Дорога Ориона

Утром Эден обнаружил на нагруднике трещину. Ничего удивительного в этом не было: с момента смерти отца прошло уже три года, а до сих пор и недели не проходило без того, чтобы кто-нибудь не попытался ему отомстить. И сколько бы Кога ни плёл про «сын не должен отвечать за отцовские грехи», у Эдена была своя правда. Он задумчиво провёл пальцами по ветвистой, похожей на молнию трещине. Конечно, сражаться она не помешала бы. Но в жизни Эдена было слишком много случаев, когда вот такая единственная трещина становилась роковой. Ведь где трещина — там, в конце концов, и ломается. Разве не так же сломался три года назад сам Эден? Он вздохнул, положил нагрудник обратно в ящик, к остальным частям Материи Ориона, и задумался. Почти два года он не видел никого из Святых. И не больно-то стремился: единственная попытка путешествовать с Когой — тогда, после победы над Сатурном и принесённой ею эйфории — закончилась огромной ссорой и полным разрывом отношений. Они с Когой могли сражаться бок о бок, но мирно общаться в спокойное, не наполненное битвами против враждебных богов время оказалось для них непреодолимым барьером. И с тех самых пор, как Кога обозвал его пафосным снобом и вернулся в Святилище, Эден оставался один. Эден никогда не пытался анализировать положение, в котором оказался, он просто принимал отсутствие рядом кого-либо как свою судьбу. Мерил шагами дороги и нехоженые тропы, ездил из города в город, останавливаясь в шикарных отелях или в самых убогих клоповниках. Деньги были: от Марса осталось столько наследства, что Эдену и на триста лет путешествий хватило бы. Но даже в самой густой толпе, в Гонконге, Дели или Мехико, Эден оставался совершенно один. Даже собственное восемнадцатилетие он встретил в лесу, у костра, глядя на поднимавшийся к тёмному небу дым. В этом одиночестве, пожалуй, было что-то от искупления. Даже не за то, что творил Марс — а за чувства самого Эдена. Марс захватил Святилище и чуть не убил Афину — но он был его отцом. Медея манипулировала самим Марсом, желая получить силу истинной тьмы — но она была его матерью. Соня слепо следовала даже самым жестоким приказам Марса — но она была его сестрой. Эден любил их всех и, наверное, именно за эту любовь сейчас расплачивался одиночеством. Он не сбегал от Святых — просто знал, что ему среди них не место, что они не поймут — никогда не смогут — этих его чувств. А сейчас эта трещина. Но, с другой стороны, не обязательно ведь ему возвращаться в Святилище? «Может, лучше ничего с ней не делать? Подумаешь, сдохну. Как будто моя жизнь представляет такую уж ценность». Эден покачал головой, прогоняя подобные мысли, достал из рюкзака карту и принялся прикидывать самый короткий путь до Джамира. Он не прошёл ещё и половины висящего над пропастью на верёвках моста, когда на противоположной стороне появилась фигурка, изо всех сил машущая рукой. Эдену неловко стало от такой встречи, но поворачивать было уже поздно, поэтому он изобразил улыбку и тоже приветственно махнул. Раки — а это, конечно, была она, вытянувшаяся за два года, что они не виделись, но всё та же маленькая Раки — встретила его на твёрдой земле. Схватила за руку: — Ой, Эден! От тебя так долго ни слуху ни духу, ребята беспокоились, не сгинул ли ты, но Кога говорил, что тебя так просто не прикончить… Эден слушал это весёлое щебетание, не пытаясь вставить в него ни слова. За эти два года он так отвык от внимания, всецело обращённого на него, что в первый миг растерялся. Раки, похоже, приняла эту растерянность за усталость. — Ты же с дороги… Пойдём! Я тебя накормлю, я теперь готовить умею, научилась, чтобы мастеру Кики меньше приходилось внимания на быт обращать… Сегодня у нас средиземноморская кухня, ты же откуда-то оттуда? — Из Австрии, — ответил Эден, послушно следуя за ней. — Послушай, Раки, я пришёл, чтобы попросить Кики починить… Она махнула рукой, прерывая его объяснения. — А сюда за другим не ходят. Даже Кога и его друзья давно не появлялись просто так, что уж об остальных