Оскар

— Ох. — Ещё Доритоз? Или ещё затяжку? — Не поможет. Это просто невозможно вынести. — Зачем тогда мы это смотрим? — Ну это как смотреть на… — ...крушение поезда? Не слишком затасканная метафора? — Я бы сказал « …как целый город смывает в сток раковины». Ну правда, Гейл, по-твоему, я настолько незамысловат? Не отвечай на этот вопрос. По сравнению с тобой незамысловата любая мысль, которая не требует мешка грибов и Оксфордского словаря Английского языка. — Это неправда. Я постоянно представляю себе незамысловатые вещи любых видов. — Да? Например? Назови хоть одну? — Дженнифер Лопез с огромным бюстом годится? Я думал об этом, когда она шла по красной дорожке. Весьма незамысловатая, не требующая воображения мысль. — Не, я скажу. Вот, щас скажу нечто замысловатое. Мне нравится костюм Джареда Лето. — Мне тоже. И это значит, что мы оба мыслим замысловато. Между нами есть связь. — Я думал, она у нас всегда была. — Но не по поводу «Оскара». Мы же первый раз его смотрим вместе. — Готов спорить, ты вообще смотришь его впервые. *тишина* — Гейл? Ты все ещё в размышлениях о бюсте Дженнифер Лопез? — Нет, я думаю о том, как я привык смотреть «Оскара» каждый год. Я делаю это гораздо дольше, чем готов признаться. — Ты его смотрел каждый год? Да иди ты. — Смотрел. И обычно представлял себя в числе участников. — И как, получил «Оскара»? — Пару раз. — За какой фильм? — Что-то вроде «Апокалипсис сегодня». — Ну вот это и правда незамысловато. Само собой, ты был бы звездой чего-то противоречивого и будоражащего. Гейл? Что такое? У тебя такой вид, будто тебе срочно нужен косяк. — Не, ничего. Просто вспомнил… Господи, каким дураком я был. — Потому что представлял себя получающим премию Академии киноискусства? А кто нет-то? Я тоже представлял. — Да, но чувствуешь ли ты себя неудачником, потому что на самом деле не получил? — А что? Ты чувствуешь, что ли? Вот это самая укуренная вещь, что я от тебя слышал. А это кое-что да значит. — Так, дай сюда, — затягивается. — Слушай, Ренди. Я не такой клевый, как ты думаешь. — Не уверен, что мне в голову бы пришло называть тебя «клевым». — А как бы назвал? — Мне одно слово нужно выбрать? — Угу, всего одно. — Уязвимый. — Уязвимый? Что-то мне это не кажется комплиментом. — И не должно было. Это не комплимент, не критика. Это просто правда. И кстати, так уж вышло, что мне это нравится. Не нравилось бы — фиг бы я мирился с твоим дерьмом. *тишина* — Так какой фильм победит? — Надеюсь, что из этих — никакой. Злишься на меня? — Кто-то должен победить. Академии не интересно делить голоса на всех. — Я тебе вопрос задал. — Нет, не злюсь. Психую немного, вот и все. — Почему? — Потому что не очень понимаю, зачем ты со мной. Из-за этого? Из-за того, что я уязвим, обо мне нужно заботиться, и все в таком духе? — Честно? Никогда об этом не думал. Мне просто нравится с тобой быть. Обязательно все усложнять? — Все и так уже сложно. Сам знаешь. О, смотри, что у неё с лицом. — У той, что в красных перчатках? Это Леди Гага. Ты не знаешь, кто это? Это вроде как… Ну, это немного наигранно. Тебе обязательно настолько не разбираться в поп-культуре? — Стараюсь. — Думаешь, что сделает тебя клевым? — Да иди ты. Только перед этим передай мне Доритоз. Почему вообще ты всегда… — Что я всегда? — Ты, блядь, всегда прав. Никто больше. А почему-то ты. — Потому что никто больше так тебя не любит. — А любовь вроде слепа? — Иногда. Не в нашем случае. Ооо, глянь на это платье. Шесть тысяч нашитых жемчужин? Кому пришлось это делать? — Бедным рабам в слаборазвитых странах? — Ну ты же не зануда. Давай, может, выключим? — Нет. Хочу напомнить себе, почему меня не расстраивает отсутствие приглашений на пробы в таких вот фильмах. — Переехал бы в Нью-Йорк и играл бы в театре, как я. Или даже лучше - вместе со мной. А заодно был бы подальше от всей этой херни. Блин, да Лос-Анджелес — самое отвратительное и бессмысленное место на земле. — Не собираюсь спорить. — А почему тогда продолжаешь в нем жить? *тишина* — Не знаю. Потому