il(l)y

ludovico einaudi – fly.

Из всего огромного числа слов, выражающихся языком жестов, Донхёк знает три слова, которые обозначаются одним символом. Его мать показывала их, когда он был ещё совсем малышом. Этот жест пригодился ему лишь единожды, но он не принёс никакой пользы, а лишь непонимание и презрительный взгляд с чужой стороны. Донхёк хотел забыть. Это не нужно ему. Не нужно до тех пор, пока он не садится в самый дальний угол библиотеки и не открывает «Жизнь взаймы». Пока кто-то не садится рядом. /// «Они поехали вверх по шоссе, петлявшему вокруг горы. На лошадиной сбруе звенел колокольчик. В клубящейся мгле дорога казалась очень тихой…» Перед Донхёком кто-то сел. Стул был отодвинут, а расфокусированным взглядом улавливалось пятно. Ли оторвал взгляд от книги, потеряв строку: парень со странными выбеленными (до такой степени, что теперь это было похоже не на волосы, а на мочалку) прядями и ужасно-чёрными глазами. Он смотрел на него около пяти секунд и перевёл взгляд на донхёковскую книгу. Улыбнулся. В руках блондина был маленький синий томик. Названия не написано. Из-за невероятной темноты глаз невозможно было уловить взгляда, но сейчас он был направлен в текст. Самое начало. Донхёк пару раз моргнул и вернулся к роману. Но Ли не смог прочесть и страницы. Как только он прочитывал строку и начинал вторую, то терялся под внимательным взглядом. Поднимая глаза на незнакомца, он натыкался на опущенные веки и задумчивый вид. Парень читал и ни намёка на пристальный взгляд не наблюдалось. Донхёк нервно сглатывал скопившуюся слюну и пытался, пытался, пытался. Прошло, кажется, более полутора часов. У него прочитано полторы страницы, хоть ежеминутное перелистывание и создавало видимость. Темнело. Розовые лучи проходили сквозь стёкла и рассеивались мягким светом, проходили через полки и мягко очерчивали контур лица блондина. Его волосы приобрели другой оттенок, но глаза остались прежними. Тёмные, глубокие и совершенно непроницаемые. Он дошёл до половины книги, уголок его губ дёрнулся, но взгляд был таким же. В нём не было и намёка на усмешку или улыбку. Красный свитер на нём был необычайно похож на тот, что Донхёк видел. Когда и где, он не знает. Но перед глазами постоянно мелькает алая материя, а может, ему всё это кажется. Может, ему сейчас кажется чужой взгляд, пробирающий до мурашек и сам парень тоже кажется. И всё это ему кажется и снится. Сейчас он откроет глаза и потащится на пару, пройдя мимо библиотеки. И не будет никакого незнакомца, и чёрной пустоты. Но всё остаётся на месте. Донхёк сдвигается с места, захлопывая книгу (листы с тихим шуршанием настигают встречу, данную и предназначенную давно). Парень напротив поднимает глаза на него и Донхёк чувствует то же, что и всё предыдущее время – что-то прожигает его насквозь. Его взгляд будто материален. Мягким шёлком очерчивая скулы, губы и ложась на шее тихими объятиями. Ли поднимается с места, хватает рюкзак и, задержав на парне взгляд, уходит. Шёлковая лента бегает по его телу и хватает за руку. Она исчезает, когда Донхёк заворачивает за стеллажи, ища нужную полку. Он не знает почему, но образ надёжно запирается в его голове, оставаясь фотографией. Всё тело будто пронизывают иглы и ветер дует в уши, избавляя от всего. Невольно притрагивается рваным движением к правой ключице и так же быстро дёргает руку назад. Может так быть? Донхёк в чудеса не верит, ровно так же он не верит, что Клерфэ погибнет. Ренчжун забивал этой книгой ему голову добрых пол часа, пересказав, кажется, всё. Но Ли не поверил. Ли для этого и пришёл сюда, чтобы, вырвав страницу из книги, впечатать её в лицо друга прокричав, что он жив. Ли не верит. /// Алое пятно образовывается на бумаге. Кисть подхватывает каплю и несёт к карандашной границе. На листе силуэт, читающий маленькую синюю книжку. Силуэт, чей образ смотрит. Волосы падают на лоб, а через пушистые ресницы проскальзывает свет. Акварель пестрит на картине, которая выглядит так тепло. Свитер, кажется, материализуется в карминный кашемир, и Донхёк буквально ощущает его мягкость. Когда кисть касается чёрной краски, парень боится. Он боится испортить работу, на