говорить… Но мастера нет, он ушёл за звёздной пылью. Пока вернётся, успеешь отдохнуть! «Да она ведь тоже одинока, — понял Эден, глядя, как раскраснелись щеки девочки и какое настоящее воодушевление появилось у неё при виде собеседника. — Да, у неё всегда есть Кики, но разве не хочется им новостей из внешнего мира?» Он и опомниться не успел, как оказался в башне, за деревянным столом, заставленным мисками и блюдами. Раки носилась как заведённая — в этой девочке всегда было чересчур много энергии, — и безостановочно трещала, расспрашивая его о путешествиях. Эден отвечал как мог подробно, стараясь хоть так отблагодарить её за заботу. Умолчал лишь о бесконечных драках с мстителями-неудачниками, недобитыми воинами Сатурна и слугами никому не известных, не представляющих никакой опасности для Афины божков и собственном одиночестве, заставлявшем его чувствовать себя чужим даже в самой плотной толпе. Но и без этих деталей рассказ получился что надо: Раки сидела, открыв рот, и даже забыла про вскипевший на плите чайник. — Ой! — спохватилась она, когда Эден напомнил об этом. — Ты так интересно рассказываешь… Она вскочила со скамьи, сняла чайник и налила в чашку какого-то душистого травяного отвара. При виде этой картины Эден вспомнил, как совсем другая девочка когда-то подала ему чашку с чаем, и Раки, кажется, прочла его мысли: — Селена спрашивала о тебе, мы виделись недавно. Вообще ты Палласбельду не узнал бы сейчас: Паллада с Титаном там огромную работу проделали, чтобы город восстановить. Я ездила туда, интересно было посмотреть, ну и с Селеной встретилась. Но что я ей могла сказать — что неизвестно даже, жив ли ты? Сказала, что путешествуешь… Повисла неловкая, натянутая тишина. Эден не знал, как ответить на этот горький упрёк и стоит ли отвечать вообще. Раки опять улыбнулась. — Ладно, я всё понимаю. Всем нелегко, но тебе — тяжелее всех. Но всё-таки пиши иногда, что жив, ладно? Эден кивнул, искренне соглашаясь на это простое условие, и Раки просияла. Когда чай уже был выпит, а из новостей остались только совсем несущественные мелочи, вернулся Кики. Он, кажется, совсем не удивился, увидев Эдена в своей башне. — А я всё ждал, когда же ты соизволишь явиться, — хмыкнул он, снимая плащ. — Обычно Бронзовые Святые ломают Материи гораздо чаще, чем раз в пятилетку. Раки подскочила и забрала у него мешочек со звёздной пылью. Эден сдержал обещание и с тех пор каждые несколько месяцев присылал в Джамир открытку с лаконичным «Я жив» и схематичным изображением главного астеризма Ориона — в качестве подписи. Сколько из этих открыток дошли до Коги и остальных в Святилище, ему было всё равно. Святилище он всё ещё обходил стороной. Праздновать дни рождения в лесу стало традицией. Наутро после двадцатилетия Эден долго рассматривал себя в осколке зеркала, завалявшемся в кармане рюкзака. Молодой парень, в сущности, красивый, вот только совсем седой. Если мимолётные знакомые, встреченные в странствиях, спрашивали об этом, у Эдена был готов ответ — «Поседел в пятнадцать, генетика». Он никогда не рассказывал о том времени, когда сломался, когда все, кого он любил, один за другим умирали у него на глазах или от его рук — и эта невозможность сказать кому-то правду только подчёркивала его одиночество. Во всём мире двадцатилетние парни учились, встречались с девушками, женились — и только у него не было ничего, кроме сражений и этой бесконечной дороги. «Ты сам это выбрал, так чего жалуешься теперь?» Эден не жаловался, но и счастливым себя не ощущал. Его одиночество было следствием его выбора, но выбора из двух зол — другие Святые всё равно не приняли бы его, как не смог принять Кога. А одиночество среди тех, кого называешь друзьями, куда страшнее такого — в лесу или на дороге. И Эден шёл дальше — туда, где никогда раньше не был, сражаться с теми, кто никогда не видел живого Святого. Пока в одном бою ему не разломали наплечник. Рассматривая фигурные обломки, оставшиеся после драки, Эден почти не злился. Только прежде, чем