Шкаф

Юнги сидит на кровати и чиркает по зажигалке. Раз. Два. Три. Обводит взглядом углы громоздкого шкафа, стоящего перед собой. Снова чиркает зажигалкой. Сидит так до самой ночи. Напоминает себе, что скорее всего газ в зажигалке скоро закончится. Что он и сам уже скоро закончится. Что со всем этим пора кончать. Раз. Два. Три. Палец уже болит от движения им по металлическому колесику. Раз, два… Он вдруг опять начинает смеяться, так заливисто и искренне. Так открыто. Так, как любил Юнги. Его смехом смеются стены, его улыбкой светит в окно луна. Мин тянет руку к своей шее и стягивает с неё цепочку, откидывает её куда-то в сторону. Вытягивает бледную ладонь и осторожно дотрагивается до дверцы шкафа. — Я скучаю. Раз… * * * Их знакомство начинается банально. Юнги блюет в одной из подворотен, а проходящий мимо Чонгук зачем-то подходит и интересуется его состоянием. Получает невнятный посыл, но не уходит. Ждет, пока бледный парень проблюётся. Затем перебрасывает его руки через плечо и пытается довести хотя бы до ближайшей скамейки. По дороге Мин еще раз двадцать посылает его далеко и надолго. А Чонгук усмехается, говорит, что оригинальность от парня так и плещет. Затем узнает от этого ворчуна, что он ещё и сопляк оказывается. И не нужна ему эта скамейка, домой ему надо. Называет Чону адрес, и почти засыпает, когда брюнет вогружает парня к себе на спину. Находит нужный дом Чон достаточно быстро, пытается привести бледного в чувство и сообщить, что он дома. Но тот лишь бросает в него ключами и говорит не тревожить. Зачем Чон помогает ему? Наверно, потому что хотел бы, чтобы и ему помогли, если однажды он будет в подобном состоянии. Чонгук втаскивает парня в дом, укладывает его тушу на кровать и оглядывается. Квартирка оказывается небольшой, а обстановка даже чуть старомодной. Взять, к примеру, даже громоздкий шкаф, стоящий напротив кровати. Напоминающий тот, что, вроде, только в деревне теперь и встретишь. А нет, один из таких вот, и в квартире нового знакомого находится. Шкаф с замком, а ключи наверно те, что у Юнги на шее. Чон не собирается его открывать, пусть ему и любопытно, да и какое он имеет на это право. Шнырять по чужим вещам это не его. Рядом с этим деревянным великаном, по правую сторону, висят стеллажи, и на них стоят какие-то не то фигурки, не то игрушки. Чон не включает свет в комнате, довольствуясь лишь тем, что в коридоре и потому не может рассмотреть как следует. Он любит разглядывать чужие обстановки, наверно, отчасти, это можно даже назвать его хобби. Часто, Чон даже знакомится с людьми, лишь для того, чтобы прийти к ним домой и, ничего не трогая, просто посмотреть как они живут, как расположена их мебель, что стоит на полках, какие шторы висят у них на окнах. Пусть случай с Юнги и другой и это, скорее, случайность, так как он и не думал, что так легко попадет к нему домой, хотел ведь просто помочь по-человечески и все. Сейчас Чон даже рад, что так вышло. Его новый знакомый тем временем приходит в чувство и, не обращая внимания на стоящего посреди комнаты Гука, несется в ванну. Того опять выворачивает. Чон думает, что пора уходить и идти куда шел прежде, но решает все же дождаться когда бледный парень покажется из ванны. Чон обводит взглядом пару курток и кофту, висящих в прихожей на вешалке, и понимает, что те явно принадлежат не Мину, а кому-то другому. По размеру видит, что не блондина. Цвета тех вещей, кажутся чуть потускневшими. Ношенными когда-то, как кажется, уже давно. Одинокие кроссовки в самом углу, выглядят старыми и опять же, принадлежат кому-то другому. Чон догадывается, что, возможно, Юнги так напился, потому что поссорился или, может, даже расстался со