Ты сделал меня таким

*** Подняв взгляд, отставной сержант замер. С дорожки за изгородью своими зелеными глазами решительно и прямо смотрел на него призрак из прошлого. И у призрака было имя. Ник. - Ты! Пришел отомстить? Ник несколько секунд смотрел на него нечитаемым взглядом. Потом, вздрогнув всем телом, словно только теперь увидев, произнес: - Хочу… еще раз… ощутить твою власть надо мной… - Вот как! Тебе было мало того, что я с тобой проделал? Или тебе понравилось висеть перед строем жертвенным барашком? А может быть, тебе понравился кнут, или, когда тебя натягивали мои помощники? Хочешь повторить? Мелкий сученыш, да я … На Ника все это произвело эффект звонкой оплеухи. Даже уши его заалели. - Не смей меня обвинять! Ты сломал мне жизнь! Я пытался вернуться… Ник замолчал, но в зрачках его плескалась ярость. - А ты должен был сдаться еще до всего этого! Но ты решил поиграть в героя! Ник с усилием прикрыл глаза и отвернулся. «Плохая идея. Лучше было тогда…» - Стоять!!! Ник! Знай, ничего я не жаждал с тех пор так сильно, как твоего появления. Но если ты переступишь порог моего дома и закроешь за собой дверь, пути назад уже не будет. Бывший инструктор сделал несколько шагов внутрь дома и застыл, опустив голову и напряженно прислушиваясь к неровному дыханию сзади. От напряжения у него сводило мышцы, а в голове совершали взлет и посадку реактивные истребители. Наконец, через невероятно долгую минуту он услышал судорожный вздох, несколько легких шагов и звук закрывающейся двери. Где-то внутри беззвучно пролились слезы ангела, и демон разразился резким надтреснутым смехом. Сержанту не надо было видеть того, кто стоял за его спиной. Надо просто успеть. Пока вот оно, здесь. Ник пришел поставить точку, прежде чем заглянуть в бездну. Но бездну можно расширить и начать ее прямо здесь. Он резко метнулся к шкафу, раздался металлический лязг, что-то попутно задетое сдернулось, упало с полки и не было поднято. Нет времени. И к моменту, в который Ник нашел в себе силы поднять голову, на его руках защелкнулись наручники и тяжелая холодная цепь начала сдавливать его шею, существенно затрудняя дыхание. Ник неверяще уставился на свои руки, когда резко натянувшаяся цепь дернула его за шею и почти сбила с ног. – «Добро пожаловать в твой персональный ад, детка!» «Говорят, что самое дорогое на земле – глупость. Потому что за нее приходится дорого платить. Пленник. По собственной глупости и недомыслию. Вот так. А на что я рассчитывал? Что услышу: «Прости, малыш, я поступил с тобой ужасно...?» Впрочем, уже очень давно отравленный мозг Ника плохо помогал своему хозяину избегать опасных ситуаций. И теперь он сидел прикованный к батарее со скованными руками и расширившимися от ужаса глазами смотрел, как сержант метался по дому, не удостаивая его ни единым взглядом, а на столе перед ним росла гора всяких причиндалов вроде ремней, плетей и кнутов, различных фиксаторов и распорок, потом к стенам крепились крюки и разные приспособления, свешивались цепи и веревки. Сержант не смотрел на Ника, казалось он маниакально увлечен необычным дизайном своего интерьера, а про пленника и думать забыл. На самом же деле он не позволял себе даже взгляда в сторону Ника попросту боясь сорваться и причинить непоправимый вред предмету своих видений. «Один опрометчивый шаг... Он должен был или дать надежду и силы жить дальше или поставить точку в этой затянувшейся беспощадной борьбе. А ведь он даже не спросил не только о том, будет ли ему позволено хоть изредка, время от времени выражать свои просьбы, но даже элементарно будут ли его кормить, разрешено ли будет ему разговаривать»… За пару часов паника сменилась глухим отчаянием. А когда на стул аккуратной стопкой легла униформа, Ник обреченно закрыл глаза и попытался свернуться в своем углу в комок и провалился в тяжелый выматывающий сон, не приносящий какого-бы то ни было отдыха. Он падал по спирали в мерзкую жуткую раковину, по краям которой корчились и прыгали демоны, они насмехались над ним. И когда падение прекратилось, его губ коснулась вожделенная влага: «Пей!» Сэм «Я узнал его сразу, хотя и прошло уже несколько лет. Не мог не узнать. Он стоял за калиткой и смотрел на меня своими зелеными глазами. Этот взгляд нельзя было забыть. Ник, так его звали. Он был моим курсантом. Последняя группа перед моим срывом и последующим увольнением. Упрямый, дерзкий и насмешливый. Кризис вокруг и внутри меня совпали в одном времени и месте, неразбериха и противоречия сошлись в одну каплю и вылились в нерациональное, но непреодолимое желание показать этому гармоничному веселому созданию, которое смотрело на меня неизменно с интересом, ожиданием и вызовом, кто тут хозяин и почем фунт лиха. Я совсем зациклился и какого-то хуя решил, что именно этот парнишка может являться источником всех моих бедствий. И ему тогда изрядно от меня досталось. Я протащил его через все круги ада. Я был настороже, мало ли что у парня в голове, сейчас после какой-нибудь банальной фразы выхватит из кармана острый «предмет» и давай в меня им тыкать, а я жутко этого не люблю. Но я ошибся, все оказалось совсем по-другому. Ник произнес фразу, которую я никак не ожидал. «Я хочу еще раз ощутить твою власть надо мной». Сказать, что я был удивлен, это значит не сказать ничего. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы до конца понять смысл услышанного. Ник внимательно смотрел на меня, казалось, еще немного и он пожалеет о сказанном, повернется и уйдет. - Похоже, малыш, ты обзавелся плохой привычкой... - Надо не дать ему опомниться, отправить в нокаут, а потом воспользовавшись его с беспомощностью схватить за волосы, пригнуть к земле и тащить в дом. Сбить с ног и вязать, выкручивая руки и причиняя боль. А дальше кнут и трость заставят его быть послушным. Но нет, на этот раз я дам ему возможность самому принять решение. Я предупреждаю его, что если он пересечет порог моего дома, то распрощается со свободой, и будет полностью принадлежать мне. Я вошел в дом оставив дверь открытой, тем самым предлагая Нику проследовать за мной. Парень в нерешительности остановился на пороге, раздиравшие его противоречия явственно читались на его лице. Чтобы не спугнуть я отвернулся, краем глаза наблюдая за ним в зеркало. Наконец Ник тяжело вздохнул и сделал решающий шаг. Вот оно, есть, парень сам сует голову в петлю. Не давая ему опомниться, бросаюсь к шкафчику. Вот они в верхнем ящике, стальные наручники. Поворачиваюсь к Нику. «Руки!» - ору я. Парень, опешив, поднимает руки, и я защелкиваю наручники на его запястьях. Пока он с удивлением смотрит на них, обматываю вокруг шеи цепь и защелкиваю замок. Ник пытается дернуться, но поздно. Быстро и коротко бью его в живот. Парень сгибается, ловя ртом воздух, не давая ему опомниться волоку его в комнату, далее следует подсечка и сильный рывок за цепь, мой новоявленный новобранец падает на пол. Обматываю второй конец цепи вокруг батареи и защелкиваю еще один замок. «Вот и все, мой мальчик, теперь ты мой и ничто тебя не спасет. Добро пожаловать в ад, детка!» Ну вот и всё, дело сделано, пленник на полу, прикован к батарее. Он явно еще до конца не осознал, что произошло. Ничего, мальчик, у тебя еще будет время для приятия своего нового положения. Пристально смотрю на него, он как волчонок забился в угол, подтянул одну ногу к груди, почти уткнувшись головой в колено. Но я чувствую, что он продолжает следить за мной. Преодолеваю желание наброситься на пленника, схватить за волосы, приподнять, запрокидывая голову назад, заглянуть в глаза, сорвать одежду, швырнуть на пол, схватить плеть и придавив ногой к твердой поверхности, наносить удары, жестко, до вздувшихся рубцов, до сочащейся из ран крови, ломая и подавляя любое даже самое слабое желание сопротивляться. Нарочито медленно отхожу от пленника, пусть посидит, подумает над своим новым положением, пусть немного привыкнет к нему. Пять минут назад он был свободным человеком, а теперь добровольный пленник, принадлежащий мне и полностью зависящий от меня. Да уж, бедный Ник, порочная детка, сам сунул голову в петлю, теперь придется несладко. Ну, ничего, потерпит. Теперь торопиться некуда, он мой. Не спеша начинаю превращать комнату в камеру пыток. Раскладываю на столе свой арсенал: плети, кнуты, фиксаторы, кляп, высыпаю груду прищепок, зажимов, на крюк в потолке подвешиваю лебедку, бросаю на пол цепи… Ник следит за моими приготовлениями в состоянии, близком к панике, забывая дышать и шумно втягивая воздух, когда вдруг осознает предназначение какой-нибудь очередной штуковины. *** Несколько следующих часов пленник проводит в терзаниях и в мучительном ожидании, которое время от времени прерывает молчаливый Сэм, когда он подходит вплотную, оглядывает своим тяжелым взглядом связанного, а затем разворачивает в удобную для себя позицию и так же молча наносит несколько прицельных ударов, старательно обходя голову и внимательно изучая лицо своей живой игрушки. Сквозь болевую завесу и опустошение Ник чувствует непомерную усталость и жажду, но куда хуже змеи. Они вползают ему в душу, словно во вновь обретенное гнездо и его израненное сердце сжимается от неизвестности, страха и отчаяния. То, что он был голоден, теперь он принял как благо, иначе его избиение могло бы закончится гораздо хуже. Он старается не двигаться, движения вызывают боль в потревоженных мышцах, полученные удары отзываются тяжестью в отбитых органах. Он не посмел попросить о передышке. Когда-то он уже обращался с просьбами, и хорошо помнил, какими могут быть реакции его палача. Он пытался считать, отключить сознание и очнуться наконец от дурного сна. Но цепь на его шее и скованные ноги и руки вновь и вновь не давали ему усомниться в том, что сон перешел границы его