Стена

В тот день они не успели добраться до деревни, и пришлось заночевать прямо в лесу, практически на сырой земле. Нет, у них, конечно, были палатка, одеяла, спички с зажигалкой и жидкость для розжига костра, но всё равно промозглый осенний лес не располагал к приятной ночёвке. Паллада видела, что Титан считает себя виноватым: это именно с его подачи они отправились в эту отдалённую деревню, куда и транспорт-то не ходил. «Палласиты и тут набедокурить успели, а Святые когда ещё сюда доберутся…» Паллада не злилась: они путешествовали всего ничего, но она уже привыкла, что тёплая сухая постель отныне — отнюдь не обязательная часть её жизни. Титан же вообще не жаловался: сильный и выносливый, он мог ночевать, казалось, даже на снегу. По крайней мере, так Паллада думала до той самой ночи. Заснула она, прижимаясь спиной к спине Титана, под двумя одеялами, а проснулась оттого, что сквозь сон ощутила, что его больше нет рядом. Паллада продрала глаза: в рассветной серости видно было, что Титан сидит в углу палатки, и вся его поза — неестественная, напряжённая — напугала её. Паллада подскочила, поёжилась от сырого холодного воздуха, нащупала лежащий рядом фонарь и включила его. Яркий луч высветил Титана. Тот сидел, сгорбившись, поджав под себя ноги, держался за левое плечо, а на лице его было написано настоящее страдание. От света он скривился: — Ложитесь спать, госпожа Паллада. Со мной всё будет в порядке. Но она не могла спать. Уложив фонарь на пол, Паллада подползла к Титану, взяла его руку, осторожно отвела от плеча. Она, конечно, знала, что это — стрела. Рана, нанесённая Сейей, болела до сих пор, но прежде Титан никогда не показывал этого. — Часто? — коротко спросила она. Титан сделал вид, что не услышал вопроса, и ей пришлось повторить: — Часто у тебя так? — Не очень, — поморщился Титан. — Когда много работаю… или когда сыро и холодно, вот как сегодня… Со временем это пройдёт, госпожа Паллада, не волнуйтесь, пожалуйста. — Но тебе больно прямо сейчас, — прошептала Паллада и решительно потянулась к пуговицам на его рубашке. Расстегнув, спустила ткань с плеч и сразу же увидела шрам — грубый, звездообразный, в том самом месте, куда вонзилась стрела Сейи. Титан содрогнулся, когда Паллада прижала пальцы к этой отметине, переливая в неё всё своё Космо, Космо богини любви — успокаивая боль и исцеляя. И по тому, как Титан расслаблялся, как светлело его лицо, видела, что исцеление действует и ему действительно становится легче. — Тебе стоило сказать мне раньше, — прошептала она, отнимая пальцы. Титан ощупал шрам, кажется, не веря, что тот больше не беспокоит. А Паллада вдруг поймала себя на неожиданной, совершенно не свойственной себе мысли. «А ведь это первый раз, когда я вижу его без рубашки». Раньше, когда она была богиней, а он был одним из Четырёх Королей, Титан постоянно ходил либо в своём балахоне, под которым с равным успехом можно было спрятать и рельеф мышц, и пивное пузо, либо в Хронотекторе. Теперь, когда они путешествовали, он предпочитал удобные футболки, рубашки и куртки, но светить голым телом друг перед другом у них до сих пор было как-то не принято. Конечно, оба знали, что любят друг друга — это ясно стало ещё по той битве против Афины и Сейи, когда Титан сражался за неё не как за свою богиню, а как за свою любимую женщину, а ей казалось, что каждый полученный им удар ранит её саму прямо в сердце. Но после этого их отношения словно зависли в неопределённости. Никто никогда не смотрел на Палладу с такой нежностью, как Титан, никто не оберегал её так искренне, так самоотверженно — но Паллада прекрасно понимала, что прикоснуться к ней в понимании Титана — нечто вроде святотатства. Он ставил себя значительно ниже её, своей богини, и, как и Сейя по отношению к сестричке Афине, мог позволить себе только молчаливое обожание. А сама Паллада никак не могла решиться сделать первый шаг — всё время казалось, что убеждение в нём окажется сильнее её искреннего порыва, и, хоть ей всё чаще и чаще снились его горячие руки, пробирающиеся