Письмо

— Дорогая, ты скоро? Мы так опоздаем, и придётся везти наших детей в школу на автомобиле твоего папы. — Потерпи, Гарри, мы ещё успеем.       Гарри Поттер добродушно вздохнул, садясь обратно в кресло. Рядом молчаливой статуей стоял старший сын, пока Альбус пытался правильно застегнуть мантию. — Пап, помоги мне, у меня пуговица выскакивает, — попросил он. Гарри улыбнулся и подманил сына к себе. Мистер Поттер, точнее уже двенадцать лет как лорд Блэк-Поттер мог бы помочь Альбусу Северусу с помощью магии, но многие не раз замечали, что мужчина любит делать многое без палочки. Например кофе. Когда Джинерва пыталась сделать ему кофе с помощью магии, Гарри отказывался, говоря, что вкус не тот. Наверное поэтому на их с Джинни кухне так много разной кухонной утвари. Гарри Поттер вообще любил готовить. Приученный к этому ещё с детства, он уже не смог отказаться от этого. Готовка стала для него привычкой и тем напоминанием, что не все люди маги. — Вот, готово. Я сделал это сам, но в школе можно использовать заклинание Обла. Оно застёгивает пуговицы и «молнии», а так же завязывает шнурки. Надо только направить палочку в нужное место, — поцеловал сына в щёку Гарри. Тот сморщился, улыбаясь и вытирая щеку. Оба сына Поттера считали, что такое проявление чувств не по мужски, но младший всё ещё разрешал себе такое, хотя и Джеймс улыбался, когда отец приходил проведать его перед сном. — Ну вот и всё, можно идти, — со второго этажа Блэк-холла спустилась рыжеволосая женщина в чёрном платье ниже колена с длинным рукавом, в осенних сапожках и тёплой мантии, на голове по-модному был повязан фиолетовый платок. — Отлично, ещё даже не стемнело, — Гарри, смеясь, увернулся от шутливого подзатыльника миссис Поттер, а потом вся дружная семейка переправилась на магический вокзал с помощью камина.       Вокзал был всё таким же знакомым, хоть и посветлел с того времени, даже стал чуть больше — над этим Поттер лично поработал с бригадой артефактологов. Гарри на данный момент был старшим артефактологом в Министерстве, хотя ещё десять лет назад был аврором. Но, после тяжёлого ранения в ногу, от которого он до сих пор хромал, Гарри ушёл в отставку и переквалифицировался в артефактолога. Рон тогда месяц прятался и избегал с ним встречи, ведь это именно по его вине произошло. Не уследил за пойманными, плохо их осмотрел, у одного оказалась запасная палочка. Кроме Гарри пострадал сам Рон, лишившись правого глаза и ещё два аврора — один стал немым, а второй погиб от кровоизлияния. Рона Уизли отстранили от дел, назначили приговор — полгода в Азкабане после уплаты компенсации родным пострадавшего. После отсидки, во время которой Гарри навещал его раз в неделю, Уизли еле удалось найти работу, а Гермиона, слишком правильная для всего этого, не выдержав народного гнёта и косых взглядов, уехала в США, где и осталась, сбросив свою пятилетнюю дочь на Рона. Раиза — так звали девочку, болезненно отреагировала на отъезд матери. Случился магический выброс, и девочка стала слепа. Ей пришлось учиться видеть с помощью магии, а Рону искать вторую работу. Но вскоре всё наладилось, девочка раньше остальных своих сверстников овладела магией, к делу Рона пришили смягчающие обстоятельства и вернули на прежнюю должность. Но поменявшийся за те два года Рональд сразу же перевёлся на кабинетную, но более оплачиваемую работу, живя теперь только ради дочери и друга детства, что всё это время поддерживал его. — Гарри, не считай ворон, — окрикнула Гарри Поттера Джинн, отношения с которой так же изменились. Прошло уже достаточно времени в браке, чтобы страсть заменилась на взаимоуважение, а бурная любовь на спокойную дружбу. Впрочем так бывает во многих счастливых браках — супруги притираются друг к другу, приедаются, очарование новизны исчезает. И вот ты уже настолько хорошо знаешь человека, что любовь и страсть исчезают, семейная жизнь становиться спокойной, без взлётов и падений, и, в тайне от общества, но не от друг друга у супругов появляются любовники и любовницы, а в нашем случае лишь любовники. Уже половозрелый Поттер понял, что в однополом сексе больше плюсов — не надо беспокоиться о внезапных детях, партнёр не настолько эмоционально привязывается, как женщина и, в принципе, требует не столько внимания и подарков, сколько просто секса и разрядки. Такое Поттеру подходило. Нет, он не был чёрствым или мелочным, просто не хотел заморачиваться над непостоянными связями. — Джинни, уж кто любитель ворон посчитать, так это ты, — пошутил Гарри, следя, чтобы дети не потерялись в толпе, что была на вокзале. — Если я развожу воронов для продажи, это не значит, что надо мной можно прикалываться по этому поводу, — фыркнула рыжеволосая и отвлеклась на появившегося домовика. Он, кажется, забыл что-то, вот жена и отчитывает. Гарри покачал головой — чем старше Кикимер становился, тем ворчливей и забывчивей он был. Мальчик-который-уже-не-мальчик осмотрел перрон — множество магов, узнавающих его, добродушно покрикивающих, здоровающихся. И тут взгляд Гарри останавливается на блондине. Драко Малфой. После того, как его семью оправдали, Малфои почти не попадали в прессу кроме того случая, когда Люциуса Малфоя нашли на мостовой в крови. Тогда вообще много судачили о Малфоях. Кто-то говорил, что это оставшиеся Пожиратели, которых до сих пор ловят, отомстили «предателям», ведь все ещё помнили, как в той битве при Хогвартсе Драко отказался подойти к отцу и Лорду*. Кто-то говорил, что это сам Люциус убил себя, готовый следовать за своим Лордом до конца. Тогда газеты чуть не разрывали бледного Драко Малфоя, который только-только женился на Дафне Гринграс. Гарри тогда искренне было жаль Драко, он даже навестил бывшего врага, они тогда напились, проговорив до самой ночи, а потом разошлись. Правда на этом моменте память Гарри всегда подводила, но это из-за алкоголя.       Сейчас Драко выглядел чуть лучше, хоть и под глазами залегли синяки — всё время приходилось отбиваться от прессы, которая пыталась окончательно раздавить род Малфоев. Но это и не удивительно — чаще всего в магических газетах работали полукровки и магглорожденные.       Взгляды Гарри и Драко встретились, и Поттера пробил озноб. Столько грусти было во взгляде этих серых глаз. И вся эта грусть обрушилась именно на Героя. И столько её было, что Гарри малодушно отвёл глаза, испугавшись этого взгляда. — Гарри? — Нет, Джинн, всё нормально. Я потом тебе всё объясню. Давай провожать детей.

