Птицы улетают на север

Цезарю было мало. Было мало подопытных, ресурсов, было мало внимания и любви. Цезарь не знал, что за любовь Дофламинго нужно платить, порой, очень дорого. Цезарь выбросил стыд и совесть на помойку, вскоре туда пошла и гордость. Свободу он отдал в руки Дофламинго, бережно и трепетно. Птицы улетают на север и ранят крылья об острые нити. Дофламинго скачет по тучам, будто ему действительно подвластно небо. Цезарь улыбается, хорошо, что Дофламинго за его спиной. Если Цезарь что-то и поранил, то душу, и уже давно — аккуратно вырезал без остатка и сложил в колбу до лучших времён или растворил в газе для эксперимента. Дофламинго обнимает Цезаря со спины, когда доволен его работой, шепчет, почти рычит на ухо, как сытый дикий кот. Цезарь чуть нервно дёргается и молчит настороженно, никак не может привыкнуть. От Дофламинго пахнет опасностью и необузданной дикостью, подавляющей силой. Инстинкт подсказывает, что его нельзя подпускать со спины. Цезарь сглатывает немного напряженно и косится кислотно-зелёными глазами на смуглое лицо. Дофламинго умеет быть ласковым, умеет быть красноречивым, когда хочет. Цезаря не пугает эта сила, пока Дофламинго на его стороне, Цезарь доверчиво и хитро смотрит, манерно прикрывая рот рукой, как настоящая кокетка: — Новую партию SAD заказывать будешь? — спрашивает он очевидное, чтобы не молчать. Молчать сейчас было бы неловко и как-то слишком интимно. — Ага, — Дофламинго улыбается широко и самоуверенно, непринуждённо поддерживая разговор. Это только так называется — «заказывать». Дофламинго прилетает, когда хочет, берёт всё, что хочет, а в обмен — защищает Цезаря и обеспечивает его людьми, материалами, в общем — всем нужным. Цезарь, пожалуй, благодарен ему за заботу. — У меня есть идея, как улучшить производство, — продолжает Цезарь и открывает блокнот со стола, чтобы наглядно показать Дофламинго схему. — Отлично, — Дофламинго, кажется, его не слушает, хватает крепкими ладонями завёрнутые по-овечьи рога, немного постукивает пальцем, широкая улыбка сменяется по-детски заинтересованным видом. — Мне, вот, всегда интересно было, как ты их чувствуешь? Цезарь не может ясно связать двух слов. У него в рогах соединения с нервными окончаниями, так что он их не просто чувствует, у него крышу сносит, когда кто-то их касается. Цезарь что-то невнятно мямлит, но попросить отпустить не может — Дофламинго, если узнает, так и будет с ним играть, развлекаясь. Цезарь молчит и немного краснеет, и надеется, что Моне сейчас не зайдёт. Потерять лицо перед своей подчинённой сейчас не очень хочется. — Примерно так же, как ты — волосы, — отвечает Цезарь, усилием воли собрав себя воедино, и думает, что, Дофламинго, возможно, пьян. — Интересно, — Дофламинго смеётся и совсем неожиданно прихватывает правый рог зубами, чуть пригнув Цезаря к себе. Тот едва не вскрикивает, и у него почти не остаётся сомнений — Джокер слегка пьян. — Совсем как кости, — заключает Дофламинго и отпускает, потеряв интерес к рогам. Цезарь выдыхает с облегчением. — Что нужно для твоей схемы? — внезапно становится серьёзным Джокер и смотрит в предложенную тетрадь. Цезарь снова сомневается — в пределах их бессовестности. — Если мы увеличим здесь давление, смешение газа с кислотой будет происходить быстрее, но для этого нам нужен более прочный контейнер, — говорит Цезарь, и былая рассеянность Дофламинго уходит без следа, на лице появляется деловое выражение, не позволяющее глупости. Цезарь мысленно хвалит себя за то, что не решился обманывать Дофламинго. — Ускорение? — звучит так, будто бы он уже что-то решил для себя. — Ты указал титан желаемым сплавом, я могу его достать. Но нам не надо ускорять производство. Эксклюзивная продукция не должна делаться быстро. Если ты найдёшь способ его удешевить, тогда я тебя выслушаю. Цезарь моргает и чуть обиженно кривится, он хотел уже попробовать новую методику, но куда больше ему было интересно, какая у Смайли реакция на титан. Дофламинго направляется к