под одежду, его поцелуи, вес его тела, вжимающего её в кровать, Паллада боялась неосторожным словом, действием разрушить ту хрупкую, дрожащую нить, что протянулась между их сердцами, боялась, что Титан отступит, снова превратившись в её защитника, слугу — и не больше. Но сейчас он сидел перед ней, полуобнажённый, ощупывающий след от раны на плече — и Паллада поймала себя на мысли, что хочет коснуться его груди. Вот так просто протянуть руку и коснуться, скользнуть ладонью по мышцам, провести по шее, а вторую руку опустить на плоский живот и ниже… Титан неожиданно взглянул прямо на неё, и Паллада поспешно отвела глаза, надеясь, что не покраснела. — Госпожа Паллада, — сказал он. — Спасибо. Я бы никогда не заставил… Не в силах слушать это, Паллада подняла ладонь и прикоснулась к его губам. Глаза Титана удивлённо расширились, и тогда она, отняв пальцы, поцеловала его. Как же он ждал этого! Будучи совершенно неопытной в вопросах любви, Паллада всё-таки поняла — мысленно, в мечтах и снах, Титан уже множество раз целовал её. Поняла по тому, как он мгновенно перехватил инициативу, какие нежные оказались у него губы, как умело и чувственно он её целовал — так, что внизу живота сладко-болезненно потянуло. Рука Титана скользнула по её спине, лаская и в то же время обнимая крепче, и, прижавшись прикрытой только тонким трикотажем футболки грудью к его обнажённой плоской груди, Паллада почувствовала, что томительное напряжение в животе стало только сильнее. Желая ощутить его тело ещё ближе, полнее, она обвила рукой шею Титана, а пальцами второй руки зарылась в его короткие жёсткие волосы. Титан тихо застонал и отстранился. — Госпожа Паллада, — произнёс он хрипло, отводя взгляд. — Я не смею прикасаться… — Помнишь, ты обещал сестрице Афине сделать меня счастливой? — спросила Паллада, прижимая ладонь к груди в попытке унять колотящееся сердце. — Так почему же ты отказываешь мне в своей любви? Всегда спокойное лицо Титана за один миг изменилось — она уже видела такое раньше, когда он предавал Сатурна ради неё, когда он сражался с Сейей. Словно расступались облака, и в появившемся просвете проявлялись его настоящие чувства. Он подался вперёд, взял её за руки и крепко сжал. — Госпожа Паллада, я люблю вас больше всего на свете, я умереть готов ради вас… — Но я не хочу, чтобы ты умирал! — крикнула она, почувствовав, как горло сдавило от одной этой мысли. — Я хочу, чтобы ты жил! Рядом со мной! Помнишь, как Сейя говорил: «Для меня Афина — просто женщина»? Я тоже хочу быть для тебя просто женщиной, Титан! Он порывисто обнял её, так крепко, что у Паллады перехватило дыхание. Она ткнулась носом в его шею, повинуясь желанию, коснулась губами, ощутив, как вздрогнул он от этого неловкого поцелуя. — Я очень хочу этого, — тихо признался Титан, не выпуская её из объятий. — Множество раз в моих снах мы с вами занимались любовью, как обычные люди, но предложить вам что-то подобное… Паллада молчала, хотя тоже много могла рассказать о своих снах. О его губах на груди, его пальцах между ног — таких явственных, словно она действительно когда-либо переживала подобное. Паллада читала эротические романы, взятые в библиотеке своего дворца, но почему-то уверена была — даже не будь она теоретически подкована, ей всё равно снилось бы то же самое. Просто потому, что это был Титан. Титан, который был рядом с ней всегда, и которого она в конце концов полюбила. Сначала она была маленькой девочкой, и он относился к ней как отец. Тогда он казался ей ужасно, немыслимо старым, а за всеми его действиями стояли долг и отцовская привязанность. Он учил её, рассказывал о мире, отвечая даже на дурацкие вопросы, следил за тем, чтобы она всегда была накормлена, серьёзно выслушивал её наивные рассуждения и сидел у её кровати, когда она умудрилась простудиться, и Паллада до сих пор помнила ощущение от его ласковой, надёжной ладони на её лбу. Потом она подросла, начала видеть и понимать больше, и Титан уже не казался ей стариком, хотя она всё ещё не могла воспринимать его как объект привязанности. Будучи