своим парнем. И что лучше, ему, наверно, и правда поскорее уйти. Гук тянется к ручке входной двери, но, появившийся из ванны Юнги, разворачивает его к себе и, не говоря ни слова, целует. Целует чуть грубо, напористо. Не разменивается на лишние нежности. Чон тоже не раздумывает, отвечает ему с той же отдачей. Что же раз так, он не против немного поиграть. Скорее всего, его парень уже все равно не вернется. Юнги оказывается не таким, каким Чон представлял его себе поначалу. Его кожа бледная, словно первый снег и мягкая, как бисквит. Он стонет тихо, но часто. Он не ведет бессмысленных разговоров, не требует лишних прелюдий. Просто здесь и сейчас. У него вообще все предельно ясно и просто. Он не думает кто старше, кто младше, позволяет взять себя как есть. Он не диктует ему каких-то запретов, он даже имени его так толком и не спрашивает. Юнги напоминает Чонгуку мираж. Воду, на дне прохладного колодца. Быть может поэтому, к рассвету они меняются местами, Чон сам просит его об этом. Словно устанавливая этим какое-то негласное равноправие. Гук не жалеет об этой ночи ни на миг и после пробуждения. Лишь поднимается с кровати и рассматривает те фигурки, что не смог разглядеть ночью на стеллаже. Оказывается, это даже и не фигурки, больше игрушки, некие недо-роботы с ушами "Микки". Этакое сочетание противоположностей. Все они разной раскраски, видимо, коллеционные, но форма у всех одна и та же. Чон не дотрагивается не до одной, просто смотрит. — Ты ещё не свалил? — интересуется очнувшийся на кровати Юнги. Брюнет усмехается, он и не ждал от него чего-то другого. Это просто секс, приятная ночь, никто из них друг другу в вечной любви не клялся. Ни одному из них этого и ненужно. — Чьи это вещи? — вместо ответа спрашивает парень. — Хосока, — кидает Юнги, чиркает зажигалкой и закуривает прямо на кровати. Чон не знает, что это за Хосок, да и не горит особым желанием узнавать. Заползает на кровать обратно, все с той же ухмылкой вытягивает сигарету из бледных рук и затягивается. — Развлекаешься с другими значит, пока парня нет дома, — уточняет Чон, выпуская серые колечки дыма из-за рта. — Он уехал, — коротко кидает Юнги, отбирает сигарету обратно и докуривает её, затушив по итогу в стоящей рядом пепельнице. — Давно? — не отстает Чонгук, медленно тянет с Юнги легкое покрывало и гладит по бледной коже. Мин не останавливает Чона, не говорит ему прекратить и что-то подобное, он глядит вперед, на тот громоздкий шкаф. Подтягивает руку к своей шее и сжимает в бледных пальцах висящий на цепочке ключик. — Три года назад, — отвечает наконец. — Ты хранишь его вещи три года? — удивляется Чон, прекращая свои поглаживания. — Он вернется, — спокойно выдает Юнги, встает с кровати, ни капли не стесняясь своей наготы и направляется в ванну. В конце концов, что Чон там не видел. — Уходи, — добавляет блондин, прежде, чем прикрыть за собой дверь ванной. Чон понимает, что ему и правда пора. Да и есть хочется, не помешало бы зайти в кафе, по дороге домой. Он не просит ни номер телефона Юнги, ни чего-либо ещё. Ночь закончилась, а с ней и их короткое знакомство. Никаких дальнейших столкновений не планируется. Никаких отношений не рассматривается. Чонгук спокойно одевается, чуть посвистывая от веселого мотивчика пришедшего в голову, и покидает чужую обитель, прекрасно понимая, что не вернется сюда во второй раз. Точнее думая, что не вернется. Но возвращается. Возвращается чуть избитым и мокрым. Почему к нему? Зачем он приходит именно к его порогу? Да сам не знает. Скорее всего, идет к тому кто ближе всех. Вот и всё. Чон не ждет, что Юнги его впустит, скорее даже наоборот, почти уверен, что пошлет. Потому что, скорее всего, и сам