С учётом НДС

Музыка нас связала. Музыка нам заклеила рты, И мы висели собою довольные вниз головой. Но все ушли из зала. Чем мы тебя огорчили, эй, ты? Чего ты ждёшь? Чего ты хочешь? Отпусти нас домой. Только верёвки гнили… Я задушил её тонкой струной, И теперь — тишина. В облаке едкой пыли я помню ноты… но ты больше никому не нужна.

      Операторы приближают свои ручные камеры, целясь широкими объективами, похожими на чёрные дыры в космосе, и Егору, который всеми силами силится улыбаться девушке справа, в очередной раз становится так же тяжело, как и каждый будний и стандартный рабочий день.       Только тяжесть в разы больше. И весомей по грузу ненависти.       Объективы-дыры уже давно поглотили его, съели, сожрали с мясом, выгрызая некогда сильные кости, вынули душу и втоптали под собственными ногами, заставляя быть кем-то другим: котируемым, переслащенным, романтично-прекрасным в глаза школьниц от десяти лет и старше, а теперь, вдогонку к экранному образу, ожидает многодневное мусоливание его дуэта с девушкой, на который он никогда бы не стал подписываться добровольно.       Почему всегда так хуёво?       Почему всегда нужно чем-то жертвовать, чтобы добиться своей цели?       Почему нужно переступать через себя и выблёвывать то, что он него требуют, вместо того, чтобы делать что-то реально стоящее без морально-этических жертв и рвотных позывов? «А вы пара?» «А вы встречаетесь?» «А вы вместе же, да?»       Он видел все эти интернет-комментарии как наяву, будто бы уже через 5 минут, когда он облегчённо выдохнет и отправится за кулисы, его рука возьмёт телефон, а его усталые от блядских софитов глаза увидят эти +1000 слюнявых сообщений маленьких девочек, находящихся в предоргазменном экстазе после просмотра выпуска на ебучем Первом канале. А сам он, наморщившись, пойдёт и действительно проблюётся от переизбытка ванили и смайлков с сердечками. Потому что иначе не сможет.       Неуютно. Некомфортно. Невозможно.       Егор бы и рад постараться выудить с глухого дна своей души что-то реально похожее на романтику, на симпатию к Оле, на попытку веры в то, что ему действительно в кайф всё это изображать на публику, но чужая одежда не может прийтись в пору. Чужой костюм неподходящего размера будет сдавливать, мешать двигаться и элементарно дышать полной грудью. Чужая маска окажется слишком узкой, она оттеснит виски, приводя к непроходящей головной боли, а кожа шершавыми точками покроется аллергией на пластик и краску.       И он бы рад рассказать, повесив на лицо широкую улыбку, которая может смело конкурировать по слащавости со взбитыми сливками, что с Олей ему интересно, весело и хорошо, что все эти ёмкие фразочки про женитьбу и стёбные видео в гостиничном номере имеют реальную подоплёку и что ему реально глубоко насрать на девятилетнюю возрастную пропасть.       Это всё настолько красиво и прекрасно легло в угоду их дуэту, но до отвращения к самому себе это совершенно не в угоду ему — настоящему и неэкранному.       Эти истории — для второсортного бульварного чтива в кислотных обложках и для маленьких девочек, которые жертвуют 19 рублей ради своей веры в то, что песня про историю любви равняется истории любви в реальности.       Именно такие истории успешно продаются, пока пальцы не сотрутся в мозоли об экраны телефонов. Такие истории стоят сотни блевотных комментариев, россыпи цветных эмоджи и, конечно же, десяток «лайков» от таких же пустышек с зомбированным сознанием. «Между ними что-то есть!» «Они так подходят друг другу!» «Да они по-любому уже давно спят вместе!»       Наивные девочки, мусолящие чужие жизни до потери сети wi-fi.       Глупые школьницы с надуманными мечтами и фантазиями страхать своих кумиров.       Маленькие дурочки, присвоившие им мятую этикетку с ценником в девятнадцать рублей с учётом НДС.       Егору хреново не от дешевизны.       