Выплыл остров из тумана...

      Торчать на берегу без движения мне порядком надоело, и я осторожно поднялся, стараясь не подвернуть затекшую ногу. Сердце соленого гиганта продолжало биться так же равномерно, как и два часа, и, вероятно, два миллиарда часов тому назад, волны раз за разом накатывали на полуметровую полосу темного песка и тихонько отступали, чтобы немного погодя вновь продолжить свой бесцельный ленивый штурм. Было облачно, и, судя по освещению, солнце клонилось к западу, но определить его высоту над горизонтом не представлялось возможным, да и не было в этом никакой необходимости. Какой смысл узнавать точное время суток, если это знание будет не к чему применить? Видимо, так уж устроен человек: когда все внезапно идет вверх тормашками, он судорожно пытается ухватиться за привычные мелочи, ритуалы, предметы в надежде обрести хоть какую-то точку опоры в новом мире. Для меня таким якорем, похоже, стали часы, которые я раз за разом тщетно пытался нащупать у себя на запястье. Эх, где вы сейчас, родные? Тикаете себе, наверное, в такт дождю…       Какой-то парой сотен минут ранее я сидел за шкафами у знакомого букиниста и бережно листал неформатный фолиант в потертой бархатистой обложке, прислушиваясь вполуха к танцу капель на булыжной мостовой под окном. Снятые часы лежали рядом на полу. Володька Макаров давно пытался заманить меня к себе этой книгой, рекламируя ее при каждом удобном случае, и после пары нечетких сканов, брошенных в мой почтовый ящик, я, наконец, сдался. Судя по Вовкиным словам, эффект от ее просмотра получался не хуже, чем от применения грибов-галлюциногенов. Это заявление меня несколько озадачило, поскольку, во-первых, было не совсем ясно, как чтение текста, пусть даже и психоделического, может настолько сильно влиять на сознание, а во-вторых, я прежде не подозревал о тайной стороне Вовкиной жизни, позволившей ему прибегнуть к такому сравнению. Как бы то ни было, на все мои расспросы он только загадочно улыбался, а между тем расстояние между нами и его логовом все сокращалось. В лучших традициях жанра мой друг снимал первый этаж (второй был заколочен, и кроме случайных котов туда никто не забирался) кособокого деревянного домишки на тупиковой улочке, упиравшейся в Соловьиную балку. Три комнаты были доверху завалены книгами вперемешку с различным хламом, а сам хозяин ютился на крошечной кухоньке с массивной дровяной плитой. Место было необычайно тихое и зеленое, но при этом в шаговой близости от центра, и оставалось лишь удивляться, как он справляется с арендной платой, не имея стабильного дохода. Впрочем, зная Вовкину натуру и его врожденный талант махинатора, можно было с уверенностью сказать, что без крыши над головой он никогда не останется.       Издание же оказалось вовсе не художественной литературой — скорее, это было нечто вроде небезызвестного манускрипта Войнича, только с уклоном в морскую тематику и сопровожденное минимумом текста в виде значков, напоминавших сигнальные флаги и гербы одновременно. Большую часть поверхности почти полуметровых страниц занимали причудливые пейзажи незнакомых островов, выполненные в реалистической манере, но представлявшие собой немыслимую смесь природного и техногенного. Гигантские шестеренки, наполовину ушедшие в мох; мрачные ворота бункера посреди буйной лесной зелени; исполинская часовая башня метрах в пятидесяти от берега; абсолютно стимпанковый железный дирижабль, неизвестно зачем приваренный трубами к неприступной скале… И — ни единого следа присутствия человека, будь то жилище, дорога или сад. Это было похоже на альбом иллюстраций к фантастическому роману о планете роботов, но что-то мне мешало принять эту, в общем-то, логичную гипотезу, что-то не давало покоя и ворочалось внутри, как будто последняя деталь мозаики не хотела вставать на место, и дело было не в зашифрованном тексте, не в несоответствии