***
Ему снятся кошмары. Постоянно. Каждую чертову ночь. И каждый раз, проснувшись, он не может вспомнить их содержание. Они врываются в его постель, сдергивая одеяло и раздирая когтями кожу. Ломают кости. Сдавливают горло, вытягивая из него хрипящие крики. И оставляют. Разбитого, испуганного, прижимающего к своей груди колени и пытающегося сдержать слезы. Оставляют его одного. Сегодня выходит по-особенному громко. Джаг скользит руками по простыни, обдирая ладони о жесткую застиранную ткань. Ему страшно. Необъяснимо. Настолько, что он не может дышать, открывая рот в отчаянных попытках наполнить легкие кислородом. Кажется, еще секунда и реальность окончательно ускользнет. Еще секунда и сердце перестанет биться, разодранное острыми когтями. Еще секунда. И все прекращается. Джаг распахивает глаза, давясь воздухом. Он даже успевает подумать, что умер, пока не улавливает в темноте причину собственного спокойствия — Арчи. Он обхватывает руками его плечи, прижимая так близко к себе, что у Джагхеда все внутри приятно плавится. И шепчет. Кажется, что-то успокаивающее. Джонс тратит ровно бесконечность на то, чтоб разобрать слова. — Тише, я с тобой. Не бойся, тише. — Арчи собирает выступившие капли пота с его лба кончиками пальцев. Джаг сжимает в кулаке его рубашку и прячет лицо в изгибе чужой шеи. — Все хорошо, — добавляет Арчи. И Джонсу нестерпимо хочется в это поверить. В голове все перемешивается — теплые прикосновения, горячий шепот, грязные стены, собственные крики и повторяющиеся сны. Этого всего становится так много, что Джаг не успевает уловить момент, когда его накрывает. Он коротко всхлипывает и жмется ближе. — Я не могу, — слова смешиваются со слезами, — Я больше не могу. — Арчи гладит его по спине, мягко проводя костяшками пальцев вдоль выступающих позвонков. — Я не могу здесь. Я схожу с ума. — Все хорошо. — Снова повторяет Эндрюс, запуская пальцы в темные волосы. — Ты просто должен разрешить себе вспомнить, и это пройдет. Я уверен. Джаг кивает и прикрывает глаза. Он засыпает через несколько секунд, минут или часов — за долгое время Джонс впервые теряет счет времени. И сегодня, впервые за долгое время, он спит абсолютно спокойно.***
Теперь Арчи забирается к нему в постель после отбоя каждую ночь. Прижимает к себе. Мягко. Успокаивающе. Джаг утыкается лицом в его плечо и, неловко помявшись, укладывает ладони к нему на спину. От Арчи пахнет пряностями и лесом. А еще печеньем, которое пожилая продавщица из магазина на окраине города всегда приберегала для Джагхеда. От Арчи пахнет свободой. И Джонс втягивает носом аромат, пытаясь запомнить. Закупорить его где-то внутри. Сегодня Эндрюс спит на спине, предоставив брюнету вытянутую вбок руку в качестве подушки. Джонс укладывает на неё голову, вглядываясь в силуэт напротив. Арчи кажется ему домашним. Уютным. Идеальным. И абсолютно иррациональным, но последнее — уже привычно. — Ты что, маньяк, наблюдающий за спящими людьми? — Арчи улыбается, не открывая глаз, и Джаг, вздрогнув, резко отводит взгляд в сторону. — Нет, я просто… — все его тело — большое яркое пятно, затопленное смущением. — Всё нормально. — Эндрюс смеется, поворачиваясь к нему лицом. — Я тоже раньше на тебя смотрел. — Правда? — в глазах у Арчи — искорки счастья, у Джагхеда — дотлевающий огонек неловкости и небольшая капля интереса. — И что ты увидел? Арчи молчит несколько секунд, а потом подается ближе. — У тебя много родинок, — он поднимает руку и касается кончиками пальцев щеки Джага, заставляя его зажмуриться, — Вот здесь. И кожу в местах, где он прикасается, приятно покалывает. Джонс ластится к теплой ладони, и Арчи гладит его губы подушечкой большого пальца перед тем, как накрыть их легким, еле-ощутимым поцелуем.***