ночных кошмаров и вырвался на свободу, отняв ее у него. Все, что ему осталось – ждать прихода своего тюремщика и надеяться на его милость. Или его оплошность. Ник Из очередного забытья меня вытаскивают за цепь на середину комнаты. Проклятый металл перекрывает и кислород, и попытки сопротивления. Что он теперь задумал? Почему он не может оставить меня в покое? Мой мучитель поднимает мои руки вверх и цепляет кольцами в наручах за крюк. Звон цепей и лебедка не сулят мне ничего хорошего. Цепи сильнее плоти, они растягивают тело, живот начинает ныть все сильнее. Я часто поверхностно дышу, пытаясь поймать ускользающий кислород и одновременно бороться со все нарастающей болью, с упоением начинающей захватывать в свою власть все новые участки тела. «Сколько мне придется это терпеть? Сколько я вообще смогу это выдерживать?» Краем взгляда слежу, как мой личный садист приближается ко мне почти вплотную. Вид ножа в его руке отзывается судорогой, пробегающей по телу; я слышу свой шумный вздох. Острие ножа касается кожи под ребрами, и я поднимаю подбородок. Я не хочу этого видеть. Но вместо подарка в виде расходящихся краев раны, мой мучитель разрезает майку, отбрасывает ее в сторону, а затем резко сдергивает с меня джинсы, оставляя полностью обнаженным. Но мне уже почти плевать, потому что вслед за этим он еще дотягивает цепь, и дышать становится совсем трудно, а биение сердца перетекает куда-то в район солнечного сплетения. Сержант отходит в сторону и любуется проделанной работой. А потом разворачивается и выходит из комнаты. Оставляя меня одного со своими мыслями, ощущениями и чувствами. Я больше себе не принадлежу. Боль. Одиночество. *** Сэм Через полчаса неспешно возвращаюсь. Подхожу к своему пленнику. Глаза Ника закрыты, по шее и груди скатываются капли пота, все тело напряжено и покрыто испариной. Видно последние полчаса дались ему нелегко. Толкаю его в грудь, слегка раскачиваю вызывая дополнительную боль в вытянутых напряженных руках. С губ Ника срывается стон, он открывает глаза, взгляд его затуманен. Ослабляю натяжение цепи и даю ему возможность опираться на пальцы ног. Цепляю к его соскам жесткие металлические зажимы. Парень дергается в моих руках. Но движения вызывают только новую боль. Добавляя страданий, не обращая внимания на его дрожь, цепляю дополнительные зажимы на живот и грудь своей несчастной игрушки. Телодвижения жертвы усиливаются. Каждое мое действие вызывает стон. Потом в ход идут прищепки. А потом защелкиваю на зажимах электроды. Включаю адскую машинку и смотрю на совершенную пляску играющих мышц. Ник что-то шипит, когда ему все же удается сделать вдох. Вдоволь насмотревшись на эту чудесную картинку, беру в руки короткую плеть и пытаюсь сбить прищепки. «Ты покричишь для меня, малыш?» Разряды чередуются с хлесткими жалящими ударами. Ник сопровождает все это мучительными вскриками. Последние прищепки падают к ногам, а я меняю плеть и продолжаю раскрашивать его кожу в красный цвет. Частота и сила ударов увеличивается и вскрики сливаются в один не прекращающийся вопль. Разряды тока не позволяют его мышцам расслабляться, чтобы принимать плеть менее болезненно. У парня уже нет сил кричать, он уже просто хрипит. Когда его голова безвольно свешивается на грудь, я наконец останавливаюсь. Щелкаю рычажком – нужно экономить электроэнергию. - Я еще не закончил, тебе придется еще чуть-чуть потерпеть, детка, - резко снимаю зажим – его крик сотрясает мой дом. Затем один за другим остальные и снова звериный вой ударяет мне в уши. Тело пленника выгибается дугой. Берусь за лебедку, осторожно опускаю Ника на пол, расцепляю руки. Он сидит у моих ног, судорожно и часто дыша. Подношу к губам бутылку с водой. Его хватает на пару жадных глотков, не открывая глаз. Отпускаю его, и он без сил заваливается на бок. Я измотал его. Вздохнув даю ему улечься и цепляю цепь за батарею. Иду за подушкой и пледом. Он не дергается и когда я приподнимаю его голову, подсовывая подушку и не замечает, как я накрываю его пледом. Пусть отдохнет и придет в себя, а мне несколько глотков виски. Хорошее начало. *** По своей привычке я проснулся утром рано. Неспешно привел себя в порядок и направился к своему подопечному. Несмотря на свое твердое ложе, Ник спит сладким сном, завернувшись в плед. Лицо расслаблено и в этот момент совсем юное. Похоже, что ему снится что-то приятное, мало связанное с его нынешним положением. Розовые пони? Медлю несколько минут наблюдаю за ним, но пора возвращать парня к реальности. Прихватив две веревки подхожу к своей мирно спящей жертве. Резким движением сдергиваю с него плед. Ник открывает глаза, но сохраняет свое прежнее безмятежное выражение лица. Дергаю за цепь, парень окончательно просыпается, тут же наваливаюсь на него всем телом. Ник срывает захват и пытается сбросить меня, но электрошокер на моей стороне. Любуюсь на болезненно