креслу, опускается на него, заложив ногу за ногу, пробегается взглядом по научным заметкам Цезаря. — Хорошо, — соглашается Цезарь, глядя на трансляции с камер наблюдения и скрещивая руки на груди. — Ты недоволен, — Дофламинго подмечает перемену настроения остро и безошибочно. Он знает, что ускорение производства SAD не могло так сильно интересовать Цезаря. — Зачем тебе был ещё титан? — Для Смайли, — выпаливает Цезарь по-детски импульсивно, поворачиваясь к Дофламинго, потом уже думает, что надо было держать себя в руках. — Для твоего питомца? — спокойно спрашивает Дофламинго, переплетая пальцы рук пирамидкой, и улыбается хитро.— Я переправлю тебе на следующей неделе. — Спасибо, Джокер, — Цезарь сияет от счастья, не скрывая своей легко возбудимой натуры, складывает руки замком и расплывается в довольной улыбке. Джокер улыбается совсем уж кровожадно и тоже — довольно. На следующей неделе, как и обещал, он переправляет Цезарю титан. Металл прочный, Смайли не может ему ничего сделать, но это не означает, что эксперимент провалился. Цезарю ещё есть над чем поработать, чтобы сделать Смайли сильнее. Следующий месяц Дофламинго не приезжает совсем, только звонит пару раз, узнать всё ли идёт хорошо. Цезарь не скажет, что он скучает, он с головой уходит в исследования, и скучать ему действительно некогда. Жаль, что Смайли такой глупый, и на слова Цезаря ответить не может. Моне вроде бы умная, но с ней они не находят общих тем. Джокер звонит в конце месяца ещё раз и небрежно раскидистым голосом сообщает, что есть какой-то Верго, его доверенный подчинённый, который будет иногда приезжать на базу. Цезарю это не нравится, он чувствует, будто между ними создаётся пропасть, будто он теряет лицо и важность в глазах Джокера. Цезарь молчит, а после легкомысленно хихикает. «Какой-то Верго… — думает он, — меньше контроля, больше свободы». Дофламинго рискует, поворачиваясь к нему боком, Цезарь никогда не отличался преданностью, и к людям привязываться не привык. Единственным исключением был Вегапанк, но это была привязанность совершенно иного рода — соперничество за звание гения, принёсшее людям боль и сделавшее этот цветущий некогда остров мёртвой землёй. У Цезаря появляется новая идея для эксперимента, для этого нужны дети, и Верго в этом случае оказывается очень полезен.

***

Цезарь стоит коленками на стуле и записывает результаты только что проведённого эксперимента в блокнот: «…Газ вызвал раздражение слизистых оболочек, рвоту, интоксикацию внутренних органов. Подопытный умер в течении пяти минут от избытка оксида углерода». Его подчинённые такие доверчивые, совсем в нём не сомневаются, или просто это он слишком хороший манипулятор. Цезарь ласково улыбается им, а за глаза называет расходным материалом. Моне заходит в его кабинет почти беззвучно, он поворачивает голову лишь когда она умышленно звучно проводит птичьим когтем по полу. Моне держит в руках чайник и чашки на подносе с дежурной улыбкой на безразличном лице. Цезарь хорошо знает, что это та сторона, которую принято показывать людям, чтобы не пугать их и ничего не усложнять. Он же хорошо знаком с её жестокостью, и именно поэтому она может быть его правой рукой. Она не может его испугать, в конце концов — он ещё хуже. Хорошо иметь умных подчинённых, с другой стороны это может быть опасно, и Цезарь хорошо знает, что не может доверять Моне до конца. — Я не заказывал, — говорит Цезарь с полуоборота, чуть сужая глаза. — Я знаю, — Моне расставляет сервиз так же равнодушно, не испытывая зазрения совести по поводу неосведомлённости Цезаря. Клаун замечает, что чашек почему-то три. — У нас гость, — невозмутимо сообщает Моне в ту самую минуту, когда чьи-то длинные ноги ступают на территорию его кабинета. Цезарь не успевает ни удивиться, ни возмутиться, а когда он смотрит на прибывшего, чуть было возникшее чувство радости сменяется лёгким разочарованием. Верго приезжает, как и в прошлый раз, без предупреждения, но на этот раз Моне почему-то знает, а он — хозяин