Крайне затруднительное и непредвиденное путешествие Милли Фурнье

О письме Кили старался не думать. Даже сейчас, когда он еще не отошел от боевого азарта, когда у него до сих пор болели мышцы (хотя после Битвы прошло уже несколько дней), он не мог спокойно думать о письме, которое ему оставила Милли – его нареченная. Конечно, он сказал ей, что Ори передал ее письмо. Он помнил, как Ори, у которого судорожно сжимались челюсти, а лицо было мокро, протянул ему письмо трясущимися, покрытыми синяками руками, когда Кили обессиленно прислонился спиной к стойке шатра, в котором умирали Милли и Фили. Он помнил кровь на своих руках и грубую толстую ткань, которой была забинтована его ладонь. Ему было наплевать на боль, его занимало только письмо и слова, которые сказал ему Ори. - Она велела передать его тебе, - сказал Ори, вытаскивая из поясной сумки кусок пергамента. – Я сохранил его, на всякий случай… - он посмотрел на Кили погасшими глазами, и Кили, беря письмо, невольно скорчил гримасу. – Я знаю, что она не умерла, но мне кажется, ты должен это прочитать, - и Ори ушел, возможно – чтобы найти братьев, своих родных, свою семью. Кили этого сделать не мог. Его брат истекал кровью из раненого глаза, а его Принцесса была настолько близка к смерти, что Ори отдал ему ТО САМОЕ письмо. А его дядя… его больше не было. Тогда он еще не знал, как важно это письмо, когда мимо него тащили тела, слышался топот, вопли раненых, и Милли тихо стонала за стенками шатра, которые скрывали ужасы смерти и пребывания между жизнью и смертью. Кили не знал, о чем говорится в письме и почему Милли стала бы писать нечто подобное. Он ее простил, хотя и не до конца. Она уходила. Она написала письмо потому, что знала: возможно, она не вернется, и Кили подумал, что он, возможно, больше никогда не увидит, как она откидывает с лица темные пряди волос. Но я скажу тебе, что я твоя, я погибла, будучи твоей и любя тебя больше жизни. Разве возможно, чтобы она любила его сейчас, когда она кричит и плачет от раны, нанесенной отравленной стрелой? Разве может она помнить о нем, когда целители зажимают тряпками рану на ее животе и закрывают ей рот, чтобы она не кричала? Его Милли погребена под всей этой слабостью, смертью и болью. Эта Милли не вспомнит о любви к нему. Я хотела родить тебе детей, Кили. Хотела увидеть Эребор во всей славе, хотела пробовать новую еду, хотела рука об руку пройти с тобой через все. Ты любовь моей жизни, и мне жаль оставлять тебя. Кили тоже хотел, чтобы Милли родила ему детей. Он прижал руку ко рту и прикусил себе палец, чтобы не заплакать, а потом медленно осел на грязную землю и попытался представить себе Милли, его Милли, как она поглаживает ладошкой свой округлившийся живот. Он даже ни разу не видел беременную гномку. Может быть, лишь однажды, когда они с Фили были совсем маленькие. Ему хотелось, чтобы первой у Милли родилась девочка – Милли была бы рада. Непоседливая храбрая маленькая гномочка, которая будет командовать братьями. Все дети Милли Фурнье обязательно были бы очень храбрыми. Надеюсь, что я погибла не зря. Все должно было закончиться с гибелью дракона. И с восстановлением Эребора. Его дядя не должен был умирать, его брат не должен был принимать раны, и Милли также не должна быть при смерти. Ничего стОящего в битве за золото и славу не было, столько народу погибло за такую НИЧТОЖНУЮ вещь. Но Фили стал королем, и он скоро прекратит вражду. Твоя Милли Его Милли. И больше ничья. Он прочитал письмо еще несколько дней назад, сразу после Битвы, когда кровь из раны на его руке капала на бумагу, а глаза все еще слезились от горя и утомления. Сейчас он знал, что его нареченная и его брат живы. Как только Милли начала показывать признаки жизни, их поместили в разные комнаты, но Кили видел на лицах их обоих печаль. Такую же печаль, как у каждого гнома в Королевстве. О, Дурин, сколько жизней приходилось оплакивать каждому из выживших! Фили был подавлен. Он тяжело переживал потерю зрения и смерть Торина, а также то, что Эребор теперь принадлежал ему, хотя по праву это был удел Торина. Да, Фили был следующим наследником, но он не хотел этого – не сейчас. Все навалилось на него слишком быстро. Фили, с сочащейся красным повязкой на голове, сказал: «Килька, пока что я буду править отсюда, из этой комнаты. Я не в силах выйти. Ты должен мне помочь». И Кили помогал чем только мог. Он отправил гномов, желающих возвратиться в Железные горы. Он организовывал размещение раненых и умирающих. В Синие горы были посланы вороны с вестями о двух победах: над драконом и в Битве. Кругом звучали песни о гибели Торина и о новом одноглазом короле. Поговаривали о коронации Фили, но золотоволосый гном твердо заявил, что не станет королем, пока Эребор не достигнет былой славы. Они будут править вместе и восстановят его во всем великолепии. Кили кивнул и прижался лбом ко лбу брата, понимая, что Фили не справится один. Фили спал очень мало, и поэтому, когда Кили сидел в его комнате, они все время говорили, и Фили смотрел уцелевшим глазом на лицо Кили. «Теперь ты у нас красавчик», - пошутил он. Кили не смеялся, эта фраза лишь усилила его печаль. Иногда он жалел о том, что Милли, в отличие от Фили, не в сознании и не может с ним поговорить, какими бы горькими ни были ее