содрогающиеся мышцы и музыка его тихих стонов доставляет мне удовольствие. Затем утыкаю шокер ему под диафрагму: - Не дергайся, - заламываю по очереди руки и крепко скручиваю сзади запястья. Он слабо сопротивляется, но я крепче прижимаю его коленом и продолжаю свое дело, не обращая внимания на его «протест». Второй веревкой стягиваю руки в локтях. Даю ему минуту выровнять дыхание. Поднимаюсь, Ник лежит у моих ног с крепко связанными за спиной руками. - Это в твоем доме так принято людей будить? - А ты предпочел бы не проснуться вовсе? Отстегиваю цепь от батареи. Запускаю руку в волосы и с силой тяну вверх. Нику приходится подняться на ноги. Тяну его за цепь к выходу. Он пытается упираться, да, глупость – это надолго. - Догадайся, чем будешь вытирать, если промажешь, - бросаю, открывая дверь туалета и заталкивая его внутрь. - Вот же сволочь! - слышу в ответ и усмехаюсь. Вытаскиваю парня во внутренний двор дома. В его глазах смесь беспокойного ожидания и печали. Он ждет от меня новой пытки. И правильно делает. Подтаскиваю его к стоящей во дворе кубовой бочке воды. Хватаю одной рукой за волосы, другой за скрученные руки. Парень наконец понимает, что его ждет и снова делает отчаянные попытки вырваться. – Тебе ноги сломать?! Резким движением перегибаю его через край бочки и погружаю голову и плечи в воду. Удерживаю его в таком положении довольно долго. Он что там, рыбок рассматривает? - рывком возвращаю его в исходное положение. Мой бывший курсант дышит почти ровно. «Ага, эту твою шутку я помню, Ихтиандр недоделанный. Ну что ж, так даже лучше, так интереснее». Неожиданно наношу удар в солнечное сплетение. Ник сгибается пополам. Не давая ему опомниться вновь погружаю его голову в воду. Парень отчаянно пытается вырваться из моих рук, но я держу его крепко и надежно. Снова рывок вверх. Фыркает (тоже мне, купание красного коня), дышит тяжело, мокрые волосы прилипли ко лбу. Вновь наношу удар, на этот раз вниз живота. Ник встретил его напряженными мышцами своего скульптурного пресса. Захватив его за сведенные сзади руки, свободной рукой продолжаю наносить удары. – Ты в отличной форме, детка! – Тебе, конечно… надо все испортить! – рвано выдыхает он. Пресс его работает отменно, но после пары десятков ударов прихожу в замешательство. Блуждающая улыбка, расфокусированный взгляд и... очевидное возбуждение. Да что не так-то? Пара ударов согнутой ногой в живот стирают улыбку. Мне вдруг становится жаль ее. – Поднимайся, юморист, продолжим, пожалуй. Он пытается согнуться, уйти от ударов, но я предоставляю ему довольно мало таких возможностей. Его тело дрожит, а глаза закатываются, и я опять погружаю его в бочку. Снова отчаянные попытки вырваться. Снова рывок вверх. Снова глоток спасительного воздуха и опять нырок. Повторяю процедуру несколько раз, периодически сбивая ударами дыхание. Ник не стоит на ногах. – Как… умылся? – Да-а, д-доб-рое ут-ро! – скорее кивает в ответ. Поддерживаемый мною пленник опускается на траву. На улице тепло, пусть обсохнет на утреннем солнце. Надо вынести ему бутылку с водой, вдруг еще не напился. Пристегиваю цепь к столбу и ухожу в дом готовить завтрак. За завтраком наблюдаю за ним в окно. Ник лежит на боку, его руки по-прежнему заведены за спину и стянуты в локтях и запястьях. Думаю, они доставляют ему немало мучений. Беру тарелку с едой и иду на улицу, надо покормить своего зверька, в мои планы совсем не входит раньше времени уморить его голодом. Секундный страх в его глазах при моем приближении сменяется презрением и, кажется, меня только что куда-то послали. Ну вот убить его, что-ли? Тяну за цепь, заставляю встать на колени. Все движения даются парню с трудом. Отбитый пресс и стянутые за спиной, затекшие руки, дают о себе знать, причиняют боль и вызывают глухие стоны. Развязываю веревки, он долго и старательно растирает руки. Пока Ник сидит на траве и ест из тарелки рукой, я иду за лебедкой. Креплю ее к перекладине. Под перекладину ставлю козлы и закрепляю на них стоящую на ребре доску. Смотрю на свою зверушку, он оторвался от еды и с отчаянием смотрит на мои приготовления. Я думаю он догадался что его ждет. Борьба с ним не входит в мои планы, а с электричеством ему не тягаться. Он пытается от меня отползти. Похоже, глупость – это не на долго: навсегда. Металл цепи – хороший проводник. Хватаю почти отключившегося парня за цепь и волоку к турнику. Перекидываю цепь через перекладину, натягиваю. Милое приспособление сдавливает его шею, перекрывает дыхание. Ник тянется за цепью, встает на мыски, в таком положении его и фиксирую. Теперь ему будет не до сопротивления. Застегиваю наручи, цепляю за лебедку и тяну вверх, а потом перекидываю одну его ногу через доску. Купила мама коника, а коник без ноги… Доска оказывается между его ног. Ослабляю лебедку и парень стоит на кончиках пальцев над моей пыточной хренью. А потом я