было оглядываться, чтобы понять, что у него гости. В отличие от Питера и Дерека, молодые волчата передвигались очень шумно, ещё не привыкшие к своей большей силе, так что расслышать их движения было не трудно. Он, во всяком случае, уже наловчился.       — Знаешь, у меня ведь судебный запрет, — немного нервно произнёс Стилински, оборачиваясь к оборотню и надеясь, что тот не убьёт его прямо сейчас.       — Тебе запрещено подходить ко мне, а не наоборот, — усмехнулся Уиттмор, но его юмор явно не оценили, потому что парень как-то странно сжался в своём кресле, а потом вдруг вскочил и стал расхаживать по комнате.       — Слушай, чувак, я реально не понимаю, что происходит. То есть, да, мы вырубили тебя и заперли в фургоне, но это было необходимо, потому что, ну, знаешь, я уверен, что тебе не по кайфу было играть роль бесплатного киллера на службе у психопата. Так что, видишь ли, я реально не понимаю твоего желания закусить моей тощей тушкой, — затараторил Стайлз, размахивая руками и строя такие забавные рожицы, что оборотень едва сдерживался от смеха.       — Хей-хей, притормози. Я и не думаю тебя есть. Что это, блять, за бред?! — вскинулся Уиттмор и они замерли, глядя друг на друга.       Джексон всё пытался придумать подходящие слова для их разговора, но растерянный и напряжённый вид Стилински сбивал его с толку. Чёрт подери, и когда же его так заглючило на этом парне и почему он ничего не может с этим сделать? Ему следовало бы попытаться наладить отношения с Лидией или приударить за Эллисон, или выбрать любую другую девушку... Да пресвятые небеса, ему следовало выбрать кого-то другого, а не этого сумбурного, несносного, под завязку набитого разнообразными знаниями и сарказмом любителя помахать битой направо и налево! Ну вот какого, спрашивается, чёрта его волк успокаивается от запаха яблок и корицы, который исходит от этого сверхэмоционального человека, почему, чёрт возьми, этот глупый зверь машет своим хвостом, как верный пёс, и радостно тявкает под взглядом медовых глаз? С хрена ли это всё с ним происходит?!       — Ну, ты смотришь на меня, как голодный волк на кролика. Что ещё тут можно подумать? — пожал плечами Стайлз, но немного расслабился и замер на месте.       — Что я хочу поговорить, к примеру, — предложил вариант Уиттмор, но Стилински только вскинул бровь, демонстрируя полное неприятие этой версии. — Слушай, я, вроде как, хотел поблагодарить за помощь, и отец поговорит с судьёй... С вас снимут запрет и уберут этот инцидент из ваших личных дел, — сказал парень и почесал нос.       Стайлз удивлённо уставился на него и прикусил губу. Такого он определённо не ожидал, но... ладно, сейчас юноша чересчур шокирован, чтобы всерьёз анализировать услышанное и собственное отношение к этой новости. В голове мысли, которые ещё минуту или две назад носились, как машины на оживлённом шоссе, теперь встали как вкопанные. Его мозг выдавал ошибку и отказывался запускаться заново. Такое с ним случалось нечасто, так что в этот момент он пребывал в ступоре.       — Эм... спасибо. Этот запрет меня немного беспокоил. Он мог помешать мне с поступлением, так что, серьёзно, спасибо, — Стилински неловко улыбнулся и провёл ладонью по шее. — Я думаю, что...       — Что я не такой уж и мудак? — подсказал Джексон, хмурясь и едва сдерживая рык.       — Я никогда не считал тебя мудаком, — фыркнул Стайлз и теперь уже Уиттмор вскинул бровь, проявляя недоверие. — Что? Да, иногда ты ведёшь себя, как неспособный к нормальной коммуникации абориген или конченный придурок... — оборотень закатил глаза на такие «комплименты», но решил не перебивать: — но это не делает тебя мудаком, потому что, знаешь, в тебе действительно много хорошего, за что я и многие другие прощают тебе грубость, наглость и самоуверенность, — пояснил Стилински, чувствуя, как краснеют щёки.       