бы послал. Но Юнги оказывается не таким. Чон ошибается. Мин молчаливо отходит в сторону и сам тянет с него грязную толстовку, заталкивает в душ и велит помыться. Он не расспрашивает его о случившемся, не жалеет, не обнимает, не дает советов. Мин заваривает ему мятный чай и делится своей футболкой, что, конечно же, оказывается Гуку мала. — Не вернулся? — интересуется Чон, отпивая ароматного напитка. — Нет. Юнги сам моет посуду, сам тянет его в спальню, сам позволяет приблизиться. Он разрешает оставить на коже пару ярких засосов и небольшой след от зубов на ключице. Он не рассказывает ему о Хосоке и ничего не обещает. Только здесь и сейчас и ничего более. Все просто и ясно, не требует лишних раз распинаний. Чону это подходит. С Юнги уютно и так. Той ночью они засыпают чуть раньше, чем в прошлый раз, но Чон просыпается вновь уже через минут пятнадцать, а всё из-за ощущения, словно кто-то щекочет пятки. Он пытается разглядеть лежащего рядом Мина и понимает, что тот похоже неосознанно и щекотал его пальцами ног. Чуть улыбнувшись от этого, парень разворачивается к окну и засыпает покрепче. Утром Чон просыпается от запаха уже знакомых горьких сигарет, слышит привычное хриплое «уходи». И, как и просят, уходит. * * * Юнги цепляет пальцами край одеяла и отбрасывает его в сторону, подползает поближе к шкафу и садится прямо напротив него, свесив ноги с кровати. Закуривает последнюю оставшуюся в пачке сигарету. За окном вдалеке, слышится раскат грома, погода портится день ото дня все сильнее. Осень, она такая. Мин скользит взглядом по коллекционным игрушкам и чуть улыбается, останавливаясь на той, что подарил ему сам. — Я скучаю, — говорит он почти шепотом и тушит сигарету прямо об пол. Затем слышит как Хосок начинает смеяться. Так, как помнит это Мин. Так, как больше никто не умеет. * * * Чонгук снова появляется на пороге Юнги. Он появляется там просто так, без причины. А Юнги не говорит ни слова и пропускает внутрь. Чон не спрашивает себя, зачем приходит к нему, похоже, это превращается в привычку. Как сигареты для Мина. Как мятный чай перед сном. В этот раз Гук сам разворачивает парня к себе и целует. Чуть отчаяннее, чем раньше и напористо, так, как это предпочитает Юнги. Он стягивает с себя одежду и помогает стянуть её с себя и блондину. Чон целует в запястье, сначала в левое, затем в правое, ему нравятся эти тонкие руки. Эта почти прозрачная бледная кожа, которая напоминает ему сливочное мороженое. Гук целует в ключицу, в эту тонкую косточку, к которой хочется возвращаться губами как можно чаще. Брюнет целует впалый живот, и обводит языком чувствительный пупок. Юнги дышит часто и чуть хрипит от его прикосновений, но никогда не дает почувствовать, что он слабее. Они занимаются сексом так, как удобно. Они не ломают миры. Меняются пару раз за ночь и по-прежнему не требуют от друг друга ничего большего. Хватает и того, что есть. Почти отключаясь, Чонгук вновь ощущает легкую щекотку по пяткам, улыбается от этого, и засыпает, быть может, чуть счастливее, чем раньше. Утро, встречает его знакомым «уходи» и запахом дешевых сигарет, скорее всего, купленных в ларьке у подъезда. Что же, привычное утро у Мин Юнги. И все те же вещи и обувь в прихожей, принадлежащие некому Хосоку. Все то же «нет» на вопрос, не вернулся ли тот. * * * Юнги лежит на кровати, чиркая подаренной Хосоком зажигалкой, и напоминает себе, что, скорее всего, газ в ней скоро закончится и больше она не выпустит и искры. Он разворачивается в сторону второй подушки и проводит по ней рукой. Почти невесомо, словно боится помять. Мин закрывает глаза и видит его усталое лицо. Хосок проводит по зеркальной поверхности, горько усмехается глядя