лишаю его опоры, связав ноги. Еще ослабляю натяжение лебедки, теперь он сидит на своем импровизированном троне. Руки остаются согнутыми, ладони, до белых костяшек, сжатые в кулаки, чуть выше головы. — Хочешь моей смерти? — Да нет, вообще-то. Я просто не хочу, чтобы ты оставался живым. — А, это другое дело! А то я переживать начал. Чтобы мой пленник не привлек сюда всю округу вставляю ему в рот плотный кляп. Ну вот, парень практически готов к экзекуции. – Тебе не слишком неудобно? - Если бы взглядом можно было испепелять, от меня осталась бы кучка пепла. – Не проверил, сколько раз ты подтягиваешься, хотя очень скоро это будет совершенно неважно. На некоторое время оставлю тебя одного. Минут через пятнадцать возвращаюсь вооруженный полутораметровым кнутом. Судя по каплям пота, стекающим по его шее, по сведенным подрагивающим мышцам, игры с подтягиванием уже закончились и ощущения моего пленника далеко не из приятных. Не спеша разматываю кнут. Пленник волком смотрит на мои приготовления. Захожу ему за спину, примериваюсь, замахиваясь, делаю шаг назад, перенося вес тела вперед наношу первый удар. Кнут ложится сбоку на спину Ника чуть ниже лопаток, оборачивается вокруг тела жалит своим кончиком грудь. Тело парня выгибается и чуть сдвигается по доске, которая врезаясь в плоть, причиняет ему дополнительную боль. Кляп, конечно приглушает стон, но не до такой степени. За первым ударом следует второй, более сильный, он ложится на тоже место. Тело несчастного выгибается еще сильнее, еще яростнее впиваются кромки доски добавляя острой боли и прибавляя громкости. Наношу удары не спеша, размеренно, каждый удар сопровождается задушенным стоном, спина Ника покрывается красными вздувающимися рубцами. Ник извивается всем телом, пытаясь увернуться от плотных тяжелых ударов, но в этот момент он получает дополнительную боль от продолжающего терзать его плоть «сиденья». Стоны давно перешли в полноценные крики, но плотный кляп все же довольно хорошо глушит их. Не имеющие должного выхода, эти крики раздирают его изнутри, накапливаются и рвут на части. Я неумолим, я продолжаю порку, парень хрипит от изнеможения, каждое движение доставляет ему сильнейшую боль, слезы, перемешанные с потом текут по его лицу. Останавливаюсь. Мой пленник дрожит всем своим истерзанным, перенапряженным телом. Делаю к нему шаг, он в страхе шарахается от меня, вновь причиняя себе боль. – Вот теперь поговорим. Вынимаю кляп и его выворачивает наизнанку. - Эх, не в коня корм. Захватываю ведро воды и выплескиваю ему в лицо. Он качает головой из стороны в сторону. Интересно, что он этим хочет сказать? Хотя, не очень интересно. И я снова заталкиваю кляп. Вновь берусь за лебедку, медленно вытягиваю тело парня вверх. Но это ненадолго. Пока он висит по очереди привязываю его ноги к стойкам перекладины и убираю орудие пытки снизу. Вновь вход идет лебедка. По лицу пробегают судороги, когда связки и суставы достигают предела своего вытяжения. Ник напоминает тонкую дрожащую струну. Он уже не кричит, он мучительно стонет, боль в растягивающихся мышцах и суставах не покидает его ни на секунду. И тогда я снова позволяю ему обрести частичную опору и вновь берусь за кнут. Теперь я буду пороть свою жертву спереди. Первый удар приходится по груди, красная полоса прочерчивает по диагонали грудь. Боль от удара накладывается на боль растянутых мышц. Тело парня дергается и это движение тут же отзывается болью от запястий до щиколоток. Протяжный отчаянный крик, заглушаемый отчасти кляпом. Второй удар прочерчивает еще одну ярко красную полосу на груди Ника, судорога пробегает по всему телу. Новый сдавленный крик невыносимой боли. Дальше я наношу удары не считая, по груди, по отбитому ранее прессу, который весь покрыт шрамиками от сдернутых зажимов. Даю себе передохнуть и иду за вторым кнутом. Работаю с двух рук, вспоминая разные техники, не оставляя парню ни одного сантиметра корпуса обойденного моим вниманием. Ник извивается в крепко держащих его путах. Он рычит и хрипит как смертельно раненый зверь, капли обильного пота покрывают его тело. Останавливаюсь, смотрю на висящего передо мной избитого дерзкого солдатика: голова безвольно висит на груди, вся кожа во вздувшихся бордово-лиловых кровоточащих рубцах, глаза закрыты, мокрые от слез ресницы и соленая влага, непроизвольно вытекающая из-под прикрытых век, поверхностное судорожное дыхание. Бросаю кнут на землю. Осторожно опускаю его, развязываю руки и ноги, освобождаю рот от кляпа. Взваливаю парня на плечо и несу в дом. Похоже на сегодня хватит. Укладываю Ника на коврик, он не реагирует на текущую по изломанным губам воду, брызгаю из бутылки на лицо, но он не спешит приходить в себя, ничего, должен выдержать. Ухожу и зачем-то возвращаюсь, сажусь рядом. Когда его ресницы вздрагивают, я насильно помогаю ему добраться до ванны. Старательно очищаю тело, тщательно