***

       Гарри сидел в своём любимом кресле у камина и смотрел на огонь. Его жена ушла по делам своего магазина, что она основала с нуля и чем гордилась, оставив мужа в особняке одного. Не считать же за компанию двух домовиков и портреты? — Хозяин, Вам письмо, — появился рядом домовик. Гарри не сразу услышал его, погружённый в раздумья. В свои тридцать Герой довольно легко научился читать по глазам и по магии. Этому способствовали его прошлая и нынешняя профессии. И сейчас он анализировал состояние Драко Малфоя. Явная подавленность и скованность, взгляды, бросаемые на жену раздражённые, как и магия, которая у супругов в магическом браке должна быть переплетена, а у Малфоев словно дерётся. Наверняка у обоих низкое давление, частые головные боли и упадок сил. Они или несовместимы магически, либо один из них ненавидит второго, и брак у них явно не магический. Газеты давно уже шептались, что у Малфоев было распространён контракт на вынашивание наследника, что, впрочем, и объясняло наличие лишь одного ребёнка — дело это было магически затратное и дорогое. Но выгодное, если глава рода по какой-то причине не хотел обременять себя семейной жизнью. — Хозяин, — во второй раз позвал домовик. Гарри дёрнулся, выходя из раздумий. — Что, Тринни? — Вам письмо, — домовик держал в руках серебряный поднос, на котором лежало письмо, запечатанное сургучом с гербом Малфоев.        Проверив письмо на чары и найдя лишь чары конфиденциальности, Гарри сломал печать и принялся читать.