Джексон ушам своим не поверил, но было очень приятно. Он слышал, как быстро бьётся чужое сердце, улавливал запах волнения и не мог отвести глаз от покрасневшего личика и покусанных губ. Волк внутри довольно прыгал, будто радостный щенок, которого потрепали по шёрстке. Это, чёрт вас дери, ненормально, неправильно, но его завораживала эта ходячая катастрофа со своими медовыми глазищами, вздёрнутым носом, родинками на лице и, наверняка, на всём теле, с лягушачьим ртом и тонкими, нервными пальцами. Господи, он очевидно сходил с ума, но останавливаться не собирался. Он просто не мог остановиться.       — Не знал, что ты можешь быть милым, — заметил Уиттмор, скользя взглядом по комнате, в которой оказался впервые.       — Ты обо мне многого не знаешь, — фыркнул Стайлз и тут же осёкся, поняв, что сморозил. — То есть, не то чтобы ты интересовался чем-то, что касается...       — Чего я о тебе не знаю? — заинтересовано спросил Уиттмор, делая шаг вперёд.       Ему, что удивительно, действительно было интересно, потому что за последние три недели он и так узнал об этом парне много нового. Например, от этой комнаты он ожидал беспорядка, кучи постеров на стенах, комиксы, раскиданные то тут, то там вещи, а увидел совершенно противоположную картину. В комнате, на самом деле, было убрано: кровать застелена тёмно-синим покрывалом; нигде не валяются вещи; в углу возле стены стояла спортивная сумка, две биты (металлическая и деревянная), принадлежности для лакросса и скейт; на столе лежали письменные принадлежности, компьютер, телефон, какие-то листы и тетради; портфель лежал в кресле, рядом с которым стоял торшер; в книжном шкафу были исключительно книги. Много книг.       Стилински на этот вопрос поражённо замер, понимая, что его мозг опять завис. Он совершенно не понимал, что здесь происходит, потому что парень, который нравился ему уже на протяжении полугода, вдруг заинтересовался им, и не с целью его убить. Это... напрягало, потому что Стайлз не мог понять, почему в какой-то момент своей жизни начал замечать, что у Джексона красивая улыбка, потрясающие скулы, невероятно глубокие серые с голубым отливом глаза, острый ум, большое сердце и чувствительная натура. Он не знал, зачем составлял для себя список этих качеств и почему, при этом, больше не мог думать о Лидии, как о предмете своей любви, понимая только то, что место шикарной рыжеволосой богини в его сердце занял великолепный бог. У него не было времени об этом подумать, а теперь Уиттмор прямо перед ним, а он не знает, что ответить.       — Я... люблю рисовать? — неуверенно сказал Стайлз и чуть прищурился, сомневаясь, что это то, что хотел услышать оборотень.       — Серьёзно? Покажи мне, — попросил, хотя больше приказал, Уиттмор.       Стилински на мгновение застыл, но, в конце концов, кивнул и повёл оборотня за собой. Они вышли из комнаты и прошли в самый конец коридора, где располагалась ещё одна комната. Постояв минуту или две, Стайлз всё-таки открыл дверь и пропустил Джексона вперёд. Эта комната была его небольшим миром, в который он боялся кого-то пускать, боялся пускать Уиттмора, потому что не был в нём уверен, боялся того, что может произойти. Юноша оглянулся на коридор, подумывая сбежать, но всё же собрался и тоже вошёл в комнату, прикрывая дверь.       Джексон с интересом и нескрываемым удивлением осматривался, приходя в восторг от того, что видел. Как оказалось, Стилински не только весьма неплохо (насчёт «прекрасно» Лидия всё-таки переборщила) поёт, но и великолепно, действительно великолепно рисует. Тут были портреты, пейзажи, натюрморты, футуристические фигуры и даже копии известных картин, таких как «Тайная Вечеря», «Мона Лиза», «Рождение Венеры» и прочие. Возле стен стояли настоящие холсты, масляные краски и несколько мольбертов. На одном из них в самом центре комнаты стоял незаконченный рисунок, над которым, очевидно, парень работал сейчас, потому что рядом стоял небольшой столик со всеми принадлежностями.       — Это я, да? — уточнил Уиттмор, подходя к незаконченной работе.       — Да, твоя канима-форма, — кивнул Стайлз, опасаясь реакции оборотня.       — Я был симпатичным ящером, — рассматривая рисунок, гордо заявил Джексон, на что Стилински громко рассмеялся.       — Да, мне осталось добавить тебе хвост, — съязвил Стайлз, подходя ближе и всё ещё посмеиваясь.       — А те картины, которые висят на стенах? Они выглядят старше остальных, — спросил Уиттмор, глядя на мгновенно притихшего парня.       В одно мгновение из весёлого и жизнерадостного подростка он превратился в одинокого и закрытого, с какой-то болью в глазах и ответственностью на плечах. Очевидно, этот вопрос задел что-то внутри юноши, из-за чего он как-то потух и схлопнулся, будто ракушка. В этот момент Джексону хотелось обнять его, поцеловать и стереть эту грусть с его лица, но пока что он держал себя в руках, понимая, что затронул какую-то важную и очень личную тему.       — Их нарисовала мама, — тихо сказал Стилински, отходя к окну и вглядываясь в вечернее небо. — Ей нравилось рисовать, а я любил наблюдать за ней. После её смерти нам пришлось нелегко. Папа проводил много времени на работе, а когда возвращался домой, запирался в комнате и пил. Я его почти не видел и всё, что мне оставалось, — сидеть в этой комнате, смотреть на её картины и пытаться как-то с этим справиться. В какой-то момент я и сам начал рисовать. Это помогало хоть немного отвлечься, утихомирить эмоции, справиться с напряжением... Со временем всё нормализовалось, но я по-прежнему провожу здесь много времени, — он говорил очень тихо, не отводя глаз от окна, а Уиттмор не знал, что сказать или сделать, чтобы поддержать.       Ему были неизвестны чувства Стайлза и те эмоции, которые он испытывал тогда и испытывает сейчас. Самому же сыну шерифа было тяжело вспоминать о том времени, когда он заставлял себя жить. Не то чтобы парень задумывался о смерти, всё-таки он был слишком мал для этого, но желание свернуться клубком под одеялом и спрятаться от всего мира приходилось преодолевать и перебарывать. Ложась спать, маленький одинокий мальчик верил, что его утром разбудит мама, а не будильник, но, просыпаясь утром от мерзкого звона, он запрещал себе надеяться. Теперь, иногда оглядываясь назад, Стилински понимал, что со смертью мамы ушло его детство, как абстрактно-беззаботная субстанция, составляющая некий отрезок его жизни. Понимая это, он всё равно не мог вспомнить, когда стал таким циничным. Всё же, люди очень избирательны.       — МакКолл тут, наверно, с ума сходил от скуки? Мало представляю его в качестве ценителя искусства, — попытался пошутить Джексон и сам же понял, как глупо это прозвучало в контексте их разговора, но Стайлз почему-то покраснел и опустил глаза.       — Он здесь никогда не был, — сказал Стилински и обернулся. — Вообще-то, никто, кроме тебя, — добавил он и зачастил: — Не то чтобы я скрывал, но и не то чтобы кто-то интересовался. Скотти классный друг, но он совсем не наблюдательный и ему кажется, что он всё знает, даже если это не совсем так. А кроме него, у меня никого и нет, ну не было, во всяком случае, но вряд ли кого-то из вашей мохнатой братии это может заинтересовать. Разве что Питера, но не думаю, что он сочтёт это искусством, так что да, ты, вроде как, первый, кто сюда вошёл, — Стайлз растерянно замолчал и прикусил губу.       Уиттмор поражённо застыл, тупо хлопая глазами и ртом, пока это смущённое, покрасневшее и бесконечно милое существо стоит перед ним, открывая душу и позволяя заглянуть куда-то за маску весёлого простачка и сверхумного друга для всех. В нём было больше, чем такие мелочи, и он разрешил Джексону это увидеть. Увидеть свои переживания, боль, секреты и одиночество, в котором он тонул. Оборотень не знал, как заставить себя что-то сделать, потому что молчание затягивалось, а как его нарушить, чтобы всё не испортить, — загадка.       — Хочешь узнать кое-что обо мне? — спросил Уиттмор и сделал несколько шагов к застывшему парню, который удивлённо на него смотрел.       — Если хочешь рассказать, — улыбнулся Стилински и поднял чуть голову, чтобы смотреть в глаза оборотню, который стоял почти вплотную к нему и выглядел... необычно, если откровенно.       — Хочу, — кивнул Джексон, ведя пальцами по шее Стайлза, где пульсировала голубая венка. — Тебя хочу, — добавил он, перемещая пальцы на приоткрытые губы шокированного парня. — Ты мне нравишься, вообще-то, поэтому я приходил к твоему дому каждый вечер, — сказал оборотень, приподнимая подбородок человека, чтобы смотреть в его глаза с неожиданно расширенными зрачками.       Стилински не знал, что делать, потому что чёртов Уиттмор создавал долбанные пробки в его голове, замыкал все системы, вводил в ступор, от которого закладывало уши и начинало трясти, будто в лихорадке. Джексон стоял очень близко, глубоко дышал и крепко держал цепкими пальцами, не позволяя отвести взгляд или сделать шаг назад. Юноша, с одной стороны, хотел обнять оборотня, сократить оставшееся между ними расстояние, поцеловать, но, с другой стороны, ему было страшно. Очень страшно, и волк чуял этот страх, смешивающийся с волнением и возбуждением. Сладкий такой запах, который, почему-то, не настораживал, а заводил.       — Я... я не знаю, что сказать, — тихо, едва слышно, больше выдохнул, чем произнёс, Стайлз, но Уиттмор только улыбнулся и скользнул ладонью ему на талию и прижал к себе, ведя носом по шее, заставляя резко выдохнуть.       — Не говори, хотя мне нравится твой голос, — прошептал оборотень, чувствуя, как тонкие пальчики зарылись в волосы на затылке, перебирая пряди. — Всё в тебе нравится, — сказал Джексон и чуть отстранился, чтобы смотреть в глаза, читать по ним чужие чувства.       — Так уж и всё? — хрипло и нервно усмехнулся Стилински, чуть прикрывая глаза и утыкаясь носом в сильную шею.       — Может, и не всё, но моему волку ты очень нравишься, ему спокойно рядом с тобой, — ответил Уиттмор, забираясь пальцами под чужую футболку и поглаживая прохладную кожу.       Оборотень держал крепко, вдыхая щекочущий ноздри запах, будоражащий его кровь и заставляющий волка тихонько подвывать, почти мурлыкать от удовольствия. И ему, и зверю было хорошо рядом с юношей, который удивительно нежно и осторожно гладил его по голове, дышал рвано и громко, но это не раздражало, а наоборот, успокаивало. В голове возникал вопрос: почему он раньше этого не делал, почему не приходил к такому одинокому и податливому парню, который согревал его горячим дыханием в шею и прохладой кожи под пальцами?..       — Твой волк такой идиот, чувак, — вздохнул Стайлз. — У него была красавица Лидия и кто угодно ещё, а ему понадобился я. Глупый выбор, — он покачал головой и попытался отстраниться, но Джексон удержал его рядом и лишь прижал сильнее, ближе.       — Отличный выбор, на мой взгляд, и не вздумай спорить, — фыркнул Уиттмор, заглядывая в блестящие золотые глаза, которые не отпускали его ни на минуту. — Ты мне действительно нравишься.       — Тогда ты должен мне хотя бы одно свидание. Полагаю, на больше тебя всё равно не хватит, — хихикнул Стилински. — Ты даже не представляешь, насколько я невыносим.       — А ты не представляешь, насколько я терпелив, — в тон ему усмехнулся Джексон. — И у нас будет много свиданий, чтобы ты в это поверил, — добавил оборотень, глядя внимательно и удивительно серьёзно.       — Обещаешь? — как-то по-детски недоверчиво спросил Стайлз, у которого до сих пор не укладывалось в голове всё происходящее.       