обрабатываю раны и ссадины. О природе нескольких старых отметин я догадываюсь сам, видел такие. И где его только носило? Приношу и надеваю на него чистые и мягкие футболку и штаны. Теплый бульон он уже пьет сам. А я кладу в угол матрас, накрываю его простыней, поблизости, на время отъезда, ставлю ведро. Когда я забираю из его ладоней с подрагивающими длинными ровными пальцами чашку, он вздыхает и прикрывает глаза, но прежде чем он проваливается в сон, я укладываю его на матрас, впрочем он этого уже не чувствует. Пристегиваю цепь к батарее, рядом оставляю бутылку с водой. Уже собрался уходить, когда меня чуть не сбила с ног мысль, что идти мне, собственно, некуда. И незачем. Я захотел остаться здесь. Рядом. А, да, надо смотаться к Крису и дать ему задание. Его задачей будет собрать мне всю информацию, которая окажется в его обширном доступе на того, кого я держу закованным в наручники на цепи в своем собственном доме. *** Моя прихоть не добить его сразу не сделала его пребывание в моем доме хоть сколь-нибудь сносным. На следующий день я воздержался от того, чтобы снова пороть его кнутом, зато растянул экзекуцию на полдня, заставив его стонать и извиваться, используя различные виды болевых фиксаций. А во время врачебных манипуляций намеренно не сдерживался в своих ощупываниях и прикасаниях. Ник стоически переносил все мои выходки. А когда я зачем-то притянул его голову за волосы, проведя другой по затылку прямо-таки в утешающем жесте, он, вместо того, чтобы дернуться в сторону, вдруг прижался затылком к моей ладони. Меня резануло чем-то теплым. Данунах! Зря ты это сделал, детка! И следующее утро началось для Ника с осознания, что его руки и ноги прикованы к кольцам в полу, а к телу в это самое время прикрепляются электроды. Потом я все с той же тщательностью обрабатывал разошедшиеся от напряжения края ран, и внутри себя почти уговаривал шипящую дикую кошку потерпеть. А когда менял простынь, напитавшуюся крови и пота, меня посетило жуткое чувство. «Лучше бы я не родился». За это его стоило наказать. Бить его снова мне не хотелось, я не видел в этом смысла, чтобы вызвать боль в этом итак жестоко избитом теле, достаточно было к нему прикоснуться, что я регулярно делал во время так называемых процедур. Ник вел себя странно. Когда я бросал на него взгляд из дверного проема, если он не спал, его взгляд был потусторонним и отрешенным, а поза и динамика движений напоминали хищника, готового к атаке. При моем приближении он заметно расслаблял конечности и тело, но взгляд его становился метущимся, дыхание паническим, словно он удерживал себя на месте, цепляясь за невидимые крюки. Мной все чаще овладевало чувство, что меня накололи. Но я только не мог понять, в чем. *** Я пару раз съездил в излюбленный клуб, но был там на взводе, и хоть ехал туда за обычной гарантированной разрядкой и привычными нехитрыми удовольствиями, спешил вернуться, словно приезжая, забывал зачем я здесь. Сегодня вечером, съездив по делам и вернувшись, я вошел в комнату, резко распахнув дверь. Ник вскинул глаза и метнулся в угол, прижавшись спиной к стене, дрожь волнами пробегала по его телу, он не отрывал горящего взгляда от моего лица. Я сделал несколько шагов вперед, он подобрался, и вдруг преобразился, вскинув свою голову еще выше. Мне стало принципиально важным, чтобы он ее опустил. Я вытащил из шкафа биту. Подошел и коротко приставил ее к солнышку, ясно показывая куда буду бить. – Бей! Его пальцы сжали матрас, а взгляд был острее бритвы, я буквально ощущал глубокий порез на своем лице. Склонность к суициду. Моя принципиальность засунулась в жопу. Нет, такого удовольствия я тебе пока не доставлю. Но я знаю, как тебя достать. Я разогрел принесенную еду в микроволновке, налил чай и, принеся все это к его импровизированной кровати, поставил рядом. Ник смотрел на меня с ненавистью. Я взял шокер и ложку, сел рядом, чуть сбоку, приставил шокер между лопатками, касаясь одной из самых глубоких ран и, контролируя и направляя его действия своим взглядом, поднес к его губам ложку. Ник мотнул головой, но почти ту же подчинился, его взгляд ни на секунду не выпускал мои глаза. Съев пять ложек супа, он замер, а потом его губы дрогнули. Он опустил голову и замкнулся в своем мире. Я отложил шокер и осторожно приобнял его за спину, он вздрогнул и вдруг спрятал свое лицо на моем плече. Ощутив беззвучные слезы, я вздернул его голову за подбородок. Но когда наши взгляды встретились, на меня смотрела сама Преисподняя. Я отшатнулся, а мелкий гаденыш зло рассмеялся. Так!! Мне срочно нужна девка! Я еду в клуб. Крайт предоставит мне все, что надо. Как же я устал. Девка извивается, когда я вынимаю руку оттуда, где вообще-то должен был быть мой член. Приспускаю штаны и сучка ныряет к моему паху. Старательная соска скоро приобретает дорожки из слез и размазавшейся туши, но мой