базы — нет. Верго ему не нравится, — не разделяющий интереса к науке, высокомерный и прохладный, он думает, что стоит выше Цезаря, ближе к Дофламинго. Цезарь терпеть не может, когда его недооценивают, внутри просыпается желание заставить Дофламинго пожалеть о своей невнимательности. — Всё идёт по плану? — коротко осведомляется Верго с порога. — Да. Незачем было приезжать, — довольно грубо отвечает Цезарь, давая понять, что гостю здесь не рады с порога, и возвращается к своим записям. — Если бы что-то было не в порядке, Джокер бы уже знал. — Хорошо, — непонятно улыбаясь, отвечает Верго и садится на приготовленный для него стул. Верго пьёт чай с Моне, это выглядит по-светски и по-своему мило, пока Цезарь кропотливо и сосредоточено составляет план нового эксперимента. В такой обстановке Цезарь чувствует себя наёмным работником в какой-то подпольной конторе, и это ему совсем не нравится. — Это не чайная комната, — произносит он, отрываясь от своих дел, недовольный их праздностью. — Как гость я не могу оставить хозяина лаборатории, — парирует Верго совсем вежливо. — К тому же Дофламинго-сан как-то упомянул, что гостей ты принимаешь здесь. Или это только особенных? «Дофламинго-сан»? «Особенные гости»? Цезарь думает, что Верго не знает, когда нужно остановиться. — Джокер, — умышленно делает ударение Цезарь, — был здесь уже давно, с того времени много чего изменилось, — Цезарь говорит правду и лжёт, когда хочет, у Цезаря нет совести, у Верго нет шанса вывести его на чистую воду. — Какая цель твоего визита? — Хочу посмотреть фабрику SAD и отдохнуть от повседневных обязанностей, — Верго смотрит на Цезаря как ни в чём не бывало, будто так всё и должно быть. — Ты меня не выгонишь? — больше утверждает, чем спрашивает он и почти сразу обращается к Моне: — Подай мне ещё печенье. — У нас не было печенья, — мягко улыбается Моне улыбкой провинциальной кокетки, которая ей, по мнению некоторых, очень идёт, — зато есть пирожные, — она переставляет пиалу с пирожными ближе к Верго. — Точно, — коротко и невозмутимо соглашается Верго, не меняясь в лице. — Если ты хочешь остаться здесь так сильно, ознакомься с правилами базы, и, возможно, тебе придётся нам помогать, — Цезарь чувствует, что пока ему придётся с этим смириться, но сдать позиции просто так он не может. — Я помогу, если это будет в наших интересах, — получает ленивый и своевольный ответ. Цезарь пренебрежительно хмыкает, но остаться позволяет. К его везению, уже через неделю Верго отбывает на новое задание, и Цезарь выдыхает немного облегчённо. Дофламинго не появляется уже год, только ленивые звонки по телефону, властный голос и раскатистый смех. Говорит, что у него дела. Цезарь, в целом, его понимает, но в конкретном случае — нет. Цезарь знает, что заслуживает больше внимания, чем простые списки утверждённых заказов и скупая похвала. Цезарь начинает работать над созданием оружия массового поражения усерднее, у него к этому есть талант и способности. Многие назвали бы это не просто проблемой, а настоящей катастрофой. Многие готовы выложить за это большие деньги. Цезарь хочет больше внимания к своему гению, больше признания, в конце концов, он хочет превзойти Вегапанка. Цезарь рекламирует своё оружие брокерам чёрного рынка, его изобретения имеют успех у сильных мира сего. Поддерживать власть, завоёвывать, у него может быть множество предназначений для тех, кто не брезгует террором. Цезарь становится востребованным и нужным не только Джокеру. Дофламинго реагирует на выходки Цезаря спокойно, позволяет своевольно заигрывать с другими и, кажется, совсем не ревнует. Дофламинго слишком самоуверен, а Цезарь не собирается его предавать. С Дофламинго ему удобно и хорошо. Цезарь чувствует, как расправляются крылья его давно забытой гордости за спиной, облаком лёгкого разноцветного газа он летает почти до небес и смеётся звонким переливчатым смехом. Подчинённым остаётся только хлопать глазами в удивлении и изумляться, какая у их Мастера невинная душа.