Ему хреново от переизбытка и частоты рьяных покупок песни, которая до зубовного скрежета его раздражает.       И Оля его раздражает.       Да и он её, наверно, тоже, раз прячет почти снулые глаза, а неё кривая улыбка больше напоминает мёртвый и безэмоциональный недооскал.       Между ними не будет умилительной love-story, потому что их нелюбовная история совсем не похожа на сладкую, сахарную вату на палочке или шоколадную глазурь на вкусном и леденящем зубы пломбире.       Их история была молниеносно-короткая, и состояла она из пяти стремительно коротких пунктов: встретились, познакомились, поскандалили, потрахались и разошлись.       Ни нежности, ни притирки, ни длинных разговоров, ни пышных букетов и вычурно-дорогих ресторанов — не было ничего, что можно придумать и навязать этим маленьким созданиями с дорогими гаджетами, купленными на деньги родителей.       Все пять элементов сошлись ровно на 24 часа, а поутру и не стало всего остального.       Лишь в минутных промежутках они быстро курили, пили виски из горла и, стоя у окна, вели короткие диалоги о том, что российский шоу-бизнес — грёбанное, вязкое болото без намёка на нужного для спасения дна.       Ещё были обрывки горьких фраз, от которых приходилось сдерживать желание вмазать Серябкиной по носу и вместо этого вжимать её в стену, трахая прямо в одежде и с папиросой во рту, зажатой между зубами.       Хотя он тоже не лучше.       Всё-таки они были хоть в чём-то похожи, раз относились друг другу идентично-одинаково.       «Всё ещё надеешься родить ребёнка?», — и ему в спину прилетали отборные маты вместе с керамической кружкой недопитого горячего кофе.       «Ты не дорос до меня, мальчик», — и он хватал её за волосы, рывком швыряя на холодный паркет, чтобы звуки удара головой об пол и короткого: «Блять!» хоть как-то могли его успокоить.       «Нам сейчас хорошо, а что будет завтра — неважно», — и ближе к полудню она ушла молча из его квартиры, одевшись так спешно и быстро, как не одевалась по утрам ни одна девушка в его жизни. Они все хотели остаться, хотели урвать драгоценное время рядом с ним, чтобы было, о чём пощебетать с тупыми подругами, а она просто и молча уходила.       Было действительно хорошо, а теперь — лишь мерзкое и колющее под рёбрами ощущение, что уже нельзя поставить жирную точку, потому что на мятой странице, посвящённой его встрече с Олей, чья-то чужая и незнакомая рука вырисовывает кривую запятую.       Это всё можно смело похоронить в памяти, потому что после того, как дверь в прихожей глухо щёлкнула автоматическим замком, ему стало наплевать.       Но теперь этот жалкий, разлагающийся труп их мимолётной связи возглавил «Айтюнс», и Егор лишь горько и кисло смеётся, отправляя Оле сухое смс: «Поздравь меня: я до ужаса ненавижу эту песню так же, как и тебя», и выключает телефон, меньше всего желая знать её ответ.       Себя он тоже ненавидит, потому что курит больше одной пачки в день и выпивает столько безвкусного кофе, и не испытывает никаких чувств, кроме усталости, апатии и капли безысходности от мысли, что ему уже никто и никогда не позволит быть собой.       И не сколько из-за Оли, сколько из-за своей никчёмности и бесхребетности, тщательно прикрывающихся шлейфом из примеси мечтателя и альфа-самца.       Потому что даже рядом с ней он по-прежнему ощущал себя одиноким.       И лучше бы всего этого не было, а ощущение одиночества больше не было бы ему хоть как-то знакомо.       Ему определённо нужно научиться говорить «Нет» и ставить на первое место своё покалеченную веру в себя, а по-хорошему — выжечь раскалённой проволокой себе это короткое, но крайне важное слово на лбу. «Какая красивая пара!» «Вы видели, как он её прижал?!» «Они определённо встречаются, отвечаю!»       Возможно, вынужденный риск чего-то да стоил.       Грёбаных слухов и поднятия рейтинга.       Грёбаного первого места в чёртовом «Айтюнсе».       Грёбаных девятнадцать рублей с учётом НДС.