— Ты пишешь песни? — они лежат совсем рядом, касаясь друг друга плечами. — Я… Да, — Эндрюс шумно втягивает носом воздух, вглядываясь в коричневый развод в самом углу потолка, — Раньше писал. — А сейчас? — Джагхед задумчиво вырисовывает кончиками пальцев замысловатые узоры на его ладони. — А сейчас я здесь. — Арчи неопределенно очерчивает рукой палату и усмехается. — А ты? — А что я? — Джонс наблюдает за его движением, слегка царапая короткими ногтями кожу на чужом запястье. — Что любишь делать ты? — Раньше я тоже писал. — Джаг прикрывает глаза, когда Эндрюс переплетает их пальцы, коротко сжимая его ладонь своей. — Ну, знаешь, не песни. А разные истории или что-то вроде того, — собственное «раньше» больно бьет под дых. Потому что теперь у него не получается. Слова отказываются собираться в предложения с тех пор, как он попал сюда. И это чертовски пугает. Потому что писать — единственное, что у него действительно получалось. Он так воспринимал жизнь — укладывал ее на бумагу, расставляя мысли по полочкам. Или, в конце концов, просто убегал от угнетающей реальности, прячась на страницах собственных рассказов. Его истории помогали ему выжить. Теперь компанию Джагхеду составляли исключительно цифры. Потому что люди считают овец, чтоб заснуть. Он пересчитывал все подряд, чтоб отвлечься или успокоиться. — А сейчас? — Эндрюс осторожно вытягивает его из размышлений, прижимая к себе, — О чем бы ты написал сейчас? — Я бы написал о тебе. И Джаг задыхается. Теряется в ощущениях, когда горячие губы касаются его шеи, пробуя кожу на вкус. Арчи прижимает его к постели и беспорядочно скользит руками по телу, запуская пальцы под футболку. И целует. Настойчиво. Жадно. Одуряюще. Так, что у Джага перед глазами все плывет, а кожа покрывается мурашками. Он хватается руками за чужую шею; зарывается пальцами в мягкие рыжие волосы. Путается в собственных движениях. Неловко. Скомкано. Пытаясь прижаться ближе, тесней. И дальше все смазывается, превращаясь в одну ослепляющую вспышку. Теплые прикосновения; боль, пронизывающая каждую клеточку тела; успокаивающий шепот куда-то в шею; поцелуи, скользящие по коже; первый стон, срывающийся с губ. И опутывающее все тело чистое удовольствие. Черно-белый фильм Джагхеда вдруг наполняется яркими красками.***
Когда он просыпается, Эндрюс сидит на кровати, обнимая руками колени. Его плечи напряжены, и Джаг физически ощущает, что что-то не так. Будто кто-то забрал у Арчи большой кусок солнечного света, спрятанный в его груди. И Джагхед думает, что это он виноват. Что вчера ночью он все испортил. — Арчи? — Джаг аккуратно касается кончиками пальцев чужой лопатки. — Я хочу конфет. — Эндрюс вздрагивает от прикосновения, но не отстраняется. — Что? — Джаг близок к тому, чтоб истерически рассмеяться. Он думает о том, что, возможно, еще не проснулся. Потому что им здесь никогда не раздают конфеты. Потому что человек, которому внезапно захотелось сладкого, не должен выглядеть так. — Леденцов, — уточняет Арчи, — Я хочу леденцов. — Он поворачивается к брюнету лицом, обеспокоенно смотрит на него несколько секунд, а затем улыбается. — Они есть у медсестер. Достанешь мне парочку? Все кажется слишком абсурдным. Слишком неправильным. Но Джаг отмахивается от этой мысли, разбивая ее о бледные стены палаты, и