intimidation

Травка грозится выветриться в течение часа, и Слава действует радикально: в ближайшем ларьке закупает пару банок ссанины вроде «Жигулёвского», а в аптеке на углу берёт у Лизы по дешёвке метилфенидатовую хуйню, пообещав заскочить вечерком. Хочется взлететь выше облаков, ощутить, как лучи солнца пробивают затылок и начинают плавить мозг; тем временем вероятность захлебнуться собственной блевотой на полу университетского туалета слишком высока. Но всё же он предпочитает риск — и, кажется, не промахивается. Во всяком случае, он может нормально функционировать, зрачки почти и не расширены, а настроение ползёт только вверх. Конечно, предвкушение предстоящего усиливает эффект в разы. Мирон Янович сам по себе был чем-то вроде допинга, а унижение Мирона Яновича — лучше, чем сто тысяч кокаиновых дорожек. В наушниках горланят свои красивые песни пацаны из легендарного «Колхоза имени Чонкина». Из аудитории выходит Люда с подружкой, потом три новеньких парня, Света с Линой, Федя, Саня, ещё куча лишних, посторонних людей. Все — просто ненужная массовка. Славе не по душе моноспектакли, ему нравится, когда вокруг много народу, и все полноценно рефлексируют, иногда внося непредвиденные изменения в сценарий, потому что так намного увлекательней, — но не сейчас. Сейчас — время для конфронтации лицом к лицу, с глазу на глаз. Неравный бой, потому что Карелин знает, что он победил заранее во всех возможных весовых категориях и номинациях. Мирона в аудитории не оказывается, но дверь в подсобку чуть приоткрыта, и слышен шум, как будто кто-то сумбурно открывает все ящики, которые только может найти. Слава абсолютно спокоен. Он подходит к преподавательскому столу и садится за него, вальяжно откинувшись на стуле. Мирон рано или поздно выйдет — нет причин тревожиться. Выходит он минуты через две, — Слава даже не успевает задремать, — и застывает на месте. Губы плотно сжаты, крылья носа трепещут; он уже снял пиджак и галстук, оставив только белую рубашку (правда, застегнутую на все пуговицы вплоть до воротниковой), и Слава улыбается самому себе. Федоров сам идет у него на поводу, как бы он этого ни отрицал. — Закроете дверь, Мирон Янович? — Там нет замка. — Без разницы. Просто закройте. Мы не будем заниматься ничем таким, для чего нужно запираться на ключ, поверьте. Слава видит, как сильно он напряжен. Чуть ссутулившись, он повинуется и закрывает дверь — шум в коридоре сразу же затихает. Карелин с наслаждением втягивает воздух сквозь зубы. — Теперь идите сюда, — Мирон подходит к столу. Он смотрит куда-то в сторону, застывшим таким взглядом, как будто находится вовсе и не здесь. — Присаживайтесь. Нет, стул приносить не надо, садитесь прямо так. Слава хлопает пару раз по своим коленкам. Мирон нервно дергается. — Что-то не так? Ничего особо неправомерного здесь нет, вроде бы. Еще один рубеж, переход на новый уровень. Не согласится — все пойдет прахом. Согласится — значит, согласится и на большее. Он соглашается. Просто подходит и залезает к нему на колени, так, что его спина прижимается к Славиной груди. Мирон тяжелый, даже как-то неприятно тяжелый, хоть и кажется совсем худощавым, когда руки Карелина обхватывают его туловище. Ерзает, стараясь усесться поудобнее, и в конце концов затихает — по ощущениям, даже не дышит. — И что Евстигнеев нашел в вашей костлявой заднице? — выдыхает Слава ему на ухо. Мирон снова вздрагивает. — Да успокойтесь вы, господи. Как будто до вас никто никогда не дотрагивался. Потом он оттягивает пальцами воротник и утыкается носом в его шею, вдыхая слабый цитрусовый аромат. — Расстегните рубашку хоть чуть-чуть, вы же задохнетесь. Мирон выполняет безоговорочно, расстегивая сразу две пуговицы. Славе даже не нравится эта его послушность. Слишком быстро он сдался, мог бы хотя бы для виду поломаться. — Если скажу вам штаны расстегнуть, вы расстегнете? — У меня… нет выбора. Он говорит тихо, почти шепотом. Слава фыркает. — А нагло пиздеть — это в преподавательскую этику входит? Он влажно целует Мирона в шею, еле удерживаясь, чтобы не прихватить кожу зубами, и кладет обе ладони на его бедра. — Выбор у вас есть. Был. — Не было, — упорно повторяет он. Вроде бы даже уверенней. — Потому что ты угрожал. — Я? Угрожал? — он почти смеется. — Чем? Фоткой, блять? Нихуя себе угрозы. — Ты… — Вы могли просто послать меня. Просто сказать «я ничего не буду делать, Карелин, сходи нахуй» — так? Могли сказать кому угодно, и меня бы отчислили. Могли хоть к мусорам пойти. Статью за мужеложство давным-давно отменили. Мирон никак не реагирует. Сидит у него на коленях с закрытыми глазами и старается не двигаться. — Но вы этого не сделали. Вместо этого согласились, — он почти зол. Обжигает горячим дыханием кожу за ухом. — И теперь строите из себя несчастную жертву. Как будто вы не сами на это пошли. Руки Славы ложатся на пряжку ремня, и Федоров резко открывает глаза. — Стой, — он пытается сымитировать уверенность, но боится. Карелин специально заглядывает в его глаза, чтобы увидеть там затаившийся страх. — Но вы же этого так хотите, — ладонь Славы проскользнула у Мирона между ног. Он напрягается всем телом и резко выдыхает, а потом пихает его локтем куда-то в грудь, пытаясь вырваться, но Слава держит крепко. Он тут же расстегивает ремень и пуговицу брюк окончательно. — Давайте так: вы скажете мне, что хотите этого. Мирон просто молча мотает головой и снова предпринимает попытку выскользнуть. И еще он возбудился. Очень сильно. — Вы такая потаскуха, Мирон Янович. Кто первый облапает, тому и… В дверь негромко стучатся. Мирон глотает ртом воздух и сбрасывает с себя Славины руки, толкая его в бок. Он не сопротивляется, и через пять секунд профессор сидит за столом, лихорадочно приглаживая рубашку и придвигая стул как можно ближе, чтобы скрыть стояк, а Карелин топчется рядом. В дверь снова стучат и сразу же открывают. В аудиторию заглядывает главная помощница завхоза, баба Зина. Ей всего лет пятьдесят, но все почему-то считают ее пенсионеркой. — Мирон Янович, велели позвать кого-нибудь из мужчин, а я студентов не осмелилась трогать. Подсобите там Андреичу с чем-то? Мирон отчаянно таращит глаза, и Слава видит, как у него шея идет красными пятнами. — Я помогу, — вырывается у него. — Вот и отлично, — баба Зина явно обрадовалась. — Тогда подойди к его кабинету через пять минуточек. Она тут же уходит, оставляя дверь открытой. — Позже увидимся. Ему на миг показалось, что во взгляде Мирона промелькнула благодарность.