***
Прозвенел будильник. 6:10. Пришло время нового дня, новой борьбы, о которой никто не знал. С кем Дженни приходилось бороться? Она не до конца это понимала. Возможно, с самой собой. Ведь именно себя Дженни считала своим злейшим врагом. Каждый день она слышала: «Ты сама виновата», «Ты придумываешь себе проблемы», «У тебя нет друзей, потому что никому не нужна такая, как ты». Когда слышишь подобное слишком часто, начинаешь искренне в это верить. И как потом объяснить людям, что ты не был таким всегда? Были времена, когда собственное отражение в зеркале вызывало улыбку, а не слезы. Ведь было же время, когда шоколадка или мультфильм могли решить все проблемы. Когда, когда все изменилось? И, главное, зачем?***
Потянувшись, Дженни села на кровати. В это серый ноябрьский день предстояло многое преодолеть. Ежедневные битвы с родителями, одноклассниками, учителями требовали определенной моральной подготовки, и Дженни была намерена ей обеспечиться. Девочка сползла с кровати, аккуратно открыла дверь, и, стараясь не шуметь, босиком прошелестела на кухню. Как она и ожидала, мать еще не встала, что давало ей шанс убежать в школу пораньше без необходимости общаться с родственниками. Смешивать девочку с грязью, поливая ее презрением, стало нормой для всех членов семьи. Особо сильно бушевал отец, считавший дочь выродком, которому нет места в приличной семье.***
Дженни закрыла дверь кухни и достала из холодильника початую бутылку водки. Обо всех возможных последствиях она знала – и о вреде здоровью, и об отцовском гневе, но реальность была настолько противна, что утренние «полрюмки» стали своеобразным ежедневным ритуалом, ничуть не хуже пятничных отцовских попоек. Зарядившись толикой алкогольного бесстрашия, девочка «замела следы», захватила завернутые в пищевую пленку с ночи бутерброды и вернулась в свою комнату. Удачно, что именно эта комната была единственной запирающейся в квартире. И не сосчитать, от скольких неприятностей уберегла ее эта ржавая защелка. Взять хоть вчерашний вечер, когда родители ссорились, и отцу пришла в голову идея притащить Джен в качестве аргумента деградации поколения. До сих пор девочка не могла понять, чем именно она провинилась перед отцом, чем заслужила ненависть. Она искренне недоумевала, почему он не мог просто не любить ее, как было во многих других семьях, не выражая никаких чувств. Ей действительно казалось, что равнодушие было бы в разы лучше этой открытой, жестокой неприязни, которую отец проявлял к ней.***
Джен быстро собрала учебники, переоделась и вышла из квартиры. Умываться она пошла к соседке, с которой была заключена взаимовыгодная договоренность – та предоставляла девочке пользоваться ванной комнатой, а Дженни взамен приводила из школы ее сына. К счастью, соседка не стремилась вникать в чужую жизнь, так что Джен была избавлена от необходимости объяснять причины своего нежелания мыться дома. А они были достаточно вески.***
Год назад все было хорошо. Папа не злился, мама все время улыбалась, Джен не пила и не запиралась. Лиза, ее старшая сестра, была жива. Их семья только переехала в эту квартиру. Все было так славно, так спокойно. По утрам проводились семейные завтраки, в воскресенья совершались совместные поездки на природу. Но что-то произошло. Нечто настолько страшное, что Лиза решила умереть. Думала ли она, что своим поступком разрушит семью? Понимала ли, что разобьет сердце отцу настолько, что тот станет пьяницей и возненавидит свою вторую дочь? Конечно, нет, ведь тогда она не совершила бы этот непоправимый шаг. Лиза не была эгоисткой. Она была несчастной, глупой девушкой, боящейся просить помощи. Если бы она раз, хотя бы раз поговорила с младшей сестрой, та помогла бы ей найти смысл жить дальше. Но нет. Она предпочла запереться в ванной, пока родители уехали, и позволить лезвию оборвать ее жизнь. И Дженни, именно Дженни первой нашла ее. И тогда все разрушилось.***
Джен уже и не помнила, как выглядела ванная ее квартиры. Она привыкла к голубому кафелю чужой ванной, к чаю, который нелюбопытная соседка неизменно предлагала ей по утрам, к сонному Чарли, которого иногда ей приходилось будить. Здесь течение жизни будто останавливалось, позволяя сделать передышку, глоток воздуха, забыть на мгновение о собственной жизни и вообразить себя другим человеком – той девочкой, которая умерла после самоубийства Лизы. Кто знает, может, и ее родители иногда могли забывать, кто они есть, погружаясь в воображаемый радужный мир, где им не приходилось хоронить дочь.***
Дженни выпила свой чай с домашним бутербродом, попрощалась с соседкой и вышла на улицу. Это был серый ноябрьский день, и он предвещал большие неприятности.