Ночной дожор

Юри, почти не дыша, крался по длинному темному коридору, невесомо переступая на пальцах, вел рукой по стене, чтобы сильно не вилять и ни во что не вмазаться. Он прислушивался к каждому шороху и шумным сонным вздохам за стенами, замирая, навострив уши, если ему казалось, что что-то идет не так. У Юри была цель, которой он твердо вознамерился достичь, и он стремился к ней с истинно японским упорством. И Юри ее достиг. Выключатель тихо клацнул, включая свет в кухне. Юри быстро прошмыгнул туда, прикрывая за собой дверь, и сощурился от яркого света. Глаза быстро привыкли, и он тут же продолжил идти. Его пункт назначения возвышался холодным великаном у окна и тихо гудел. На часах стрелки подходили к трем ночи. Юри остановился и потратил несколько минут на борьбу с совестью, сверля взглядом белую дверь. Совесть виделась Виктором, укоризненно качающим головой, и, подумав о нем, Юри и впрямь устыдился, собираясь уже трусливо сбежать с кухни, отказавшись от своей цели. Ведь Никифоров-то спал мертвым сном, и не посягал на сохранность прекрасных котлеток, что сейчас прохлаждались в холодильнике! Но во рту вдруг появился вкус нежнейшего жареного мяса, и Юри понял – никакие совесть и чувство вины его сейчас не остановят. Было только одно препятствие: таймер на холодильнике, который начинал противно так на всю квартиру пищать, если дверца долго была открытой. Но Юри все продумал! Сначала он открыл ее совсем чуть-чуть, чтобы разведать обстановку, узнать, где стоит заветная сковородка, и нет ли никаких препятствий к тому, чтобы ее вытащить. Бесшумно прикрыл. Затем пошел отсчет на время и тест на ловкость. Юри пару раз глубоко вдохнул-выдохнул, размял пальцы, встряхнул головой, очищая мысли. Дверца полетела в сторону. Ловкие руки выцепили сковородку из холодного царства, и Юри, прижав ее одной рукой к груди, как ценнейшее из сокровищ, свободной аккуратно прикрыл холодильник. Это был абсолютнейший успех. Сердце Юри билось быстро-быстро. Едва ли прошло больше двух секунд, но ему показалось, что время растянулось на все двадцать, и он весь облился холодным потом. Что ж, это было испытание не из легких. (А сковородку еще предстояло вернуть на место.) Действительно ли послышался за дверью шорох, или ему просто показалось доподлинно неизвестно, но Юри все-таки решил, что это было его расшалившееся от нервов воображение, поэтому спокойно (но аккуратно) примостил сковородку на стол и в предвкушении склонился над ней. Крышка послушно отошла в сторону, являя взгляду Юри семь румяных котлет, пленительно разложивших свои округлые бока на дне сковороды. У тебя будут такие же округлые, если не сдержишь себя! – пропищала где-то в глубине совесть, но Юри сделал вид, что не услышал и подцепил самую симпатичную котлетку, с нетерпением вонзаясь в нее зубами. На языке тут же обосновался неповторимый мясной вкус, и Юри еле сдержал себя, чтобы не застонать от удовольствия. Котлетки были что надо! И пока Юри благоговейно жевал одну из них, появилась минутка-другая, чтобы вознести к небесам золотые руки Викторовой матушки, которая, собственно, и сотворила это произведение искусства, тоненьким голоском манившее Юри к себе весь вечер и половину ночи. Вера Александровна была воистину кудесницей в делах кулинарных и каждый раз ее визиты были сложнейшим испытанием для силы воли Юри (ни разу еще с успехом не пройденным, к слову сказать), потому что, уезжая, она непременно оставляла запасы вкуснейших пирожков, запеканок, жареной курочки или, как в этот раз, котлеток. Ох, Юри боготворил эту женщину с золотыми руками, хотя вспоминать их первую встречу ему по-прежнему было неловко (и будет так, кажется, всю жизнь, прям до гробовой доски), ведь именно ее стряпня так сильно напоминала о доме и о собственной матери, что были сейчас за много-много километров от него. В общем, Юри не считал себя виноватым в том, что в очередной раз не смог удержаться. Но тихое покашливание за спиной заставило его подпрыгнуть так, что крышка от сковородки, которую он по-прежнему держал в руках, чуть звонко не покатилась по столешнице, выпав из ослабевших пальцев. Медленно развернувшись, он увидел на пороге Виктора, который рассматривал его с доброй усмешкой. — Ам... Это... — замялся Юри. Он не знал, имеет ли смысл оправдываться или отнекиваться, беря во внимание, что застукали его с поличным. — Да расслабься ты, — вдруг хохотнул Виктор, подходя ближе и хлопая его по заднице. — Все мы не без греха, — и, словно подтверждая слова, утащил самую мясистую котлету. Как раз на эту красавицу в следующую очередь и облизывался Юри. Он прищурился, почти обиженно засопел, но Никифоров, с аппетитом жуя, продолжил говорить: — Это ты еще не видел, как Юрка по ночам дошики жрет. — Юрио? — Юри аж жевать перестал от изумления, на миг забыв о котлете. — Ага, — задорно подтвердил Витя и сделал вдруг такие испуганные-испуганные глаза, — у него иногда ночами такие стелс-навыки пробуждаются — мама не горюй, слепой не услышит. Иногда я думаю, что у нашего Юрки в роду ниндзя были! И… — Никифоров, блядь! — заорал тут Юрка из комнаты. — Я слышал, как только что звучало мое имя! Только попробуй спиздануть что-нибудь лишнее, я тебе яйца отрежу, уеба! — Поздно, радость моя, — рассмеялся в ответ мужчина с видом а-я-что-говорил и хитрющими искрами в прищуренных глазах. Юри изумленно задрал брови, заслышав, как Никифоров обратился к Юре, на что получил неопределенный взмах рукой, мол, прости-извини, любимый, так уж у нас в России заведено, смирись. — А еще этот прохвост бутерброды с салом обожает, — подмигнув, зашептал Виктор дальше, словно делился страшными тайнами (хотя почему словно?). — Мы потому его и не держим в доме, что, коль будет, за семью замками не упрячешь – умыкнет. Юри фыркнул. — Ну все, котлетная моя душа, еще по одной – и спатеньки. А дражайшую маман я потом попрошу не оставлять больше таких соблазнов по уезду. Я-то, конечно, ничего против твоих нежных бочков и мягкой заднички не имею, но судьи, боюсь, не поймут всей страсти свиной котлетки на льду, – ущипнул его Виктор за худое бедро и был таков, запихивая в рот последний кусочек котлетки уже по пути. Краснющий как наваристый борщ Юри все-таки поперхнулся своей котлетой, проклиная супруга за больные фетиши. (нет)