в свое отражение. Мешки под его глазами, кажется, становятся все темнее. Юнги стоит прямо позади него у двери и просто наблюдает. Шатен приоткрывает дверцу шкафчика перед собой, достает оттуда таблетки и глотает сразу две, запив их водой из-под крана. Он поворачивается к Мину лицом и улыбается, стряхивая с лица прежнюю усталость — Все пройдет, — говорит он, и тянет уголки губ все выше. Все пройдет. Юнги разворачивается в сторону окна и открывает глаза. Нет, не пройдет. Хосок любит обниматься и ластится к блондину при каждом удобном случае. Мин не особо любит все эти объятия, но он совершенно точно любит Хосока. Шатен прижимает его к себе как можно сильнее. Он целует так, как никто другой. В эту любовь он старается вкладывать всего себя. Хосок любит просыпаться среди ночи и щекотать его пятки, ему нравится наблюдать как Юнги улыбается. Он кажется обожает ту жизнь в которой у него есть Мин. Шатен собирает на стеллаже коллекцию странных игрушек и просит выпустить его, когда он позовет. Выпустить его из громоздкого шкафа в котором он частенько прячется. От кого? Наверно он и сам-то не знает. Юнги понимает, Хосок болен, но любить его от этого меньше не начинает. Иногда, он пытается вытащить парня из шкафа насильно, но делает этим лишь хуже. Хосок рыдает навзрыд, напоминая капризного ребенка. Он кричит, что лишь там сможет спастись. Там некий «он» его не найдет. Юнги не знает, кто так пугает парня, кто такой тот «он», а Хосок так ему ничего и не рассказывает, лишь вешает ключи Мину на шею и хлопает дверцей шкафа. Шатен пьет лекарства, все по часам как и прописано, но все это кажется тщетным. Его смех не меняется, он смеется все также ярко, как и раньше. Он, как и прежде, собирает свои игрушки, заполняя ими стеллажи, и всё также запирается в шкаф, превращаясь в ребенка. Юнги часто проводит по той двери ладонью и просит Хосока выйти. Просит, хотя бы не запирать ее, пока он не вернется с работы, ведь изнутри, в случае чего, её не открыть. Но парень не слушается. Или, может, даже и не слышит. Он смеется за теми дверцами, все также: ярко и громко, так, как умеет только он. А иногда замолкает на пару часов, затем стучит изнутри и говорит, чтобы не подходил. Бывает плачет в ней и наоборот, просит, чтобы если Мин там, не уходил, но и дверь не открывал, пока он сам не успокоится. Юнги сжимает ключик на шее до боли в фалангах, поднимает взгляд на шкаф и с болью вспоминает, как однажды так и не успевает прийти. Думает, что наверно, тогда не нужно было так бежать. Наверно, нужно было смотреть по сторонам повнимательнее. Наверно, нужно было не засыпать, пусть и больно, пусть и перемазанным в собственной крови, не взяв прежде обещание с одного из столпившихся вокруг людей, чтобы хоть кто-то пошел и открыл тот чертов шкаф. Наверно, нужно было очнуться как можно скорее, а не лежать в больнице без сознания неделями. Наверно, надо было. Юнги срывается с места и бежит в ванну, блюет там, склонившись над унитазом. Вспоминает, как с ним в смердящую вонью квартиру заходят полицейские. Помнит, как дрожащими руками поворачивает ключи в дверце шкафа. И ощущает как несет протухшей плотью и мочой. Помнит следы от ногтей с обратной стороны двери, и запах давно сгнившей падали, все страшнее бьющей по сознанию. А дальше, старается не вспоминать, старается стереть, но его вновь выворачивает. Соседи говорят, что его вины в этом нет. Какие-то люди шепчут, что, наверно, этого было не избежать. Что больным ведь был парень и все это знали. Что жаль, конечно, но ничего поделаешь. Юнги должен жить дальше. Говорят, что пусть шкаф тот и почистили, и запаха того больше нет, его надо выбросить, но Мин его оставляет. Блондин не