***

Дверь в кабинет Цезаря открывается нараспашку и оттуда дует лёгкий сквозняк. По спине Цезаря пробегает холодок от чьего-то ощутимого угрожающего присутствия. Цезарь чувствует шаги за своей спиной, не похожие на шаги Верго, и он знает, что Моне укладывает детей спать в комнате Бисквит, он сам отправил её туда пять минут назад. Больше нет никого, кто может так просто входить в его кабинет. Цезарь усилием воли заставляет повернуть свою голову к вошедшему и чувствует, что мышцы, способные превращаться в газ, почему-то деревенеют. Широкая улыбка сияет над ним в полутемной комнате, отражая свет приглушенной лампы. — Ты поздно, — выдавливает из себя Цезарь, сам не понимая, почему не может унять дрожь. — Уже вечер. — Я думал, ты соскучился, — говорит Дофламинго негромко, почти ласково, но в голосе чувствуется сила, способная прижать к полу без видимых усилий. Цезарь сглатывает, думая о том, что он сделал не так. Дофламинго ведь никогда не запрещал ему чего-то. — Я не хочу, чтобы ты обо мне забыл, — добавляет вошедший загадочно и хитро. — О чём ты, Джокер? Как я могу о тебе забыть? — Цезарь смотрит недоуменно и с опаской, пытаясь отстраниться от нависшей над ним фигуры. Дофламинго сгребает края его белого плаща и рывком заставляет подняться со стула. Их глаза оказываются почти на одном уровне, только Цезарь не видит взгляда Дофламинго за отражающими свет стёклами, и чувствует себя беззащитным — его собственные зрачки сужены, Дофламинго наверняка чувствует его испуганность. — Я решил тебе напомнить, — Дофламинго шепчет ему на ухо голосом рычащим, грубым, заставляющим мысли Цезаря сбиваться и путаться, — что ты мне очень нужен, на случай, если ты забыл, — и сгребает его в охапку руками большими, загребущими, горячими. Ему невозможно сопротивляться. Цезарь на пару секунд немеет в оцепенении и не может пошевелиться. Ему отчётливо кажется, что Дофламинго приехал напомнить о том, что он, Цезарь, принадлежит ему. Когда Цезарь приходит в себя, отвечает с нотой раздражения в голосе: — Что-то очень странное напоминание! Дофламинго сгибает его почти пополам, кладёт спиной на стол и наваливается сверху, грубо сжимая запястья жесткими ладонями. Кости бы захрустели, если бы Цезарь не обернулся газом. Дофламинго держит его крепко, не даёт пошевелиться. При всей своей гибкости у Цезаря нет возможности вырваться. — Так запомнится лучше, — произносит Джокер уже без улыбки, — я бы сказал — наверняка. Цезарь смотрит на него непонимающе, пытается догадаться, чего на самом деле хочет Джокер, и придумать, как изменить ход событий прежде, чем станет совсем поздно. — Скажи мне, что тебе надо, я сделаю всё, что в моих возможностях, — неуверенно говорит он и смотрит пытливо, чтобы потянуть время. В зелёных радужках плещут нервные блики. Дофламинго улыбается поощрительно, он знает, что Цезарь сделает всё, что он попросит, пока он защищает его и обеспечивает его научные прихоти. Ещё Дофламинго знает, что Цезарь, как кошка, ластится, держит хвост трубой, урчит довольно, свернувшись клубком на руках, пока его кормят с рук и греют теплом. Если еда закончится, он развернётся и уйдёт искать новых попечителей без зазрения совести. Цезарь не из тех, кто умеет быть самостоятельным, но и не из тех, кто может быть кому-то до конца предан, в отличие от Верго. Они как кошка и собака, поэтому и не ладят. Дофламинго это тоже знает. — Вот прямо сейчас я тебя хочу. Дашь мне? — говорит Дофламинго насмешливо, и у Цезаря по позвонку рассыпаются мурашки от такого заявления, больно покалывая и плавя кожу, словно раскалённой железной крошкой. Он с ужасом осознает, что Джокеру отказать не получится. Ему некому здесь помочь, даже если завяжется драка, хотя Цезарь знает, что даже будь иначе, драться с ним бы сейчас не стал. Неприятно думать, что он во власти Джокера, но тому, видимо, этого недостаточно — он хочет обладать