отправиться в Джамир, не поленился зайти на рынок и купить у болтливого продавца шёлковый шарф. На сей раз Раки не махала ему. Она попросту вбежала на мост, крепко стиснула его в объятьях, и Эден с изумлением отметил, что она подросла ещё больше. И отрастила грудь; почему-то именно второе привело его в особенное недоумение. Он привык вспоминать Раки маленькой девочкой, бодрой и весёлой малышкой, и увидеть вдруг вместо этой малышки костлявого подростка с грудью оказалось совершенно неожиданно — куда более неожиданно, чем осознавать, что ему самому уже тоже не пятнадцать. — Тебе повезло, что ты меня застал, — доверительно сообщила Раки, опять принимаясь его кормить и развлекать разговорами. — Я теперь в Палестре учусь. Ну да, я не Святая, но мастер Кики считает, что мне не повредит разностороннее образование… И чинить Материи тоже учусь; скорее всего, и твой наплечник мне достанется! На сей раз больше говорила Раки, а Эден слушал. Про Палестру — как же давно это было, кажется, сто лет назад он сам учился там, ходил по тем же коридорам. Про тонкости ремонта Материй. Про мальчика — Бронзового Святого Кормы, который оказывает Раки знаки внимания, — и про то, как тяжело ей даётся математика… На последнем Эден отставил чашку. — Хочешь, помогу? Объясню самые сложные темы? Я в Палестре отличником был… Раки просияла и немедленно притащила учебники. Но занятия толком не вышло: слишком много новостей ещё остались нерассказанными. — Кстати, знаешь, что вы тоже сейчас считаетесь Легендарными Святыми? — болтала Раки вместо того, чтобы смотреть в тетрадь. — Ну, Кога и остальные? Сейя смеётся и говорит, что это хорошая традиция, но так или иначе — ваша победа над Сатурном уже вошла в историю Святилища, и нам в Палестре рассказывают о ваших подвигах так же, как о подвигах Сейи! Эден пожал плечами: сам себя он героем и Легендарным Святым вовсе не ощущал, но если детишкам хочется считать кого-то примером — то почему бы и не их, в самом деле? — Кстати, — вдруг вспомнил он и полез в рюкзак. — Я тебе кое-что привёз. Раки схватила шарф — жёлтый, расписанный яркими оранжевыми и красными цветами — и восхищённо выдохнула. А потом опять повисла у Эдена на шее. — Он такой красивый, спасибо! — Можешь теперь говорить в Палестре, что его тебе один из Легендарных Святых подарил, — неловко пошутил Эден, но Раки шутку не поддержала: — Лучше я скажу, что мне его подарил друг, — серьёзно сказала она, и Эден отвернулся — чтобы не выдать, как странно для него слышать это слово в свой адрес. Дни шли за днями, нанизывались на нитку, как бусины. Дорога. Гостиницы. Ночлежки. Билеты на поезда и самолёты. Ночёвки в лесу. Богатые районы и нищие трущобы. «Ты — сын Марса, я отомщу!» «Ты — Святой, я уничтожу тебя!» «Ты — полубог, я одержу победу и стану почти богоубийцей!» Молнии в ладони. Открытки с лаконичным «Я жив» и изображением Ориона. Пустота — вокруг и внутри. Годы одиночества и всё более частое: «И сколько лет ты собираешься вот так — один год? Двадцать? Пятьдесят? Сотню?» Когда он в очередной раз пришёл в Джамир, ещё больше повзрослевшая Раки снова рассказала новости, и они Эдена просто ошеломили. — Афина и Сейя набрали детишек-сирот и воспитывают новое поколение Святых. А у Титана и Паллады собственный ребёнок — дочь — и они, кажется, сами не понимают, богиня она или вообще кто. Сома звал Юну замуж, но она не пошла… Саму Раки тоже звали замуж, её старый ухажёр — Святой Кормы, — и она, хоть и считала, что шестнадцать — слишком рано, всерьёз раздумывала над этим. «Все строят жизнь, — думал Эден, возвращаясь на свою дорогу. — И только я один чувствую себя то пятнадцатилетним, потерявшим всё подростком, то столетним стариком». «Но кому я нужен — навсегда одинокий? Даже Раки, которая называет меня другом, выйдет замуж за своего Корму и уйдёт строить свою жизнь. А мне останутся мои сто лет одиночества». Эден гнал от себя эти мысли — снова и снова. А они снова и снова возвращались. И даже утешительное осознание того, что он выбрал меньшее из двух