которую потратил всю ночь. (Он пришёл домой с ощущением тонких шёлковых нитей по всему телу и чужого присутствия. Хотелось снова почувствовать взгляд на себе и Донхёк схватил ватман акварельной бумаги и все краски, что были у него.) Ли капает кристально чистую воду и запирает её в карандашной темнице радужки. Прикасается кончиком кисти к капле, и ту разрывает чёрным. Подобно дементору, сажа плывёт во внутрь и сталкивается с твёрдой целлюлозной поверхностью. Он живой. На часах 5:23 утра. Донхёк ложится на смятую постель и проваливается в сон, окутанный мягкой дымкой. Но снятся ему те же глаза, ниспадающие на лицо волосы и кровавый свитер, на котором белоснежная кожа становится ещё белее. Ему снится разрывающая уши тишина. /// «Он почувствовал острую боль. Её нежный профиль выделялся на фоне ночи за окном. Она вдруг показалась ему ужасно одинокой…» Мелькает красное пятно - шёлковые ладони нежно проходятся по щеке, плавно проводя затем по волосам, ероша их. Но это всё иллюзия. Всё тот же парень садится напротив с той же книжицей и тем же взглядом. Донхёк хочет сказать что-то наподобие «привет», но лишь открывает рот. И всё. Он не может понять, что происходит, потому что для него мир будто разделился надвое. Его передёргивает, а от незнакомца чем-то так пахнет, что Донхёк сходит с ума. Он не дочитает эту книгу, если блондин будет сидеть вот так. Его шею стягивают верёвкой и тянут, тянут, тянут. Ли дрожащими руками вытаскивает скетчбук из рюкзака и карандаш, который и не карандаш вовсе, а большой грифельный пласт. Очерчивает границы. Скулы, брови и тонкие губы, которые периодически складываются в линию. Несколько зарисовок, кажется, делают чуть легче. Вырывая один, он выводит чётко «Донхёк». Быстро пихает всё в рюкзак обратно и кладя рисунок прямо перед незнакомцем убегает, но назад тянут обхватившие шёлковые паруса. Они стягивают шею, забираются под ворот свитера, надёжно скрывающего имя. Он убегает, убегает, и не видит опустившихся уголков губ и сведённые к переносице брови, потому что на ключице блондина другое имя. Губы беспомощно трясутся, а книжка летит на пол. /// Донхёк не приходит в библиотеку ни на следующий день, ни через неделю. За это время ему повсюду мерещится красный кашемир и белые выцветшие пряди. Стоя перед зданием с бежевыми стенами, Ли боится впервые. Боится, что если он сделает шаг, то за ним последует ещё один и ещё. Боится даже не оступиться, а пойти неверной тропой, которая является единственной. Шаг. Библиотекарь приветливо улыбается, и парень быстро кланяясь и улыбаясь в ответ, идёт в самую глубь. Он ищет нужную полку и хочет повернуть, но любопытство берёт верх. Заглядывает за угол. На их месте никого. Он уже облегчённо вздыхает, но слышит чужое дыхание и чувствует знакомый запах. Отскакивает и бежит. Бежит. Бежит. Опять иллюзорно. На самом деле стоит как вкопанный и буравит в стене дыру взглядом. Он слышит смешок позади и с виноватым взглядом поворачивается. Незнакомец улыбается и впервые за всё время его глаза не стеклянные. Донхёк молчит. Парень напротив тоже. /// Аккуратные буквы на чуть желтоватой бумаге выводятся быстро и резво. Минхён, приятно познакомиться. Ли тянет руку вперёд к уже не незнакомцу и смущённо улыбаясь, сжимает протянутую в ответ. Но Донхёк ещё раз смотрит на имя и вспоминает выведенное на его ключице. Старается подавить в себе тот крик, что рвётся наружу. Хочет от беспомощности встать и уйти, но Минхён снова выводит что-то на бумаге. Ты можешь говорить, а я буду писать. Предвещая вопрос, парень улыбается, и снова перьевая ручка скользит по целлюлозной поверхности. Я немой. Он виновато улыбается и смотрит куда-то в сторону, нервно жуёт нижнюю губу. Донхёку, кажется, всё равно. Он растягивает губы в ответ и впервые говорит ему что-то: - Это не важно совсем. Так ужасно странно, но Донхёк стал ненавидеть впечатанные в кожу на ключице буквы ещё больше. Минхён напротив вызывает в нём только те чувства, которые теплятся в душе соумлейта. Это как минимум ненормально. Но Ли отбрасывает все свои волнения далеко и к тому самому человеку, чьё имя покоится у него под кожей. /// «- Клерфэ жив, - объявил