Было страшно поверить в чужие слова и действия, в неожиданно случившееся с ним чувство, в то, что его влюблённость впервые оказалась взаимной. С другой стороны, ему было интересно и хорошо, очень хорошо в объятьях Уиттмора, рядом с ним, а хотелось ещё больше. Хотелось чуть приподняться, чтобы достать губами до губ, чтобы руки с талии спустились чуть ниже и сжали его задницу, хотелось соприкосновения кожи с кожей и лишиться, наконец, своей долбанной девственности. Отдать её капитану школьной команды по лакроссу, как в банальном школьном романе, но сейчас он не был против банальщины. В общем, да, ему было страшно, но, как и всегда, Стилински это не останавливало.       — Я обещаю, — кивнул Джексон, чувствуя настроение собеседника, который на его слова улыбнулся и поцеловал.       Осторожно, неуверенно, будто боясь, что его оттолкнут, не поймут, не примут, посмеются, но оборотень этого делать совершенно не собирался. Наоборот. Он сжал руки сильнее, чтобы желанный парень никуда не делся, и углубил поцелуй, делая его жарче, увереннее, чтобы электричество по венам и мурашки по спине, чтобы понимание правильности и принадлежности прошило позвоночники, заставляя теснее жаться друг к другу, боясь отстраниться, отпустить. Они расцепились только тогда, когда воздуха перестало хватать, а лёгкие начало покалывать.       Уиттмор смотрел на своего парня ярко-голубыми глазами, не замечая даже, что теряет контроль от чужих расширенных зрачков, затапливающих всю золотисто-янтарную радужку; от распухших, покрасневших губ; от румянца на бледной коже и длинных пальцев в своих волосах. Волк внутри облизнулся и вскинул морду вверх, громко воя от удовольствия, от того, что выбранный им человек, наконец, рядом, его, сладко пахнет и тяжело дышит. От этого воя у Джексона заложило уши и полезли когти, а может, это произошло от того, как идеально в унисон бились их сердца. Он не знал. Ему было плевать, поэтому парень снова полез целоваться, а Стайлз совсем не был против. Наоборот. Юноша с удовольствием отвечал, подаваясь навстречу, заводясь всё больше и откровенно потираясь своим стояком о член оборотня.       Стилински плавился под всё более жёсткими поцелуями, растворяясь в них и забывая обо всём на свете. Он даже не обратил внимания, когда его подхватили на руки, сильно сжав ягодицы, и куда-то понесли. Всё, что сделал сын шерифа, — это обхватил Джексона ногами за пояс, чтобы было удобно, и стал целовать шею, позволяя волку отвлечься от своих губ и сосредоточиться на дороге. Сосредоточиться получалось плохо, потому что острые зубки (даром, что не клыки), покусывающие кожу, и мягкий язык, зализывающий ранки, вопреки мнению своего хозяина, никак процессу сосредоточенности не помогал. Ровно наоборот, но Уиттмор всё же справился с этой непростой задачей и добрался до комнаты своего красивого, неугомонного чуда, и вот тут у обоих окончательно отключились мозги.       Стоило ногам Стайлза коснуться пола, как их вещи полетели в разные стороны. Они целовались, как безумные, изучая руками тела, притираясь, впаиваясь друг в друга, будто идеальные кусочки паззла, соединённые умелым мастером. Стилински не пугали острые когти, оставляющие на коже кровавые полосы, и опасные клыки, раздирающие его губы. Его не пугало даже то, как сильно ему это нравится, как глубоко плевать, что укусы и засосы на шее завтра будет невозможно спрятать, не говоря уже о том, что запах крови, секса и адреналина наверняка пропитает не только весь дом, но и его самого. Всё, что сейчас занимало его стопорнутые мысли, — язык Джексона, кружащий вокруг его сосков и намеренно задевающий их, от чего всё тело пробивало электрическими разрядами удовольствия. Весь его мир в этот момент схлопнулся до одного конкретного оборотня, сводящего его с ума жаркими и чертовски непристойными прикосновениями, заполняющими его вожделением, нетерпением и желанием. Всё, что за пределами этого мира, могло катиться куда подальше. Оно не важно. Не сейчас.       