зол, не очень-то помогало сейчас. В последний раз он пришёл в Джамир через десять лет после гибели отца, когда поток желающих отомстить окончательно оскудел. Пришёл с очередной трещиной на Материи, хотя на самом деле — наверное, он просто хотел снова увидеть Раки. Она не была похожа на всех женщин, которых он знал в прошлом. Мать: высокомерие, несгибаемая воля, снисходительность, королева, осознающая свою избранность. Соня: надрыв, сомнения, бесконечное преодоление себя, несчастная и заблудившаяся девочка. Ария: тихий свет, мягкость и доброта, светлячок, освещающий его путь. Юна: дисциплина, верность идеалам, преданность, правая рука Коги, что всегда на его стороне… Раки не была похожа на них всех. В Раки было больше жизни, больше оптимизма и веры в счастливое будущее, чем в любой из них. И, наверное, потому Эден возвращался в Джамир снова. И ещё — для того, чтобы кое-что у неё спросить. Раки встретила его, как всегда, на мосту. Уже взрослая, красивая девушка с очаровательной улыбкой и высоким хвостом багровых волос. Она, как всегда, крепко обняла Эдена, и он с очередным удивлением отметил, что она теперь почти с него ростом. Раки, как и всегда, много говорила. Поставив перед ним чашку с чаем, она рассказывала о Святилище так живо, что Эдену показалось, что он его никогда не покидал. — Замуж-то вышла? — спросил мимоходом. Раки покачала головой. — Нет… И не жалею. Он бы запер меня на кухне, я ведь даже не Святая. А так — роль Младшего Ремонтника меня полностью устраивает. Она как-то грустно, мечтательно улыбнулась, глядя в пространство, и это побудило Эдена спросить, задать тот самый вопрос, ради которого он пришёл: — Скажи, Раки… Ты ждала меня? Она встрепенулась, опять улыбнулась — на сей раз озорно. — Ну конечно! Раз ты так упорно игнорируешь Святилище, а приходишь только сюда — конечно, я жду тебя! Эден молчал. Ему хотелось сказать о том, что во всём мире она, Раки, наверное, была единственной, кто его ждал, но он не знал, как признаться в этом. И как она воспримет его слабость: он привык быть несокрушимым Эденом, который вынес всё… а оказалось, что самое обычное человеческое одиночество, то самое, которое иногда называют естественным состоянием — ему не по силам… Раки поняла его без слов. Накрыла его лежавшую на столе руку тонкой ладошкой. — Знаешь, — тихо сказала она. — Ты бродил девять лет, а такое впечатление, что сотню. Каждый раз ты приходил всё более и более измученным и несчастным, я видела это и старалась как-то отвлечь тебя, помочь — но ты всё равно уходил, и я отпускала тебя с тяжёлым сердцем. Но тебе всего двадцать пять, Эден. Ты похоронил себя слишком рано! — Я похоронил себя десять лет назад, когда погибли все, кого я любил, — ответил Эден, глядя на неё — непривычно печальную после обычных оживлённости и оптимизма. — Неужели больше никого нет? — горько спросила Раки. — Никого, ради кого стоило бы жить?.. Вопрос повис в воздухе. Эден не мог — не хотел — отвечать, и Раки ответила за него: — Но это неважно. Все эти годы, когда ты приходил с ломаной Материей… Я каждый раз хотела сказать. И не решалась. Ты взрослый, ты Легендарный Святой, ты полубог, в конце концов — и я ощущала себя не вправе лезть в твою жизнь. Но сейчас я — Младший Ремонтник, второй после Мастера Кики. Со мной считаются в Святилище, я имею право давать советы самой Афине. И теперь я прошу тебя: останься здесь. Этой сотней лет искупления и одиночества ты заплатил все долги, которые у тебя были. Эден молчал и смотрел на неё. Раки не отводила взгляд, и в глубине её зелёных глаз метался огонёк — тот самый, что, как свеча в окне, поддерживал его все эти годы. Она не держала его. Он мог уйти и снова остаться один. Ещё год, двадцать, пятьдесят, сто лет одиночества, с днями рождения в лесу и невозможностью никому рассказать о том, что случилось с семьёй Марса. Он был волен в своём выборе, как был волен в выборе всегда. Но неужели это того стоило? Эден вдруг почувствовал себя дураком. И вместо ответа крепко сжал её ладонь.