диктор. – Он ранен не опасно. Он сам вывел машину на дистанцию. Клерфэ едет. Он продолжает участвовать в гонках...» Проходит неделя, их «бумажное» общение похоже на игру. Донхёк чувствует, как его всего овивают шёлковые простыни, он будто тонет в них, взгляд Минхёна глубже океанов. Сидя в ванной он яростно тёр мочалкой ключицы до крови, но имя осталось и просвечивало сквозь карминные потоки. Ли искал в интернете, спрашивал знакомых, умолял кого угодно, лишь бы он знал, как сделать, что бы ненавистные буквы исчезли, а вместо них появилось «Минхён». Последним его решением становится просто наплевать. Он плотно заклеивает зажившие раны вместе с именем пластырем и идёт в библиотеку. Минхён немой. Минхён поймёт его. Если этот знак не знали другие, то он знает. Их совместные размышления по поводу и без, всё это делает Донхёка счастливым. Он хочет, чтобы так было всегда. Что бы мягкий грифель по бумаге. Что бы шёлк по коже. Что бы «Жизнь взаймы» никогда не кончилась. Его рука дрожит, когда он вытягивает её вперёд и загибает все пальцы, кроме мизинца. I Минхён наблюдает за ним и не совсем понимает. Ли младший сглатывает скопившуюся слюну и снова сжимая руку в кулак, отгибает указательный и большой. L Глаза напротив удивлённо смотрят на смуглые пальцы и Донхёк выдыхает рвано. Страшно. Последние шаги, а он не может собраться, его трясёт, и волна мурашек пробегает по спине. Дрожащий мизинец отгибается следом за вернувшимся в кулачок указательным пальцем. Y /// «Тренер вернулся обратно. Он встал в дверях. На его коричневом от загара лице глаза казались неестественно белыми. Прежде чем заговорить, он несколько раз пошевелил губами. - Клерфэ…» Минхён невероятно тёплый, прикосновения его рук действительно похожи на шёлк. Донхёк сжимает в руках ворот кашемирового свитера и придвигается ближе, ближе, ближе. Губы блондина сухие и горячие, он обнимает так крепко, как только может. Потому что они идут против природы. Доказывают самим себе, что имя на ключице – это глупая ошибка и что всё иначе. Они боятся, что высокие тяжёлые стеллажи всё равно упадут от напора. Глаза Минхёна, кажется, ещё больше потемнели и от этого становилось нехорошо. Цепляются друг за друга как за последнюю надежду. Губы Донхёка дрожат, а голос срывается (попытки сказать, что). Тёмно-зелёный свитер, ворот которого скрывал шею очень сильно мешал. В нём было жарко и дышать было совсем невыносимо. Так получается, что они одновременно хватаются друг за друга, желая увидеть имя. Донхёк отчаянно рвётся вперёд, ещё крепче обнимая и, кажется, его поцелуи становятся всё более сумасшедшими. Его трясёт. Алый кашемир под пальцами скользит и извивается, Ли хватает пальцами за ворот и тянет вниз. «…умер, - сказал он наконец.» Это было последнее, что удалось прочитать Донхёку. Он беспомощно открывает рот от недостатка воздуха и истерика с головой накрывает. Он оседает на пол, всё ещё держась за край одежды. Его колотит. Кровь стучит в голове, всё перед глазами затуманивается, а собственная метка горит огнём. Минхён убирает донхёковы похолодевшие руки и касается ладонью его щеки. Скользит шёлком к шее и пальцами пробирается под ворот, натыкается на пластырь и сдирает его, не встречая никакого сопротивления, а лишь тихий вой. По спине ударяет холодный пот, когда он видит аккуратные чёрные буквы. Садится рядом с Донхёком. Отчаянье. Не поцелуй, а сплошь отчаянье и надежда, рвущиеся наружу чувства. По щекам Донхёка – его переживания, его воспоминания о разодранной коже на ключицах. О том, что всё зря. Хэчан на коже Минхёна. Его школьная кличка, второе имя и то, из-за чего вся проблема. Марк на коже Донхёка. Его школьная кличка, второе имя и то, из-за чего вся проблема. Клерфэ умер. Он всё-таки погиб, а судьба и чудо, в которые Донхёк никак не мог поверить, оказывается, глухо смеются и показывают пальцем. Прямо здесь. Их имена, на ключицах друг друга, под кожей, в мыслях и ощущениях. Минхён не может сказать ничего, что выразило бы его чувства, но пальцы складываются в жест. Он вытягивает поочерёдно мизинец, большой палец и указательный. Хэчан улыбается и шмыгая, складывает пальцы правой руки в таком же порядке.