Уиттмор с удовольствием исследовал тело парня, находил все чувствительные места и запоминал их. Оказывается, если прикусить шею, Стилински будет шипеть; если лизнуть ключицу — можно услышать тяжёлый вздох; подуть на влажные соски — и он выгнется, стискивая в пальцах простыни; засосать родинку возле пупка — из горла его человека вырвется тихий стон. Стайлз оказался очень чувствительным, но удивительно тихим в постели, что подстёгивало и возбуждало ещё больше. Хотелось слышать его хриплые стоны и довольные вскрики, хотелось раскрыть его и взять то, что его. Такого с Джексоном прежде не случалось. Он никогда и никого не мог, не хотел назвать «своим», но это милое существо — исключение. Его исключение из всех долбанных правил, которые сам же когда-то придумал. Волк внутри рвался наружу, хотел большего и держаться не было сил. Он долго себя сдерживал и осталось ещё немножко, просто, чтобы не навредить.       — У тебя есть смазка? — спросил Уиттмор, подтягиваясь и нависая над любовником, который только кивнул в знак согласия куда-то в сторону тумбочки. — Растяни себя, — почти прорычал оборотень, понимая, что всех сил вселенной ему сейчас не хватит на то, чтобы втянуть когти.       Стилински распахнул глаза и уставился на Джексона с видом вусмерть обдолбанного наркомана, которому за бесплатно отдают ещё одну дозу, после которой он уж точно откинется. Ему понадобилась где-то минута, чтобы смысл чужих слов добрался-таки до забитого эндорфинами и эйфорией сознания и прочно там обосновался, подталкивая к действиям. Парень повернулся к тумбочке и почти наощупь отыскал нужный тюбик, потому что перед глазами всё плыло, а сердце стучало где-то в висках, сводя его с ума своей пульсацией. Когда смазка оказалась в руках, юноша удобнее устроился на спине и, широко разведя ноги, подложил под поясницу подушку, чтобы было удобнее. Откинув голову, он открыл тюбик и выдавил прозрачную, прохладную мазь на пальцы.       Уиттмор, устроившись на другом конце кровати, внимательно наблюдал, как один пальчик приближается к судорожно сжимающейся дырочке и почти без сопротивления проникает внутрь. Стайлз поджимает пальцы на ногах и начинает глубоко дышать больше от дискомфорта, чем от боли. Ему непривычно, ему странно, ему нужно время, которого нет, потому что возбуждение подкатывает к горлу и так хочется большего. Джексон понимает, что должен как-то помочь, отвлечь от неприятных ощущений, но не может отвести жадного взгляда от заветного входа, который растягивают уже два пальца.       Стилински торопится, не осторожничает, скулит и старается не поднимать глаз на оборотня, который нетерпеливо порыкивает и надрачивает себе когтистой рукой. А ещё он отчаянно пытается не представлять, как выглядит со стороны, растягивающий себя тремя пальцами, со смазкой, капающей из раскрытой задницы при каждом движении, с широко разведёнными ногами и кучей укусов, засосов и царапин на теле. Определённо, такого не приснилось бы лучшим немецким режиссёрам, ну да и хрен с ними.       — Джеекс... — зовёт Стайлз, умоляя Уиттмора хоть что-нибудь сделать, потому что ему чертовски хочется кончить, но пальцев в заднице для этого мало.       Этот зов, больше похожий на скулёж, заставляет Джексона оторвать взгляд от желанной дырочки и перевести его на лицо любовника. Зря. Потому что от вида совершенно обдолбанных глаз и ниточки слюны, стекающей из приоткрытых пухлых губ, у него окончательно летят все тормоза и ограничители, волк срывается с цепей и набрасывается на желанную, долгожданную добычу, которую так долго хотел заполучить. Он рывком переворачивает парня на живот, заставляя вынуть пальцы из дырки и выпятить попку, и входит в него по естественной смазке и тому, что осталось после растяжки. В глазах плывёт красное марево от того, как в его мальчике узко, как он прогибается, ещё больше отставляя задницу и падая грудью на простыни, и старается расслабиться, принять, впустить его в себя. Ему нужно несколько толчков, чтобы полностью войти в любовника и замереть, нависая над ним и дыша куда-то в шею.       