настрой, похоже, сегодня ни к черту. И потом, она меня бесит! Эти ее глаза. Раньше меня вроде забавляли. А еще мне казалось, что она с какой-то надеждой старается доставить мне удовольствие. Идиотке я, кажется, нравлюсь. Я не знаю, о чем я думал, пока ожидал своей привычной порции удовольствия, но тяжесть в паху почему-то оттекла, слилась с расплавленным свинцом метущейся по каналам крови, превратилась в серое зловонное соединение и начала затекать расплавленной лавой прямо в мое сердце, наливая его давящей тяжестью, наполняя удушливым жаром и вдруг перевернула ковш с расплавленной массой. Шлюху отбросило к стене, она ударилась и сжалась. Я поднялся. Не глядя по сторонам оправил одежду. Значит, я способен лишь ненавидеть, причинять боль, настроен видеть и слышать лишь ее отражение. Но вдруг мне впервые захотелось попробовать вкус сладких чувственных пыток, самому попытаться доставить наслаждение… Я поразился силе, с которой это желание захлестнуло меня. И в этот момент я уже знал, чей стон удовольствия я так яростно хочу услышать. Невозможно. Еще несколько дней назад я убил бы любого, кто намекнул бы только, что я могу позволить себе подобную мысль. Не взглянув на девку, я бросил деньги на полку и, захватив пару тюбиков различного назначения, выскочил из номера. Через полчаса я сидел в кабинете у Криса. По моему заданию он эти дни собирал сведения о моем пленнике. Он был несколько взволнован. «Понять не могу, во что ты ввязался, Сэм! Сведений очень мало, почти все косвенные, нетрудно догадаться, что истинное досье этого парня надежно прикрыто. И сбор похоже отслеживается»… «Ничего не исправить. Но ведь можно не усугублять. Остановиться. Просить прощения. Ух! Это я сказал? Какая глупость»… Я не слышал Криса. Слова приобрели для меня неизвестный смысл и язык стал мне странно незнакомым. Я выхватил из рук приятеля тонкую папку и обещал вскоре оплатить оказанную услугу. Домой! Что я собираюсь делать, я точно не знал. Но знал, что легко мне точно не будет. *** На подъезде к дому, мое сердце попыталось выпрыгнуть из грудной клетки. Напротив входной двери стояла полицейская машина. «Ну, ты же хотел принять последствия? Так вперед!» Я заглушил мотор и захлопнув дверь, с готовностью умереть, ринулся к дому. Войдя и сфокусировав зрение увидел в комнате двух полицейских, старший, мой приятель по прежним безумствам Дэн, сидел на корточках перед Ником, второй стоял у двери. На меня обрушилась тишина. Дэн поднялся, подошел ко мне. Я посмотрел мимо него на Ника, все так же пристегнутого цепью. Его взор выражал полную безмятежность. Ден внимательно смотрел на наши гляделки, вернулся и наклонился к Нику: «Вы точно уверены, что не хотите покинуть этот дом вместе с нами?» На что Ник склонил голову и хитро улыбнулся, а потом с озорной улыбкой сказал, что еще не все удовольствия получил. При этом умудрился послать такой пошлый взгляд, полный похоти, что Дэн фыркнул, развернувшись вновь ко мне: «Я всегда думал, что тебе подойдет жесткое садо-мазо, но чего уж никак не ожидал, так это увидеть в твоем доме парня, изображающего собаку в ожидании хозяина. Сэм, ты ему кляп, что-ли вставляй во время ваших игрищ, а то соседи думают, что здесь кого-то убивают». Машина отъехала, Ник без сил сполз на подушку. Озорная улыбка превратилась в бледную ледяную болезненную маску. Я подскочил к нему: «БДСМ у нас тут значит? Ублюдок! Думаешь я должен быть тебе благодарен?!» Я вмиг забыл все свои решения и намерения. Схватил его за цепь и швырнул на пол. «Лежать!» Прижал ногой голову к полу. Ник не вырывался. Убрал ногу. «На колени! Руки за голову!» - мгновенное выполнение команды, лишь болезненно дрогнули мышцы лица, - «Тебя осматривали?» «Нет», - он покачал головой. – Я выясню, щенок, что тебе здесь надо, но сначала поиграю со своим псом, уж коли он теперь у меня есть. Собачьей еды у меня нет, но ты теперь будешь есть с пола, если вообще будешь есть. – Да, хозяин. – Так вот ты какой, Ник? Я-то тебя луплю почем зря, а тебя унижать надо! Я недвусмысленно поставил перед его лицом свою ногу. В пыльном и грязном ботинке. Ник облизал губы и слегка приоткрыв их, высунул кончик языка. И стал наклоняться с явным намерением сделать мою обувь чище. В это миг я вспомнил другой день, когда я уже угрожал ему, избитому и связанному, бесконечными унижениями и его дерзкий ответ: «Я связанный уже унижен». Тогда я не тронул его и пальцем. Я просто отдал его, швырнув в ноги своим подручным. Повернулся спиной и отойдя на сотню шагов так и продолжал стоять кипя гневом. Я не повернулся и тогда, когда раздался его полный боли и безысходного отчаяния крик, который я слышу до сих пор. Я размахнулся и ударил его ногой в солнечное сплетение. Ник закашлялся на полу прижимая ладони к животу. - Ты не можешь быть таким! Ты таким быть не можешь!! - сделал шаг назад и размахнулся для удара… - Ты сделал меня