подростком, она влюблялась в прекрасных рыцарей, героев книг, не видя, что её рыцарь — совсем рядом, только руку протяни. Титан стал для неё старшим братом, она с удивлением заметила, что с ним можно говорить и на равных, подолгу обсуждая что-то интересное обоим. Он остался таким же терпеливым, таким же надёжным — островком спокойствия в буре, и порой Паллада даже забывала о его притворстве, так хотелось ей верить, что его доброжелательное, дружеское отношение — настоящее. Потом она стала взрослой женщиной. Её понимание, всё, что она могла охватить разумом, расширилось до предела, и Паллада помнила, в какой восторг привело её осознание того, что вопросы, казавшиеся неразрешимыми раньше, теперь имеют простые и понятные ответы, что она мыслит, чувствует и понимает, как полностью сформировавшаяся личность. Космо Афины, женщины, заставило её ум и душу повзрослеть так же быстро, как и тело, но всё равно у Паллады ушло несколько дней, чтобы привыкнуть к новому осознанию себя. И к новому осознанию других: вдруг понять, что Титан молодой и красивый мужчина, оказалось ещё более неожиданно. Она украдкой разглядывала его, когда думала, что он не замечает, наполовину в шутку представляла, как он её целует, как обнимает, прижимая к себе — а потом вдруг осознала, что шутка перестала быть шуткой, что она хочет этого, стремится к этому всерьёз. Но шла война, где-то впереди ждала встреча с сестрицей Афиной, и Паллада попыталась забыть эти мысли. И поэтому она не сразу заметила, что и Титан стал смотреть на неё по-другому. Он опускал глаза в её присутствии, чего никогда раньше не делал. Он словно сбегал, ускользал от неё, и, хоть теперь она и знала, что он на её стороне, она никак не могла понять, что заставляло его вместо того, чтобы сближаться с ней — ведь они остались вдвоём против целого мира! — отдаляться, выстраивать между ними стену, незримую, но прочную. А потом был бой против Афины и Сейи и ответ, которого она так ждала. «У тебя есть тот, кто любит тебя, — сказала тогда сестра. — Я хочу, чтобы ты была счастлива. Титан, пожалуйста, сделайте её счастливой». И Паллада не собиралась выпускать своё счастье из рук. Она немного отстранилась, ласково провела ладонью по его щеке, коснулась губ. — Значит, я предлагаю тебе, — прошептала она и потянула вниз его рубашку, снимая её окончательно. Руки Титана обвились вокруг её талии, пробираясь под майку, и каждое их прикосновение жарко отдавалось в низу живота. — Здесь? — спросил он, с тревогой глядя на неё. — Может, стоит дойти до деревни и найти нормальную кровать?.. — Если мы прервёмся, ты снова сбежишь, — отозвалась она, а затем отстранилась и решительно сняла майку. Титан снова потянулся к её губам, его руки — чуть шершавые, привыкшие касаться рукояти меча, а не женского тела, но всё равно ласковые — гладили её спину, и эти осторожные прикосновения заставляли Палладу выгибаться, плотнее прижимаясь к нему. Прикосновение обнажённой кожей к его телу отозвалось таким фейерверком ощущений, что Паллада тихо застонала в его губы, а затем откинулась, падая в разворошённые одеяла и увлекая Титана за собой. Правая рука нащупала фонарь, и Паллада вслепую его выключила. В палатке воцарилась полутьма, разрезаемая лишь пробивающимся из-под полога неверным утренним светом, но Палладе не нужен был свет. Она ощущала Титана всем телом — губами, руками, скользящими по его спине, бокам и животу, кожей. Он же, видимо, забыл о сомнениях — целуя её шею, её ключицы и плечи, Титан казался таким порывистым, таким… страстным, что если бы Паллада не видела его в том самом бою, она удивилась бы сейчас. Тогда, стоя перед Сейей, Титан, её островок спокойствия, её каменная скала, защищающая от ураганов, вдруг повернулся другой стороной — безумной, одержимой любовью к ней. И сейчас он снова открывался, снова сбрасывал маску бесстрастности, и Паллада почти ощущала, как истаивает стена, что он так долго и старательно выстраивал между ними. Стена долга, почитания и обожествления. Губы Титана скользнули ниже, сомкнулись