старинности переплета содержанию, не в технике рисунка, нет — но в чем именно, я никак не мог сформулировать. Наверняка библиофил со стажем, коим Вовка, несомненно, являлся, должен был бы знать о таком сокровище если не все, то, по крайней мере, больше других, однако на ворох моих вопросов касательно происхождения непонятного тома «и вообще» друг в очередной раз улыбнулся и сказал: «Сам разберешься, ты же у нас любишь загадки!», после чего спешно ретировался под невнятным предлогом («Дамы, понимаешь, ждать не любят»), и я остался один. Лично меня дамы не обременяли, — по крайней мере, в последнее время, — так что впереди намечался уютный неторопливый вечер в обществе шелестящих подруг. Я устроился поудобнее и снова пролистал странную книгу от начала до конца. В этот раз мне почудилось, что вид на остров с пристани, размещенный на последнем развороте, обрел новые краски и стал еще реалистичнее, но я сразу же списал это на усталость. Мало ли что привидится в сумерках…       Краем глаза я заметил какое-то шевеление. Нет, нет, это же просто картинка. А вдруг мастер использовал какую-то особенную краску, начинающую играть в полутьме? Я снова сфокусировался на панораме острова, и теперь она показалась мне объемной. Ничего не понимая, я совершенно машинально поднес ладонь к иллюстрации и провел пальцами по ее поверхности, но бумаги под ними не ощутил. Точнее, не ощутил вообще ничего — вместо этого рука рассекла влажный воздух. Легкое головокружение — и вот я уже лежу на досках причала, а надо мной парят чайки. «Кин-дза-дза!» — в сердцах подумал я. — «Хорошо хоть не пустыня». И лишь секунду спустя нахлынуло: мать божья! как? куда? где? каким образом? зачем? кто? и все-таки — как, черт возьми?!..       Теперь эти вопросы остались в трех часах позади, а ноги слегка гудели от долгого хождения по пересеченной местности. От пристани на холм вела вырубленная в камне крутая лестница, а наверху виднелась крыша какой-то постройки, напоминавшей беседку, но я, сам не знаю, почему, не отважился сразу подниматься туда, и вместо этого отправился в дикую часть острова. Он оказался совсем небольшим, около четырехсот метров в длину и полутораста в ширину, однако разнообразие флоры и форм ландшафта на этом клочке суши откровенно поражало. Здесь были и сумрачные овраги, поросшие папоротником, и бор, полный образцовых мачтовых сосен, и усеянные земляникой травянистые склоны, сбегавшие к воде, и даже маленький песчаный пляж с типично прибалтийскими валунами. Над всем этим великолепием доминировала внушительной высоты скала, увенчанная не то каменной, не то металлической башней, мигом вызывавшей в памяти форт Бойяр и старца Фура с его головоломками. Живности тут, по-видимому, не водилось, не считая уже упомянутых чаек, но вполне возможно, что я кое-что пропустил — в конце концов, меня занимали вещи поважнее поиска барсучьих нор. Самой же впечатляющей составляющей антуража оказались творения рук человеческих, группами разбросанные повсюду — если их, конечно, создали люди, в чем я отнюдь не был уверен. В реальности они выглядели совсем иначе, чем на бумаге: шестеренки размером с колесо «Белаза» доходили мне до плеча и сильно пахли ржавчиной, а покосившаяся колокольня на отмели оказалась не такой и впечатляющей. К дирижаблю некогда был переброшен мостик, но теперь он обвалился, и железный гигант несуразным самоваром маячил за каменистыми грудами. Кроме того, обнаружилось множество мелочей, отсутствовавших на иллюстрациях: дорожки и ступеньки, ведущие в никуда, огражденные площадки, закрытые медными колпаками, погашенные прожекторы на длинных ножках… Что же это все-таки за мир, неужели умело наведенная галлюцинация? Пришлось, следуя старинному рецепту, надавить себе на глаз и со вздохом констатировать несостоятельность этой теории.       