***

— Дорогой, я вернулась, — Джинни зашла в гостиную, с удивлением следя за мечущимся вокруг думосброса мужем, поминающим всех родственников Мерлина. — Милый? — Потом, Джинн, потом, — Гарри вдруг опомнился, натянул первую попавшуюся мантию и аппатировал куда-то, оставив на полу валяться письмо и плавать воспоминания в думосбросе.       Джинерва аккуратно подняла письмо и начала читать:       Дорогой Гарри, это письмо адресовано лишь тебе, но я не уверен в чарах которые наложил, ведь делал это в спешке. Я решился написать тебе, хоть и молчал так долго, что второй твой сын уже поступил в Хогвартс, как и мой. Я молчал одиннадцать лет! Но та наша встреча на вокзале решила всё. Как только я столкнулся с тобой взглядами, я не смог молчать.       Знаешь, ты мне понравился с первого взгляда. Ещё тогда, на лестнице в Хогвартсе. Но тогда это была глупая мальчишеская влюблённость, я тебя ещё не знал, влюбился в образ, что сам создал для тебя. Поэтому, когда реальность оказалась другой, когда ты отказался пожать мою руку, я тебя возненавидел. Я доставал тебя весь первый курс на чистой ненависти, а на втором пошёл в команду по квиддичу только из-за тебя, чтобы доказать тебе, от чего ты отказался. На том же курсе я стал тебя лучше узнавать. Я увидел твою доброту, твою неиссякаемую веру в справедливость, твои страхи и желания. К четвёртому курсу я вновь влюбился в тебя. Только ещё сильнее, ещё яростнее. Наверное поэтому мои оскорбления стали ещё сильнее — я ревновал. Ревновал тебя ко всем твоим друзьям, ко всем, кого ты подпустил к себе. Ведь они были рядом, могли спокойно разговаривать с тобой, вдыхать твой запах, смеяться месте с тобой, в то время как мне оставалось лишь красть такие моменты издалека, лишь во сне быть рядом со своей мечтой.       Знаешь, а я ведь помогал тебе всё это время. Подсовывал твоим друзьям нужные книги, залечивал твой гниющий шрам «никогда не буду лгать», пока ты спал в библиотеке, ища что-нибудь для своих занятий с АДом. И в то же время ненавидел тебя. Наверное именно поэтому вступил в Патруль. Я просто не хотел больше видеть, как ты улыбаешься. Улыбаешься другим. Всем, даже моему крёстному и этой розовой жабе, но не мне.       После того, как я получил Метку стало хуже. Постоянные пытки Лорда, его методы «обучения», насилие как моральное, так и телесное. После последних мне казалось, что ты становился ещё дальше от меня. И ненависть становилась сильнее. Святой Поттер, такой правильный, непорочный. И я — Пожиратель, которого пытают и насилуют, и чьи мучения видит мать, к кому бездушен и жесток отец, лишь на публике играя примерного папу. И знаешь, твоя Сектумсемпра была словно озарение, я даже злорадствовал, пока бледный крёстный лечил меня на полу того туалета, где ты застал меня плачущим после очередных пыток. Озарение было просто — ты не так уж и светел, не так непорочен. И я был рад этому самым низменным счастьем, ведь это означало, что мы не так далеки.        Шестой курс отметился как самый тяжёлый. Моё «обучение» не прекращалось даже в Хогвартсе, любой мой неверный шаг мог стать для меня последним, а ты искал крестражи, скрываясь в лесах. Я следил за тобой, подкладывал еду и лекарства в сумку этой заучки. И ревновал ещё сильнее. А когда Уизел вернулся в Хогвартс, оставив вас одних, я чуть не убил его. Прости, Гарри, но я пытал его почти три часа, правда потом устранил все последствия и стёр память, но про это до сих пор противно вспоминать.       Когда тебя словили и доставили в наш менор, я готов был сам убить свою не-наг-ляд-ную тётушку и Пожирателей, даже отца, что как трусливая крыса поднатачивал меня признаться Лорду, что я тебя узнал. Но ты же помнишь, я тебя не выдал.       А потом битва. Я не смог перейти на другую сторону, когда позвал меня отец, даже когда позвал Лорд. Не мог. После всего того, что ты пережил? Я бы скорее ушёл в Азкабан на завтрак дементорам. Нет, я остался. И ты победил. Победил и окончательно отдалился от меня. Женился, стал лордом, аврором, потом артефактологом, у тебя появился сын. А я ведь и женился только из-за тебя. Думал, что это приглушит боль, но ошибся.       А потом умер отец. Я и сам не знаю как. И пришёл ты. Мы на удивление хорошо поболтали, хоть ты и замечал мои взгляды. Напились мы, кстати, тоже хорошо, хех. Пожалуй, это был лучший мой вечер.       Когда ты уже собирался уходить, ты внезапно обернулся и с какой-то обречённостью в глазах поцеловал меня. У меня в начале выбило землю из-под ног, я стал падать, а ты подхватил меня и отнёс на диван. И там произошло то, о чём я так давно мечтал. Не беспокойся, твой тыл не пострадал, ты был сверху. Мне тогда было очень стыдно и я ненавидел тебя за это. Стыдно, что не ты был первым. Но ты, хоть и понял это по рубцам у меня на бёдрах и анале, был нежен, ласков, невероятно добр. И ты признавался мне в любви. Сотни, тысячи раз. А я не верил, просил повторить. И ты повторял, даря мне невероятное наслаждение и любовь — то, чего так мало было в моей жизни.       Но жизнь меня не любит — нас увидела жена. Она метко попала в тебя Обливейтом и отправила в Блэк-холл с домовиком. А мне сказала, что если я не хочу разрушить тебе жизнь, то я должен молчать. И я молчал, следя за тобой иногда, ловя твои улыбки для других. Я словно вернулся в прежние, школьные времена. Но встреча на вокзале всё решила, тем более что наш брак с Дафной был лишь контрактом на рождение наследника и аннулировался вчера. И я решился написать тебе. Я больше не могу молчать, любимый, прости. Ещё в конверте ты найдёшь мои воспоминания о том вечере. Делай с этим что хочешь. Можешь разрушить с помощью этого мою жизнь, а можешь замолчать. Но знай: я люблю тебя и ненавижу за то, что рядом с тобой мне хочется жить.

Всегда твой, Драко.

       Джинерва сложила письмо и улыбнулась, посмотрев в сторону думосброса. Какие же эти двое всё-таки мальчишки. — Удачи тебе, Гарри. Удачи вам обоим, — произнесла Джинни, с улыбкой целуя конверт.