Стайлз кусал кончик подушки, чтобы не кричать. Это было больно, несмотря на подготовку. Очень больно и иррационально хорошо. Его распирало от ощущения внутри длинного горячего члена, от того, как пульсирует дырка, пытаясь привыкнуть к растянутости и жжению. Его вело от шумного дыхания над ухом и когтей, вцепившихся в бока. Всё тело было напряжено и он, пожалуй, впервые в жизни ощущал каждую свою мышцу, каждый замерший в предвкушении нерв. Член требовал внимания, а ноги тряслись. Затишье не могло длиться долго.       Почувствовав, что дырочка его парня расслабилась, Уиттмор стал двигаться, почти сразу срываясь на бешеный темп, на рваные, короткие толчки, от которых яйца громко шлёпали по влажной попке, а изо рта любовника вырывались стоны и мольбы не останавливаться. Оборотень уже вообще ничего не соображал, трахая желанного юношу, рыча и разрывая когтями постель. Возбуждение скручивалось тугим узлом, а сердце громыхало в ушах бешеным ритмом. Всё, чего он хотел, — кончить в это потрясающее существо, пометить его, чтобы все знали, что трогать Стайлза нельзя.       Стилински стонал, не стесняясь, подмахивая задницей и двигая рукой на своём члене. Он пытался попадать в ритм Джексона, но из этого ничего не выходило, что, кажется, только сильнее подстёгивало и приближало оргазм, который накрыл как-то неожиданно резко, ослепляя, оглушая и выбивая из реальности. Юноша почувствовал, как на пальцы брызнула густая, горячая сперма, а потом улетел куда-то на радугу к единорогам от чистого, ни с чем не сравнимого кайфа, прокатывающегося по нервам и заставляющего всё тело дрожать, будто в лихорадке. В себя он пришёл под оглушительный рык, от которого даже стёкла задрожали. Уиттмор кончил в него и рухнул сверху, придавливая Стайлза своим немаленьким весом к постели.       Чуть отдышавшись, Джексон вышел из любовника и устроился рядом, краем глаза наблюдая, как из раскрытой, покрасневшей дырочки вытекает его сперма. Если бы он не был сейчас так вымотан, то наверняка возбудился бы снова и устроил любовнику второй раунд, но волк сыто и удовлетворённо ворочался на задворках сознания, давая понять, что на сегодня ему хватит, да и Стайлз был явно утомлён и уже почти заснул. Уиттмор обтёр его первой попавшейся под руку тряпкой (кажется, собственной футболкой) и устроился рядом, отстранённо отмечая, что должен Стилински новый комплект постельного белья, потому что это он совершенно испортил.       — Джекс... — позвал Стайлз, перебираясь на плечо оборотня и удобно устраиваясь под тёплым боком.       — Ммм..? — лениво отозвался Уиттмор, собственнически обнимая его за талию и прижимая ближе.       — Ты мне тоже нравишься, — оповестил Стилински, довольно улыбаясь.       — По-другому и быть не могло, — фыркнул оборотень, но всё-таки удовлетворённо оскалился и поцеловал заснувшее нечто в макушку.       У них определённо будет самое лучшее первое свидание и много-много секса в самых разных местах. Будет непонимание со стороны родителей и друзей и странное понимание Питера, который, как никто, знает, что совпадение исключений — случай редкий и статистически маловероятный, но всё-таки возможный. Стайлз действительно окажется невыносимым (не то чтобы раньше Уиттмор этого не знал), а Джексон — терпеливым (и это будет большим открытием для Стилински), а вместе они — гремучая, взрывоопасная смесь, бурлящая на клыках зверя. Когда-нибудь они даже признаются друг другу в любви и Стайлз обязательно дорисует ящеру его хвост. Потом. Сразу после того, как выманит у Джексона ключи от его любимого Порше в обмен на чулки на собственных ногах. У них определённо будет интересная жизнь под ярким светом полной луны, специально для них постоянно сияющей в отражении глаз. Так, в виде исключения.