Цезарем полностью. Дофламинго сминает его, как проститутку, выдающую себя за невинную девственницу, трётся, как самец, заявляющий права на самку, отмечая её своим запахом. Цезарь думает, что это глупо, чувствует себя униженным и оскорблённым, но Дофламинго хочет, и Цезарю ничего другого не остаётся, кроме, как дать ему это. Цезарь чувствует крепкие руки, обвивающие его тело, чувствует дикий напор и жар ниже пояса. Дофламинго оказывается на удивление бережным, чего Цезарь от него не ожидал, — оглаживает белые плечи, не торопясь, заставляет Цезаря вернуться в телесную форму, разнежиться. Горячий влажный язык касается нежной кожи шеи, оставляя на ней приятные ожоги. Цезарь содрогается всем телом и приподымается на локтях, запрокидывает голову, а после и вовсе садится, подставляясь. Дофламинго по-прежнему держит его крепко, будто Цезарь всё ещё может куда-то сбежать, Цезарь даже не пытается. Дофламинго уверенным резким движением разводит ему ноги, Цезарь дрожит, Дофламинго уверен — не от нетерпения. Будто ему предложили в холодную воду залезть, а он не пробовал, но уже боится. Неизвестность, говорят, страшнее. — Не дрожи, — произносит Дофламинго, успокаивающе проводя по щеке, останавливается у губ и чуть надавливает, проталкивая палец в рот. Цезарь косится недовольно, но легонько касается языком, осторожно, едва задевая. — Холодно не будет, — добавляет Дофламинго, разводя губы в лёгкой улыбке. Их пёстрая одежда создаёт вычурный каламбур, пока не спадает бесформенно на пол. Дофламинго больше не растягивает время, берёт Цезаря быстро и жёстко, Цезарю остаётся только хвататься за его пышную накидку на спине, вырывать из неё клочьями перья и кричать. Крики выходят у Цезаря непроизвольно, он бы хотел реагировать тише, но у него не получается — он слишком напряжен и возбуждён. Дофламинго совсем не пытается его заткнуть и не просит молчать, только легко улыбается, уже не сверкая зубами в темноте. Вскоре Цезарь плюёт на всё: без разницы, что о нём подумает Моне, она-то знает, что он далеко не святой, а вот остальным придётся снова лапшу на уши понавешивать — во избежание подозрений. Дофламинго не умеет сдерживаться, с ним каждое действие переходит свои жалкие пределы дозволенного. Дофламинго сбрасывает перьевую накидку, обнажает перед Цезарем твёрдые сильные плечи. Они оба остаются нагишом, Цезарь оценивает этот жест. По бугристым мышцам стекают капельки пота, отсвечивая серебром на коже кофейного цвета. Цезарь цепляется за них глазами, а после с пристрастием и каким-то особым наслаждением хватает Дофламинго за шею. Недостаточно сильно, чтобы задушить, но достаточно, чтобы заставить шейные мышцы и вены напрячься. Дофламинго скалится позволяюще-снисходительно, хватает Цезаря за волосы, притягивает совсем близко и кусает за щёку, чуть зажевав. Цезарь открывает рот, подавляя внутренний вскрик от неожиданности, впивается ногтями в кожу на шее, чем заставляет Дофламинго нахмуриться. Он больно отталкивает Цезаря на спину и не даёт подняться, придавливая ладонью солнечное сплетение. Когда Дофламинго начинает двигаться снова, Цезарю остаётся обхватить его ногами как можно крепче — держаться ему больше не за что. Он выворачивает кисти, удерживаемые Дофламинго, и больно цепляется в его руки. Дофламинго улыбается довольно, искажая всё, что можно, и получая от этого наслаждение. Уставшего Цезаря, не желающего ни говорить, ни вообще на что-либо отвечать, Дофламинго укладывает в кровать бережно, почти с родительской заботливостью — переносит на руках, накрывает одеялом, приглаживает длинные смоляные волосы, заправляя их за рога. Цезарь смутно помнит это сквозь полусон. На утро Цезарь просыпается как помятый лист бумаги. С первыми движениями ощущает боль в спине и пониже поясницы, недовольно кривится. Воспоминания приходят к нему отрывками, он раздраженно вскакивает с постели, о чём жалеет