Обыденность

      Надежды хрупки даже у смертных — несмотря на чушь о том, что эти бабочки сгорают последними, последнее утешение вскоре рассыпается в пугающий хоровод осколков у чьих - то ног и отправляется в мусорное ведро. Особенно, если под тонкой занавесью лжи прячется не слишком - то приятная правда, ранящая не хуже маленьких кусочков свинца, что заставляют вспыхивать тело ослепительной болью, которая, кажется, лишает возможности передвигаться. Странно… обычно думаешь, что после смерти чувства пропадают, исчезают подобно осеннему дождю, но…       Будь у неё слёзы, она бы истерично, иступленно зарыдала, вцепившись холодными пальцами в облупившуюся штукатурку. Не желая ничего понимать, не мечтая даже о том, чтобы забыться в тревожной, беспокойной истоме боя, когда все зависит лишь от воли случая, от капризной удачи.       И Малкавиан понимала это, сидя на грязном, сыром песке пляжа. Иначе нельзя, верно — после сражений и полученного шанса на выживание, отнесенного в категорию «очередной ерунды, за которую меня могут прикончить» необходим отдых, разве нет?       Чья - нибудь смерть, например.       Резкий рывок, заставивший грязно - желтую массу лениво чавкнуть, торопливо поднятая бита, с которой все ещё капала вода, короткий нервный смешок и вновь загудевший в голове бессмысленный рой тяжёлых фраз — обыденность.       Треск деревянной биты, сытый звук соприкосновения головы и природы, тихо оседающее вниз тело молодого мужчины, на лице которого застыла глуповатая улыбка… Как забавно, что он надеялся глупо посмеяться над очередной цепью бессмысленно - забавных слов с скрытым подтекстом — впрочем, мерно капающая кровь, раздробленная одним чётко отмеренным ударом голова, остатки крови и мозгов, превратившиеся в колючую грязную массу на сером лоне города и сытый звук погружения в сырую плоть клинка — обыденность.       Клыки, впившиеся в горло смертного, тяжело тянущийся за рукой клинок, оставляющий мерный, пугающе регулярный след, неожиданный взвяк ножа и твёрдый, аккуратный удар в сердце, заставивший её судорожно вздрогнуть, поток крови, взвившийся к сырому, прогорклому небу Санта -Моники — обыденность.       Ощущение, что нечто вновь сыто ворочается где - то в уголках безумного мозга, наполняя разум первобытной радостью, чувство, что некая ниточка вновь порвалась и теперь Малкавиан висит над пропастью всего на четырёх, с потухшими от слепой тоски и животной ярости стеклянными глазами — обыденность.       А голос лишь хохочет, визгливо заливаясь и, словно позер - подросток, желающий показать миру, насколько он безжалостен и суров, лопоча торопливой скороговоркой Прекрасная алая драгоценность, моя наивысшая ценность, как ты радостно сияла на теле того урода!       Когда они найдут на эту тварь управу?! А если бы это был мой Джейк? — пискляво возмущалась дородная матрона в красном, кивая головой на изуродованное тело, пока виновница всеобщего шока вновь спала в сырой, пустой воде канализации. Наступил новый день, вновь наполнивший сытый и циничный мир очередными повседневными проблемками и делами.