что там делают кино? Или я слишком незамысловат, чтобы свалить нафиг от всего этого. — Мы вернулись к теме воображения и незамысловатости. — Похоже на то. О, ты видел этот фильм? — Боже, нет. А ты? — О боже, нет. — Уф, ты меня прямо испугал на мгновенье. Ладно тебе, Гейл, хватит самоугрызаться. Лос-Анджелес не место для таких людей, как ты. Здешняя публика не знает, что с тобой делать. — Другими словами, на главные роли я не гожусь? — А тебе оно надо? В смысле, кроме главной роли в моей жизни? Это, между прочим, может быть самым важным. — И есть. — Хорошо. Тогда заткнись уже со своими разговорами, что тебя не зовут на прослушивания. Или смени агента. А ещё лучше — заткнись, когда тебя зовут на прослушивание. Думаешь, твои неявки на кастинг вызывают любовь управляющих подбором? — Да я один раз всего не пришел. И это было заявлением. — О, ты его сделал. Такое большое «идите в жопу». — Они опять хотели, чтобы я раздевался. Меня выворачивает уже от раздеваний. — Да? Не замечал. — Сделаю вид, что ничего не слышал. — Ладно, у меня идея. Прекращай заниматься собой, стань толстым, обвислым и обрюзгшим. Вот Филипп Сеймур — смотреть не на что, а какие роли! — У него было правильное начало карьеры. А у меня нет. Плюс он уделывает всех, потому что он охрененно талантлив. — А ты — нет? — Не настолько. — Уверен? О господи, она правда сказала то, что сказала? Почему все эти люди несут такой вздор в своих благодарственных речах? Меня аж корежит. Я бы сказал: «Спасибо», — пошел бы и сел на место. — Не, все было бы не так. Ты бы сказал: «Я хочу поблагодарить Гейла за то, что он светом своим озарял мне путь. Был скалой в бушующем море моей жизни. Моим вдохновением, моей величайшей музой. Он не просто великолепен, он ещё делает отличный венгерский гуляш. Я обязан ему стольким, что жизни мало, чтобы выразить ему свою благодарность. А значит, мне нужна ещё одна жизнь. Но тогда мне придется записываться в буддисты, а я ненавижу религию во всех её проявлениях. Однако вернемся к любви всей моей жизни...» — Ой, да заткнись уже. Ты не умеешь готовить отличный венгерский гуляш. — Что? Ты же его хвалишь все время? — У меня есть на то причины. — Ты всегда был хитрожопым ублюдком. — А тобой всегда было легко манипулировать. Ты все воспринимаешь слишком буквально. — Что тут скажешь… Я доверчивый. — Вот ещё одна причина, почему тебе нужно ехать в Нью-Йорк. Здесь, в Лос-Анджелесе, ты никому не можешь доверять. Они все здесь просто используют тебя, а потом выкинут, как вчерашний мусор. — А то я сам не знаю. — Так переезжай! Бросай все это дерьмо! И вообще, тебя не достала ещё вся эта наша херня на расстоянии? — Достала. — Вот именно. — Но… — Но что? — Но… Блядь. Это вся эта вот дребедень. С наградами. Просто кажется, что если бы я мог сделать хоть что-то более серьезное, чем «Queer as Folk», я смог бы дистанцироваться от него. — У тебя были другие роли в других проектах. Блин, да если бы не травма, ты стал бы звездой «Отчаянных домохозяек». — Супер. Прям то, что нужно. Иногда я вообще думаю, что авария — лучшее, что со мной в жизни случилось. Черт, если уж на то пошло, из-за неё ты ко мне вернулся. — Давай закроем эту тему. — Согласен. Закроем. Фарш невозможно прокрутить назад. — Ты придурок. — Все так говорят. Господи, посмотри на них. Посмотри на Шона Пенна. Наверняка хочет быть серьезным актером. Какого хрена он тогда носится с этим Оскаровским дерьмом? Продался… — Вот и про тебя так скажут, если ты там окажешься. Ты не хочешь получить «Оскар», Гейл. Ты хочешь пожать руку Джеку Керуаку. — Джек Керуак умер. — Ты знаешь, о чем я. Ты всегда выбрал бы признание одного талантливого человека, а не этой толпы жополизов. — Ты прав. Выбрал бы. — Ты бы чувствовал себя там пафосным мудаком. В смысле, подумай, каким посмешищем были те, кто получал «Оскара» в прошлом. — Мне бы не нравилась погода. — А? Как-то резко сменилась тема. — Мне бы не нравилась погода в Нью-Йорке. Ты же знаешь, меня и в Торонто всегда холод бесил. — Если