говорит с этими людьми, ничего им не отвечает и со временем, кажется, и вовсе забывается с этой историей. Да и соседи многие с тех пор сменяются. Юнги сидит перед шкафом часами. Каждый день, слушая одно и то же тихое тиканье. Каждый день он прислушивается, пытаясь расслышать внутри шкафа родной голос, но с той стороны молчат. Парень открывает дверцы, а там ничего, там только царапины с обратной стороны. Чисто и пусто. Последнее, прямо как в душе Юнги. Однажды, Мин привычно ложится на кровать и ощущает знакомую щекотку по пяткам. Но Хосока нет. Юнги оглядывается, но его нигде нет. Он закрывает глаза, а шатен вдруг начинает смеяться, совсем как раньше, тем смехом, которого больше ни у кого нет. Он смеется в том шкафу. Мин открывает дверцы и, опять же, никого там не находит. Закрывает их, а Хосок снова смеется. Смеется до самого утра. Смеется, и больше ни разу не просит себя выпустить. Просто смеется и все, временами невидимо щекоча его пятки. Наверно, в какой-то момент, жить с этой болью становится невыносимо. Потому, Юнги начинает пропадать после работы в клубах. Затем, иногда, начинает таскать оттуда кого-то к себе и заниматься с ним сексом прямо на их кровати. И в такие дни, он не слышит его хохота в шкафу, в такие дни, Хосок не щекочет его пятки и никак не напоминает Мину о себе. Все эти ночные связи для Юнги не имеют значения, порой он даже думает, что просто хочет разозлить этим Хосока. Хочет, чтобы тот перестал уже прятаться в шкафу и вышел оттуда. Но он не выходит. Он просто молчит. А Мин выводит из квартиры очередного незнакомца и понимает, что скучает. Он так скучает по нему, и так чертовски устал от всего этого. Чонгук, в отличие от остальных, задерживается в его квартире намного дольше. Этот парень появляется незванно, и уходит, когда Юнги говорит ему уйти. Он, казалось бы, становится чем-то большим, чем просто связь на ночь. Начинает напоминать Мину привычку. Но от нее становится не легче, а больнее. Потому что, ближе чем Хосок невозможно. Потому что, глубже чем он нельзя. Потому что, то «скучаю» все ещё день ото дня царапает изнутри, как Хосок когда-то расцарапал дверцы шкафа. Чон появляется вновь. Этот мальчишка приносит с собой мятный чай, что так любит Юнги. Он опять остается на ночь. Но в этот раз, они не занимаются сексом, а просто лежат к друг другу лицом. — Он не вернется, — тихо шепчет Чонгук в темноте. Юнги молчит, разворачивается к нему спиной и сжимает в бледных пальцах маленький ключик висящий на шее. Чон начинает приходить и мельтешить перед взором все чаще. А Юнги все также молча впускает его к себе и ненадолго теряется в очередном поцелуе в запястье. Глядит на шкаф и прикусывает губу. Не смотри, просит он про себя. Не уходи, молит он, едва открыв глаза с утра. Я скучаю. — Уходи, — говорит вслух, только очнувшемуся Чонгуку. И Чон послушно уходит, чтобы вернуться чуть позже. Чонгук узнает о той истории случайно. Совершенно случайно. Сидит на скамейке и курит перед подъездом Юнги, прежде чем войти. Позади него, на точно такой же скамейке, сидят обычные старушки-сплетницы и, как это обычно бывает, перетирают языком чужие истории, делятся свежими сплетнями. Вдруг говорят о неком Хосоке, стучат по скамье, сплюнув пару раз, и добавляют, что никому бы такой участи не пожелали. Что страшно вспоминать до сих пор. И что шкаф-то тот, в котором его нашли, поговаривают, до сих пор его друг хранит. И дурно это, не по-христиански. Надо было шкаф тот давно уже сжечь, а то ведь так и с ума сойти недолго. Понижают голоса и шепчут, что редко этого друга-то видят, что Мин, может, уже и того. В тот день, Чонгук к Юнги так и не заходит, идет домой и узнает о той истории