вокруг её соска, и Паллада ощутила всплеск желания. Низ живота налился тяжестью: это было странное ощущение, никогда раньше не испытанное, но умом Паллада прекрасно понимала, чего именно хочет сейчас. Она опустила руку, провела ладонью по животу Титана, и её пальцы наткнулись на твёрдую выпуклость внизу. Паллада тут же испуганно отдёрнула руку — не знала, как он отнесётся к такому откровенному прикосновению — но Титан, кажется, больше не волновался. И такое тоже она видела прежде: мгновения, когда он отбрасывал все сомнения так решительно, что их не оставалось и следа. Он запустил руку под ткань её пижамных штанов — Паллада вздрогнула, ощутив прикосновение ладони к своей ягодице — а потом стянул их, оставив её совершенно обнажённой. Не было ни стыда, ни неловкости — только ощущение, что всё идёт так, как должно. Титан мягко раздвинул её ноги, и его ладонь скользнула сначала по внутренней стороне её бёдер, а потом — Паллада громко вздохнула от изумления и нового, необычного ощущения, вызванного этим прикосновением — оказалась между ними, на самой нежной и чувствительной плоти. Дышать вдруг стало очень трудно, Паллада закусила губу, выгибаясь, подаваясь навстречу его ладони. Это было так необычно, так сладко и волнующе, что на какое-то время Паллада совершенно потерялась — вся она, все её ощущения от своего тела сконцентрировались на пальцах Титана, проникающих, казалось, всё глубже и глубже, почти под кожу. Когда Титан убрал руку и полностью разделся сам, Паллада, наконец, смогла перевести дыхание, и ей вдруг снова сделалось любопытно. Она во все глаза смотрела на его член — будучи начитанной девушкой, Паллада, конечно, не испугалась этой штуки, но и что делать с ней, не очень представляла. Но Титан, кажется, ничего от неё и не ждал — он снова принялся целовать её, опрокидывая в водоворот ощущений, и тогда Палладе остро захотелось сделать ему так же приятно, как он только что сделал ей. Она опустила руку, обхватила его член пальцами и принялась ласкать — неумело, но по реакции его, по сбившемуся дыханию и выступившей на коже испарине она видела, что всё делает правильно, и это добавило ей смелости. Наконец Титан мягко сжал её запястье и отвёл руку в сторону. — Достаточно, — выдохнул он ей в ухо. — Я и так уже на грани. Вдруг Паллада поняла, что сейчас произойдёт то самое, о чем она так часто читала в книжках, и ей стало страшновато. Она боялась боли, но Титан был так нежен, так внимателен, что хотелось довериться ему, и она доверилась — закрыла глаза и постаралась расслабиться. Было больно, но сильнее боли оказался неожиданный жар, охвативший её, когда она ощутила его у себя внутри. Титан почему-то медлил, внимательно следя за её реакцией, и она обхватила руками его спину, подалась вперёд, побуждая двигаться. И с каждым его толчком, с каждым движением внутри неё нарастало ещё более глубокое ощущение, чем всё, что она испытывала до того. Оно зарождалось где-то в глубине живота и заливало теплом всё её тело, и на фоне этого ощущения терялись даже до сих пор отдававшиеся внутри отголоски боли. Вряд ли это было то самое воспеваемое в книгах небесное блаженство, но ей всё равно было хорошо — так хорошо, что когда Титан резко выдохнул и расслабился, а затем вышел из неё, Паллада потянулась к нему с искренней благодарностью, и он прижал её к себе так крепко, что опять перехватило дух. — Спасибо, — прошептала Паллада, приникая к нему всем телом. В ответ Титан поцеловал её в губы, а затем в лоб, в щёки — без прежней страсти, но всё с теми же бесконечными любовью и нежностью. — Вам нужно поспать, госпожа Паллада, — тихо сказал он. — Нас ждёт длинный переход днём, а весь ночной отдых мы только что пустили псу под хвост. Она улыбнулась, устраивая голову на его плече. — Только обещай, что когда я проснусь, ты никуда не сбежишь? — Обещаю, — отозвался он. — Я ведь должен сделать вас счастливой, помните? Паллада закрыла глаза, зная — что бы ни ждало их впереди, этой проклятой стены больше нет и не будет. А значит, она действительно будет счастлива.