коротко кивает. Потому что не хочет задавать вопросы. Потому что слишком боится услышать ответ. * Он проскальзывает к деревянной стойке незамеченным — ранним утром вся больница вымирает, позволяя каждому своему обитателю отдохнуть от назойливого дневного шума. Дверь кабинета медсестры Кейтлин слегка приоткрыта — кажется, девушка смотрит какой-то фильм. Тонкая полоска мигающего света играет на полу разноцветными огоньками. Джаг тянется к вазочке, до краев заполненной разноцветными стекляшками, как раз в тот момент, когда телевизор, спрятанный за дверью, громко шипя, издает звук. Выстрел. Чертов выстрел в глупом боевике — то, что ломает Джагхеда изнутри. «Кажется, я видел что-то ужасное». Четвертое июля. Невыносимая жара и ощущение праздника, расползающееся по улицам города. Тогда он просто пытался найти место, куда через несколько часов не смогут добраться люди с их оглушительными фейерверками, громким смехом и закладывающей уши радостью. Он искал место, где смог бы спокойно писать. «Думаю, ты должен постараться вспомнить». Он был на берегу, когда увидел то, что навсегда изменило его жизнь. Стерло воспоминания. Заперло в стенах психиатрической клиники, заталкивая в горло горсти таблеток. Он видел убийство Джейсона Блоссома. Видел, как пуля, разбивая утреннюю тишину на миллионы осколков, касается головы парня из футбольной команды. Видел, как тот распахивает глаза. Выразительно. Испуганно. Неестественно. Видел, как он, пошатнувшись, падает в прозрачную воду, раскидывая вокруг себя тысячу светящихся на солнце брызг. Видел, как алая кровь стекает вниз по его ярко-рыжим волосам. «Я здесь ради тебя». Арчи. Иррациональный, пахнущий свободой, теплый, солнечный Арчи, избавивший его от кошмаров. Арчи, успокаивающий его одной улыбкой, стирающий сумасшествие из его головы звуком своего голоса. Арчи, любящий играть на гитаре и пишущий песни. Арчи Эндрюс. Слишком похожий на Джейсона Блоссома. «Если бы я писал историю, я бы написал о тебе».***
В ту ночь Арчи приходит к нему в последний раз. Уже во сне. Прячет руки в карманах синей толстовки и солнечно улыбается, глядя на Джага. А тому впервые хочется избавиться от этой улыбки. Хочется кричать и бить по его лицу кулаками. Плакать, сыпать обвинениями, срывать голос до царапающей боли в горле. Джагхед хочет подойти ближе, прикоснуться и поцеловать. Но не может, потому что, в конце концов, он сам во всем виноват. Он написал в собственном подсознании свою самую запоминающуюся историю. Создал на основе реальных событий лучшего персонажа. Светлого, теплого и такого настоящего, что сам умудрился в него поверить. — Так тебя не существует, — скорей утверждение, чем вопрос. Арчи непривычно хмурится, прикусывает губу и коротко кивает. Это простое движение оставляет где-то в груди Джагхеда яркий ноющий рубец. — Но, — голос у Джонса, все-таки, срывается, — Тогда зачем? — Я должен был помочь тебе вспомнить. — В глазах Арчи плещется боль и сожаление. — Мы не должны были заходить так далеко. — И что? Что, черт возьми, мне теперь со всем этим делать? Арчи молчит несколько минут. Скользит по Джагу внимательным взглядом и шумно втягивает носом воздух: — Ты вспомнил. Он подходит ближе и приподнимает его лицо за подбородок, мягко касаясь кожи кончиками пальцев. Вырисовывает неровные линии, очерчивая каждую родинку. Вглядывается в заполненные слезами ореховые глаза и осторожно целует. Так, как целовал уже много раз. Так, как никогда больше не поцелует. — Ты вспомнил, Джагхед. Теперь просто живи.