поподробнее. Вздрагивает, вспоминая о громоздком шкафу и ключике на шее Юнги. О всех его «нет» ещё не вернулся. Не идет Чон к нему и на следующий день и днем позже. Раздумывает как убедить парня, избавиться уже наконец, от того шкафа и всех вещей Хосока. Как объяснить, что тот уже никогда не вернется. Как донести ему, что все, что между ними уже не просто так, и то «уходи» звучит теперь не привычно, а отдает болью в груди. Чон редко курит, но за последние дни, крутясь в этих размышлениях, выкуривает, кажется, на год вперед. * * * Юнги сидит перед шкафом и чиркает зажигалкой. Раз. Два. Три. Сигарет больше не осталось, и палец стерся до крови, но он сидит и выпускает из умирающей зажигалки последние искры. Раз. Два. Три. Хосок внутри начинает смеяться. Как же Мин любит этот смех. И как же он устал от него. Как же он устал, от того, что может только слышать. И редко ощущать легкую щекотку по пяткам. Как же сильно он устал и соскучился по его объятиям. По его улыбке, той самой яркой и настоящей. Как же все это ему осточертело. Раз. Два. Три. Юнги бросает взгляд в сторону коридора, переводит его на стеллажи. Раз. Два. Три. Он встает с кровати, выходит в коридор и вытаскивает из кладовки как-то притащенную им канистру с бензином. Бросает быстрый взгляд на входную дверь и возвращается в спальню. Разливает бензин по постели, по его вещам, по своим вещам, по тому самому стеллажу с его любимыми коллекционными игрушками, по шторам и по шкафу. Садится напротив него и слушает заливистый смех с той стороны. Раз. Два. Три. Срывает цепочку с шеи и отбрасывает ее куда подальше. Раз. Два… — Я скучаю. Раз… Какая-то мелкая искорка превращается в пламя за долю секунды. Юнги открывает шкаф, залезает в него и хлопает дверцей. Жар бьет по мебели, и заставляет выступить капелькам пота на лбу. Ничего, все это ненадолго. Все скоро пройдет. Юнги закрывает глаза и прислушивается, но Хосок больше не смеется. Он вдруг ощущает легкую щекотку на пятках и слабо улыбается этому. Как же он скучает по нему. В шкафу, с каждой секундой становится все невыносимее, жар душит его в своих крепких объятиях. — Выпусти меня, — вдруг просит его Хосок. — Выпусти меня, Юнги, — как когда-то молит он его из темноты. Мин думает, что, видимо, это и есть его конец. Что их уже никто не выпустит. — Прости, но я оставил ключи с той стороны, — Юнги говорит это и чувствует, что начинает задыхаться. Кислорода остается все меньше. Но он рад, наконец, после столь долгого времени Мин слышит не только его смех, но и голос. Он рад. И это, одновременно с этим, ещё оказывается и ужасно больно. — Юнги, держись! — кричит ему кто-то с той стороны. Сознание уже плывет, и, возможно, Мину это только чудится. Да и откуда тут взяться Чонгуку, правда ведь? — Выпусти меня, Юнги, — повторяет Хосок в самое ухо. — Уходи. Юнги на миг отключается, а вновь раскрыв глаза, видит как Хосок стоящий напротив него улыбается. Он такой красивый, такой родной, совсем как при жизни. Шатен подходит к нему как и раньше и обнимает как можно крепче. — Иди, — говорит он в самое ухо, — иди и живи. * * * Первое, что видит Юнги разлепив глаза, это солнечный свет падающий в окно и соответственно светящий ему прямо в лицо. Второе, это знакомая темная макушка, покоящаяся рядом на кровати, и рука этого человека сжимающая его бледную ладонь. Далее, это большие глаза, что глядят на него с волнением, едва распахнувшись. Затем улыбка и объятия, из которых Юнги, хочется поскорее выпутаться. — Я тебя больше не оставлю, — говорит Чонгук, наконец отлипнув от нахмуренного парня. Говорит это даже слишком уверенно. Юнги переводит взгляд в окно, чуть щурится от яркого света, но руку Чона не отпускает.