таким… Я почти замер, каким-то чудом погасив движение и тут же ринувшись к шкафу вернулся, сжимая нож. Ник перевернувшись привалился плечом к стене все так же прикрывал живот руками. Я рухнул перед ним на колени, вскидывая нож. Он посмотрел на меня безмерно усталым взглядом и раскрыл ладони, приглашая металл соединить две точки. Две кристальные капли вытекли из дальних уголков его глаз и очертили его лицо, я проследил за ними и вернулся к его зрачкам. Рука сама опустила и прижала клинок к полу. - Ник, я не причиню тебе больше вреда. Я понял, ты любил… - мои слова заглушил его сумасшедший хохот. Я сходил к машине и уже поднялся на второй этаж, а Ник все еще продолжал отрывисто смеяться. Его смех резал меня на части. Я открыл папку и разложив перед собой несколько листов, склонился над ними, закрыв уши руками. О чем там меня предупреждал Крис? Я оглядел листки и понял, что говорит мне вся эта абракадабра - так выглядит информация о человеке, с которым не следует вступать в единоборство, если он еще не мертв. Блядь, что же я держу на цепи в своем доме? Внизу тишина. Спускаюсь. Ник в той же позе, кажется он потерял интерес ко всему происходящему. И самое главное, его больше не интересую я. Он никак не реагирует ни на мои вопросы, ни на угрозы, кнут в моей руке также оставляет его равнодушным. При этом он безотрывно смотрит мне в лицо, и я ощущаю, что я для него всего лишь досадливо кружащая назойливая муха. - Говори со мной!!! – я зажимаю электрошокер, - или я снова заставлю тебя извиваться, тварь! Не смей молчать!!! На границе моего зрения что-то неуловимо меняется, в меня летит нетронутая бутылка с водой, с головой соприкасается холод и тяжесть металла, вместе с опускающейся темнотой передо мной мелькает перемежающийся силуэт. *** Глаза я все же открываю. Утро. Я в комнате один. Не могу подтянуть к себе конечности. Я прикован. С трудом поворачиваю голову к стене, в зеркале отражается открытое окно. Я задерживаю взгляд и вновь выпадаю из реальности. Там, за окном, изгибаясь на все лады, извивалась, текла ручьем, крутилась, как торнадо, переливаясь влажной кожей на солнце и играя мускулами коварная ядовитая змея, выпад которой нес смерть осмелившемуся вступить в этот круг. Ник двигался легко, казалось, что временами он перемещается не касается земли, а иногда движется, не отрывая от нее стоп, нанося невидимому противнику филигранные и точные удары. Я задумываюсь, какие техники помогали ему сдерживать приобретенные реакции и навыки, четко вспоминаю, что ему не раз удавалось отодвинуть меня на безопасное расстояние, всего лишь давая мне возможность считать обозначенную предатаку. Душ в ванной затих и из нее в комнату вытираясь полотенцем вышел голый и другой Ник. Следы моей жестокости заживали на его теле точно на собаке. Ходячий сгусток энергии приблизился ко мне, не испытывая и тени неудовольствия. - Я сегодня уезжаю. - Возьми мою машину, ключи там, - я скосил глаза в сторону коридора. - Хорошо. Оставлю ее на станции. - Я хочу, чтобы она осталась у тебя, пусть у тебя будет что-то мое. - Нет. Там уже ждет моя. Но кое-что я все же могу тебе оставить. И губы его медленно сложились в сумасшедшую и опасную улыбку. Ни один стриптиз в моей жизни не стоил вида хищника одевающегося в униформу, приготовленную мной в день его появления. Одевшись Ник пододвинул ко мне табуретку. Порылся в аптечке, принес все, что счел нужным. Осмотрел весь набор имевшихся в шкафу ножей, выбрал подходящий. Поигрывая одной из плетей, подошел ко мне, наклонился, предлагая ее рукоять. Я разжал зубы, почти испытывая благодарность. Продезинфицировав руки, кожу, клинок, принялся за дело. Несколько раз давал мне передохнуть, продышаться. Но делал все молча и спокойно. Когда он закончил, резко отстранился и встал. В его взгляде была абсолютная свобода. И я понял, что здесь его ничего больше не держит. А я не знаю, как… – Убей меня! Он хитро улыбнулся: - Я не стану тебя целовать, этого будет достаточно. Кстати, тебе отлить не пора? Он освободил одну мою руку и вложил в нее брелок с ключами. – Зачем ты приходил? – Это мой урок. Отец Михаил сказал, что я должен научиться прощать. Тренажера лучше тебя мне не найти. И еще я пришел, чтобы забрать себя у тебя. – Малыш, прости! Ник, прости меня! Я поступил с тобой ужасно… И тогда и теперь. – Ты пытался уничтожить то, что не мог иметь. Поднял на меня свой открытый прямой и твердый взгляд. – Сэм, я тебя прощаю. Прощай! В отчаянии я слушал, как открылась и мягко закрылась дверь машины, плавно завелся мотор, зашелестели по дороге шины, оставляя мне чувство одиночества, ощущение боли и мысль «я себе больше не принадлежу». P.S. Я привычно прикасаюсь к своему плечу, там, где он оставил мне свое имя. Когда я оказываю кому-то помощь и позволяю одобрительно хлопнуть себя по нему, я его слышу. И аккуратно вожу машину. В ней я свободен.