слова. Тогда бы Кили не пришлось смотреть, как она бьется в судорогах и гримасах и зовет маму во сне. А иногда она вскакивала и махала руками, отбиваясь от призрачных стрел. В эти минуты Кили притворялся спящим в кресле у кровати – он знал, что она бы не хотела, чтобы он видел ее такой. Она все еще не могла говорить, не могла нормально сидеть, не могла даже есть, и кому-нибудь (Кили, всегда Кили) приходилось поддерживать ее и следить, чтобы она не разлила бульон из чашки. Она не хотела, чтобы кто-нибудь ее видел, - только не такой. Без крайней необходимости. Кили знал, что с такой гордостью она как раз впишется в его семью. Оин ухаживал за ней. Он был лучшим из доступных им целителей, а Милли была приближенной королевского рода, и ей полагалось лучшее лечение. Кроме того, она была тяжело ранена и не могла передвигаться. И все равно она ворчала и настаивала, что у нее все в порядке. В этом была вся Милли. Кили заметил, что на ее пальце снова появилось кольцо, но не спросил, где она прятала его во время битвы. Она рассказывала, что женщины у них носят кольцо на безымянном пальце левой руки. Кили не понимал обычаев ее родины, но был готов их уважать. Ему было интересно узнавать, к каким традициям она привыкла. О Торине она особо не говорила, но когда речь все-таки заходила о нем, она смотрела на Кили настороженно и напряженно, ожидая, что тот, как она выражалась, «сорвется». Она не знала, что он уже прошел через это, в тот момент у шатра, где умирала она и Фили, в считанных футах от них. Прочитав письмо, он ощутил всю глубину своего горя. Кили знал, что Милли плакала, - он приходил к ней после целого дня копания в нерешительных, туманных распоряжениях Фили, некоронованного Короля-Под-Горой, и видел, что на ее глазах высыхают слезы, и, сжав зубы, спрашивал себя, каково им будет после всего, через что им пришлось пройти. Единственный раз, когда она заплакала в его присутствии, - это когда он сказал ей, что она не сможет пойти на похороны Торина. Его дядя, их предводитель, их король, их друг, будет предан земле под Горой, в глубокой тьме, где лежали предыдущие короли. Мать Кили должна была приехать только через три месяца или даже более, и ждать с погребением было нельзя. Пока Милли плакала, Кили сжимал ее руку, глядя на Оина. Оин пришел, чтобы подтвердить, что Милли слишком слаба и не может присутствовать на погребении. Затем он почтительно поклонился и вышел. - Я знаю, - сказала Милли, кивая, шмыгая носом и с ненавистью глядя на повязку, выглядывавшую из-под ее рубашки. – Я ЗНАЮ, что мне не доведется попрощаться с ним. Ты сделаешь это за меня, Кили? Кили не мог говорить, поэтому он просто кивнул. А потом нашел предлог, чтобы уйти, и долго бродил по залам и думал о том, что сказала Милли. Он действительно не просто хоронит дядю, он с ним прощается. Именно это Кили сейчас и делал – думал о том, что он мысленно скажет дяде, когда того будут предавать земле и камню, где он найдет покой вместе с предками. Он поблагодарит его. За то, что он заменил ему и Фили давно умершего отца, за то, что утешал их мать и вырастил из них настоящих гномов. За то, что правильно их воспитал и дал им шанс проявить себя. Именно в этот момент он столкнулся (хотя и не совсем в буквальном смысле) с Гэндальфом. Похоже, маг знал, о чем думает Кили, потому что он сказал: «Торин был бы очень горд тобой, принц Кили». Титул прозвучал с доброй усмешкой, и Кили увидел, что маг улыбается. - Как дела у Милли? Оин говорит, что она не хочет принимать посетителей, но мы с мистером Бэггинсом скоро уедем. Я хотел бы с ней попрощаться, и Бильбо тоже. Кили знал, что удивляться не стоит. Гэндальф и Бильбо (особенно Бильбо) были чужими в Эреборе, они не были гномами. Гэндальф был странствующим магом, а Бильбо, хотя Кили и видел в нем бесповоротную перемену (он знал, что хоббит не отказался бы и от дальнейших приключений), все же скучал по дому – по своей странной маленькой хоббичьей норе. По книгам, по очагу и по хоббичьей еде. - Я ей передам, - пообещал Кили. В последние дни его голос стал таким ПУСТЫМ. – Мы не думали, что вы так быстро уедете, мистер Гэндальф. Впрочем, Гэндальф был странствующим магом и никогда не задерживался в одном месте надолго. Гэндальф склонил голову: - Конечно, мы останемся на похороны Торина. Он был и навсегда останется моим другом. Как твой брат? Я говорил с ним всего один раз. Я заметил, что после ранения он сильно изменился. Кили всегда восхищался тем, насколько маг угадывал мысли собеседника, - и именно эта черта Гэндальфа раздражала его дядю. Кили кивнул и ответил: - Ему просто тяжело тащить на себе… весь этот груз. - Он будет хорошим королем. Я знаю, что он прячется ото всех, потому что он напуган своей новой слабостью, но Фили силен сердцем и душой. – Гэндальф посмотрел на Кили, и на его морщинистом лице заплясал свет свечей. - Dayamu Khuzan ai-menu* Кили понял, что это прощание и доброе напутствие, и поклонился магу, прижав руку к сердцу. Он знал, что без Гэндальфа они бы тысячу раз погибли, что маг был честен и храбр сердцем, а это гномы умеют ценить. Так что он поклонился, не обращая внимания на свое королевское происхождение. Честь и храбрость. Храбрость и честь. Это все, что у них осталось. * Да пребудет с вами благословение предков (кхузд.)