круглогодичное лето для тебя повод, чтобы мириться с… Ой, ладно. Я понял, о чем ты. Но погода не может быть важнее душевного спокойствия. И Нью-Йорк не Сиэттл. Там не льет без конца дождь. И кстати, когда ты на пляже-то в последний раз был? — Ну… — Вот именно. — Я подумаю. — Ты мне это годами говоришь. — Я знаю, извини. Но просто… слава — она вроде наркотика. Чем дальше, тем больше… — …тебе кажется, что ты её хочешь. Вот в чем незамысловатость. К тому же, ты эту славу возненавидишь. Сам знаешь. — Я просто хочу играть. А быть узнаваемым этой шушерой, кажется, единственный способ получить роли. — Но ты ненавидишь фильмы, которые эта шушера снимает. Ты предпочтешь иголки себе под ногти загнать, лишь бы их не смотреть. — Я знаю. Знаю. Тебе правда не нужно все это мне объяснять. Я все это знаю. И ты прав. Я возненавижу славу, если получу. Мне хватило Брайана Кинни… О, смотри, Райан Гослинг. К разговору о продавшихся. Господи! Он ведь сделал пару очень стоящих фильмов. А теперь он очередной качок в боевичках. — Ну и чему ты завидуешь? — Я не завидую… да блин. Может, завидую. Потому что старею. Потому что понимание, что у тебя все уже в прошлом, блядь, иногда вгоняет в тоску. — Ничего у тебя не в прошлом! — Расскажи это продюсерам и режиссерам. — Гейл, это место отравляет тебя. Меня это бесит. — Меня, в общем, тоже. Это вызывает к жизни худшую часть меня. Ту часть, которая согласна продаться, лишь бы заплатили подороже. Блин, да продавался уже! — Не в «Queer as Folk». Ты знаешь мое к ним отношение, но ни я, ни ты не продались. — Да, знаю. Ты прав. Опять ты прав. — Так может, я и про Нью-Йорк прав? — Я в туалет. — Хорошая отмазка. — Это не отмазка, мне нужно отлить. — И ты ответишь на мой вопрос, когда вернешься? *тишина* — Ладно, я отвечу на твой вопрос, когда вернусь. *пауза как-то слишком затянулась* — Гейл! Столько пива ты выпить никак не мог! — Потерпи, иду уже. — Ну и? — Что ну и? — Ты прекрасно знаешь. — А, да. Вопрос. — И кстати. «Я подумаю» ответом больше не считается. — Это что-то вроде ультиматума? — Не знаю. Может, и так. Не знаю. Черт. Я обещал себе, что мы не будем об этом в первый же твой день здесь. — Такой же день, как все прочие. Или что? Думаешь, лучше было бы дождаться последнего? — Нет. Я думал, где-нибудь в серединке. Черт, ты опять меняешь тему. Говори уже наконец то, что собирался. Обсудим. — Можно выключить «Оскара» на это время? — Да я бы вообще его не включал. Он на тебя странно действует. — Разве ты не рад, что узнал об этом «странном» сейчас, до того, как я сюда переехал, а не тогда, когда я уже прижился бы в твоем таунхаусе? *тишина* — Ты серьезно это сейчас сказал? — Да. — Про странное или про переезд? — Про все. *тишина* — Ладно… Я достаточно терпел. Можно уже тебя обнять? — Обнять меня ты мог и раньше. Надеюсь, ты меня с Брайаном не путаешь? — О господи. Вот это глупейшая вещь, которую ты сегодня сказал. — Правда? Это впечатляюще высокая оценка. — Заткнись. Ты за то, чтобы пойти наверх, или досмотрим «Оскара»? — Я за то, чтобы наверх… — Хорошо. Я надеялся на этот ответ. — Но можем мы сначала посмотреть, кто будет лучшим актером года? — Нет. Мне не нравится эта часть тебя. Узнаем завтра из газет. — Так, погоди. Что значит эта часть меня тебе не нравится? Эта та самая «уязвимая» моя часть. А ты говорил, что она тебе нравится. — Мне нравятся все твои части, просто… ну, я думаю, что не смогу спасти тебя от себя самого, где бы ты ни жил. И меня эта мысль пугает. — Меня не нужно спасать. Мне нужно просто побольше секса, косяк и жииирную пиццу. — Ну и до кучи охрененную роль в новом бродвейском хите. — На самом деле, мне бы лучше небродвейский, но пусть будет хит, я согласен. И давай уже выключай этот дурацкий телевизор, я насмотрелся. — Хорошо. Академия, пока-пока. Пока-пока, красная дорожка. Пока-пока, Лос-Анджелес. — И привет, Нью-Йорк, Нью-Йорк. — Наконец-то. — Тебе всегда надо оставить последнее слово за собой, да? — Кажется, меня пора заткнуть. — Со всем удовольствием.