Съеденной земляники оказалось явно недостаточно, и я все явственнее ощущал, как в желудке образуется пустота. Губы пересохли, но никакого четкого плана насчет утоления первичных потребностей у меня не было, кроме вполне логичного предположения, что там, где есть строения, должна быть и вода. Убедившись, что ничего вразумительного остров мне пока больше предложить не может, я направил стопы на вершину холма и вскоре уже стоял перед странным зданием с колоннами, напоминавшим древнегреческий храм, только совсем маленький — впрочем, насколько я помнил, святилища непопулярных божеств могли быть гораздо скромнее чем, скажем, у Зевса или Афины, да и традиций местных безумных архитекторов, кем бы они ни являлись, я пока что не знал. Задней стеной сооружение вплотную примыкало к скале, вернее даже, вгрызалось в нее, рождая сюрреалистическое ощущение, что каменная глыба была пристроена к «храму» гораздо позднее его самого. Портал размером с парадное обыкновенной многоэтажки не был ничем закрыт, и в полумраке угадывались какие-то полки, тянувшиеся в глубь постройки. Переступив порог, я замер в недоумении: все стены крохотного зала были уставлены забитыми под завязку книжными стеллажами, отчего и без того небольшое помещение сжималось до габаритов предбанника в сауне, и это сходство усиливалось обилием дерева. Насыщенный запах слежавшихся страниц и переплетов разной степени древности мигом опьянил меня, как в детстве, когда я, еще не умея читать, листал дедовы энциклопедии исключительно ради этого книжного аромата. С невысокого потолка свисала вычурная хрустальная люстра, едва не касавшаяся моей макушки, и я не без удивления отметил, насколько она была прозрачна и чиста — такое чувство, что ее намывали если не ежедневно, то, по крайней мере, регулярно. Свечи в восьми держателях были совершенно новыми. Почему-то на ум пришли гномы-ассенизаторы из «Понедельника» и мыши-уборщики из «Ласкового дождя», и мне стало неуютно. Тома на полках, насколько можно было судить по первому впечатлению, также пребывали в идеальном состоянии, несмотря на отсутствие дверей и непосредственную близость океана (определить окружающий водоем как море я так и не решился).       «Интересно, какому психу взбрело в голову строить библиотеку на уединенном острове, да еще и не защитить при этом книги от стихии?» — подумал я, остановившись у низкой металлической двери в дальней стене. «Тут же, наверное, есть настоящие раритеты!»       — Эй, парень, поди сюда! — резко прозвучало над левым ухом, отчего душа мигом ухнула в пятки. — Ну, чего стоишь? Падхады, азалачу, зэлатом-сэребром асыплу! — добавил женский голос. Я осторожно повернулся, сбрасывая мурашек с затылка. Встреча с цыганкой или кем похлеще в древнегреческой библиотеке посреди ничего служила бы подтверждением окончательного и неопровержимого диагноза «шизофрения», однако получение белого листа из желтого дома в мои планы сейчас точно не входило.       В угловом стеллаже, примерно в метре от пола, была устроена ниша с наклонной нижней поверхностью, на которой, словно бестселлер в витрине магазина, особняком лежала большая красная книга. Из декоративной рамки на обложке на меня смотрело миловидное девичье личико, обрамлененое медным каре, слегка хулиганистое, но, несомненно, привлекательное. По рамке-окошку то и дело пробегали помехи, изображение двоилось, расплывалось, покрывалось «снегом», но неизменно восстанавливалось. Главное же, что девушка была живая — не голограмма, как мне подумалось в первые секунды, а самая что ни на есть настоящая, и убедиться в этом я смог несколько мгновений спустя.       — Поднеси свою ладонь к окну моей темницы, о странник, — пробиваясь сквозь искажения, с напускной томностью произнесла незнакомка. Еще не оправившись от потрясения, я автоматически выполнил ее просьбу и тут же отдернул руку, пронзенный резкой болью. Ниже мизинца багровел след от укуса.       — Что, здорово я тебя обманула? — расхохоталась рыжая. — Да ты не сердись, просто я жуть как соскучилась по телесному контакту, а такую возможность в лице тебя грех пропустить! Томлюсь в этой книге черт знает сколько, поговорить не с кем, — ну, почти не с кем, — а тут и спаситель пожаловал!       — Так ты настоящая? — наконец произнес я. — Как ты туда попала? Кто ты вообще?       — Да, я же не представилась. Алиса. Не кэрролловская, конечно, но зачем тебе какая-то мелкая, когда есть я? Ты-то сам чьих будешь? Слушай, сыграем в подкидного, а?       — Заткнись, мерзавка бессовестная! — внезапно раздалось за спиной, и ноги сами развернули меня на сто восемьдесят градусов. Прямо напротив Алисиной ниши располагалась такая же, но с книгой темно-голубой, и рамку на ее обложке заполняло бледное красивое лицо тонких черт с огромными зелеными глазами, гневно сверкавшими из-под сиреневых прядей.       — Не слушай эту стерву, это из-за нее мы навеки заперты тут! — тут фиолетовая девушка на секунду захлебнулась рябью белого шума и снова вынырнула из него уже присмиревшая, видимо, заметив, что я смотрю на нее. — Как тебе наш укромный уголок? — со смущением промолвила она.       — Ой-ой-ой, это кто там голос подает, никак мамзель Элен соизволили снизойти до нас? — желчно усмехнулась Алиса. — Нарядились, поди, в ваше лучшее платье — ну дык, натюрлих, разве можно пропустить визит заморского прынца?       Сиреневая Элен (как я узнал чуть позже — Елена) только смерила ее полным презрения взглядом и ничего не ответила. Чтобы разрядить ситуацию, в которой по-прежнему преобладало непонятное, я представился им обеим и стал сбивчиво расспрашивать обо всем, что накопилось в голове за последние пару часов. Изображения продолжали фонить и скакать, ежесекундно пропадая, поэтому местами мне приходилось додумывать части произносимых фраз. Говорили девушки по очереди, с преувеличенной нарочитостью игнорируя присутствие друг друга — чувствовалось, что их разделяет колючая стена неприязни. Выяснилось, что место, в котором мы находились, действительно было книгой, созданной — вернее, написанной — в незапамятные времена неким Атрусом. Принять, а тем более осмыслить это было крайне трудно, но Алиса попыталась объяснить мне, что, наряду с мирами физическими, существует и множество описанных миров, вход в которые осуществляется посредством особых книг-мостов. Похоже, что в данную вселенную, или, как выразилась девушка, «эпоху», можно было попасть несколькими способами, поскольку о Вовкином издании она прежде ничего не слышала. Путешествия по таким мирам были для моих новых знакомых чем-то вроде хобби, которому они предавались втайне от родителей («Знаешь, как приятно иногда пощекотать себе нервы?» — хитро улыбнулась рыжая), а роковая вылазка состоялась по Алисиной инициативе — роковая, потому что до попадания сюда девчонок связывала крепкая дружба. На этом месте рассказчица вдруг стушевалась и насупилась, опустив глаза.       — Так что же произошло дальше? — помедлив, спросил я. — Как вас угораздило попасть за решетку — и что, собственно, вас рассорило?       Не оборачиваясь, я почувствовал на себе тяжелый взгляд Елены.       — Ну, понимаешь, — неожиданно произнесла та удивительно легким, даже игривым, тоном, — скажем так, в этих книгах до нас сидел кое-кто другой, а еще один кое-кто — тут молнии из ее глаз пронзили уже Алису — сделал все для того, чтобы мы остались здесь надолго.       — Послушай, я же просто пыталась с ними договориться, дурочка! — в отчаянии крикнула Алиса. Поняв, что не стоит брать это препятствие с наскоку, я поспешил направить разговор в другое русло.       