сразу же. Неустойчиво держась на ногах и немного сгибаясь в спине, ему приходится опереться на перила кровати. Цезарь думает, что произошедшее вчера не так уж и значительно. На их бизнесе это не отразится, но вот на не деловых отношениях… Цезарь не знает, он раздражён, только и всего. Дофламинго не дожидался ответа, Цезарь, может даже, согласился бы, но он пришёл и взял силой, как и делают пираты. Дофламинго мог бы быть с ним помягче, но тут Цезарь осекается, понимая, что такой уж он человек. Цезарь забрасывает на плечо полотенце и идёт в душ, не рассматриваясь по сторонам. По дороге он очень некстати встречает Моне, та отворачивается чуть в сторону и, кажется, посмеивается в кулак, притворяясь, что поперхнулась. Пару секунд они молчат, не пересекаясь взглядами, Цезарю кажется, что если она скажет что-то не то, он отрежет ей язык. — Мастер, вчера было очень шумно, дети о вас беспокоились, — говорит она. — Я не знала, что им сказать. Они рвались узнать, что с вами, но мне удалось их удержать, — она поворачивается к нему с едва заметной улыбкой вежливости, зелёными яркими глазами, смотрящими ровно, ничего не выискивающими, уже как будто знающими. — Спасибо, Моне, — Цезарь выдыхает, чуть расслабляясь. Что бы Моне не знала или о чём бы не догадывалась, пока она молчит, всё хорошо. Моне умеет молчать, когда надо, это Цезарю в ней нравится. — Я сам им всё объясню. — Хорошо, — кивает она и удаляется, взмахнув несколько раз крыльями. После душа Цезарь чувствует себя посвежевшим, вытирает длинные волосы полотенцем с каким-то непонятным удовольствием и возвращается к себе. Только сейчас он замечает на столе короткую записку: «Не скучай. Целую, Джокер». Цезарь скалится немного злостно — наверняка издевается, наглый, бессовестный Джокер. И в то же время Цезарь расслабляется, мерно успокоенно выдыхая. Он не чувствует в действиях Джокера намерения обидеть или унизить его, и это важно. Дофламинго показывает, что хочет Цезаря себе целиком, не только его способности. Цезарь знает, что нельзя истолковывать Джокера неправильно, тем более, нельзя на него обижаться, в независимости от того, что он делает и что имеет в виду. Те, кто не могут совладать с собой, рядом с ним не выживают. Такому уж человеку он доверился, и не собирается об этом жалеть.

***

Когда на базе появляется Ло, этого более, чем достаточно, чтобы быть осторожным. Цезарь не спешит тревожиться и рассчитывает совладать с ним сам. Ло внушает опасность, за ним тёмной тенью крадётся загадка, сам он ступает решительно, действует дальновидно. Цезарь считает, что принял достаточные меры предосторожности. Ло ведёт себя целиком уверенно, и это Цезарю кого-то напоминает. Ло игнорирует грубость, показывает своё превосходство спокойствием. Ло смотрит холодно и расчётливо, Цезарь не может с ним не считаться. — Ло, что связывает тебя с Джокером? — из праздного любопытства интересуется Цезарь, не надеясь на прямой и честный ответ. — Сейчас ничего, — Ло чуть сужает разрез глаз, улыбается, притягательно и подло, — но я не хочу, чтобы он меня беспокоил. Цезарю немного невдомёк, но он решает всё так и оставить.

***

Проблемные Мугивары появляются, как гром среди ясного неба, Цезарь не может понять, как они могут быть такими безрассудными, идти против того, кому Цезарь доверил всё, что у него ценного было, на кого сделал все свои ставки. Возможно, позволить Ло остаться, не зная о его мотивах, было фатальной ошибкой. Когда Цезарь оказывается схвачен, ему приходится совсем несладко, но Дофламинго по-рыцарски торопится его спасать, и это не может не радовать. Цезарь доверяет Дофламинго свою жизнь и возлагает на него свою надежду. Птицы улетают на север, Цезарь, связанный и избитый — за ними. Дофламинго должен был его спасти, но у него не получается. Цезарю приходится выживать самому, как потрёпанной кошке с разбитым непредвиденно сердцем.