Вселенные книг-тюрем также представляли собой крохотные острова, затерянные в бесконечном океане, сбежать с которых было невозможно в принципе — мало того, эти мини-миры отрицали саму идею смерти, и любые попытки свести счеты с жизнью оканчивались неудачей. Нож наотрез отказывался разрезать вены, вода не желала наполнять легкие, а удар от падения с большой высоты получался настолько слабым, что не оставалось даже синяков, но все другие законы физики продолжали исправно действовать. Об этих мрачноватых подробностях мне поведала Елена, и я поразился спокойствию, с которым она их перечисляла — просто не верилось, что хрупкая меланхоличная девушка может настолько отчаяться. Алиса же, в свою очередь, не раз пыталась покинуть проклятый берег на лодке, но уже метров через пятьдесят начиналась такая качка, что грести не оставалось сил. Нехватки еды и питья пленницы не испытывали: создатель темниц позаботился и об этом, так что в распоряжении Алисы был фруктовый сад и лоскут распаханой плодородной земли с кое-какими посадками, а Елене досталось некоторое поголовье кур и кроликов, на которых ограничение по использованию режущих предметов, судя по всему, не распространялось.       — Скажи, а в твоем мире бывает зима? — в какой-то момент спросила моя темноволосая собеседница и, получив утвердительный ответ, печально добавила: — Если бы ты знал, как я соскучилась по снегу! Вечное лето дает только видимость счастья и беззаботности…       Остаток дня я провел в беседах со своими новыми знакомыми, попутно ставя нехитрые опыты с пленившими их книгами. Выяснилось, что через окошки спокойно проходят некоторые органические субстанции (яблоко с одного из деревьев на границе луга и леса, найденных во время второго обхода острова, морская вода, которую я бережно нес в ладонях от самого берега, или земляника, которую узницы с благодарностью у меня приняли), но любые попытки передать внутрь, скажем, камень, деревяшку, гвоздь или другую книгу были заведомо обречены на провал. Пятирублевая монетка, завалявшаяся в кармане моих джинсов, отскочила от отверстия в обложке, как от невидимого экрана, а когда я попытался зажать ее в кулаке, тот также натолкнулся на преграду. Примечательно, что пустую руку я мог беспрепятственно просунуть сквозь рамку, однако ни Елене, ни Алисе со своей стороны не удавалось этого сделать. При помехах же обложки становились полностью непроницаемыми для чего бы то ни было. Перемещение книг в пространстве никоим образом не отражалось на их обитательницах (когда Алиса неожиданно попросила подбросить ее в воздух, я, честно говоря, струхнул, но в итоге провел-таки рискованный эксперимент и убедился, что с девушкой ничего не случилось), так что я имел дело с чем-то вроде видеосвязи, но с возможностью выборочного одностороннего проникновения на другую сторону. Открыть же ни один из томов не получалось: страницы были словно спаяны между собой, и разделить их не могли даже острые как лезвие кромки раковин, которые я нашел на пляже. Оставалось лишь пожать плечами и принять гипотезу о существовании в этом мире магии.       Судя по показаниям внутреннего хронометра, время уже подбиралось к полуночи, а перегруженный мозг напрочь отказывался воспринимать новую информацию, все чаще включая автоответчик: «Я подумаю об этом завтра». Я уже не был в состоянии ничему удивляться, и, вконец умаявшись, извинился перед украдкой позевывающими хозяйками библиотеки (хотя, согласитесь, немного нелепо называть хозяином сидящего в заточении), съел еще одно яблоко и устроился на ночлег прямо на ковре, отгородившись от входа баррикадой из томов, бесцеремонно снятых с полок — в основном это были книги либо на латыни, либо написанные тем же шифром, что и злосчастный Вовкин фолиант. На пристани отыскался кусок парусины, ставший мне одеялом, так что, хоть и с некоторой натяжкой, минимальный уровень комфорта был достигнут. Алиса подмигнула мне на прощание и ушла на боковую, занавесив свою рамку чем-то бордовым, за ней последовала и ее подруга-соперница. Ничто больше не нарушало тишины, лишь в какой-то момент мне показалось, что в окошке Елениной книги мелькнула легкая тень и кто-то еле слышно пожелал мне спокойной ночи.