Мальчик для битья

Сколько Виктор себя помнил, его одноклассник Юри Кацуки всегда сидел в одиночестве за последней партой первого ряда и носил разбитые очки. Когда Виктор впервые зашел в новый класс, ему сразу наказали: «с тем ничтожеством дел не имей». Хотя это было не в его манере, Виктор кивнул, не сильно желая вдаваться в подробности, потому что лучше заранее огородить себя от конфликтов в новом коллективе. За шесть лет учебы Виктор так и не понял, что за фрукт этот Юри Кацуки и почему каждый считает своим долгом отпинать его. Юри носил растянутые свитера и старый рюкзак с потертым брелоком-смайликом. Он ни с кем не заговаривал и даже учителя порой забывали о его существовании, совсем не спрашивая на уроках. Однажды Виктор заглянул в табель его успеваемости и приятно удивился: японец был хорош в технических науках, когда сам Виктор выезжал на списывании у страшненьких правильных девочек. Виктор вообще активно пользовался своим обаянием, находясь в любимчиках у доброй половины местных учителей. С молоденькой физичкой он даже какое-то время роман крутил, но, быстро потеряв к ней интерес, деликатно закончил отношения. То ли дело этот Кацуки: загадочный, нелюдимый. Черт знает, что у него в голове. Но Виктору нравилось. Жаль, конечно, что местное хулиганье регулярно портило эту загадочную симпатичную мордашку. Исключительно из-за личной симпатии, Виктор даже не побрезговал пару раз защитить японскую тощую задницу. Кацуки оценил. Виктор до сих пор с теплом в груди вспоминал те не по-азиатски расширенные глаза и съехавшие на нос разбитые, заклеенные скотчем очки. В каждом подростковом коллективе есть такой мальчик. Если быть точнее — «мальчик для битья». Виктор хоть и отнекивался от предложений некоторых личностей «пойти выпустить пар», но ловить японца на переменах вместе со всеми иногда приходилось. Лично в издевательствах Виктор участия не принимал, иной раз даже отворачивался. Потому что хоть он и считал себя подонком, но зрелище таскаемого за волосы и окунаемого в унитаз Кацуки больно ранило хваленое самолюбие. Хотелось погеройствовать и спасти япошку уж не от каких-то левых мудаков, решивших самоутвердиться за чужой счет, а от вроде как своих «друзей». В такие моменты Виктор совал это никому не нужное геройство куда подальше и вспоминал, что его положение в школе зависит от этих самых «друзей». Оказаться перед ними на коленях, глотая воду из унитаза по вине мимолетного желания не очень-то хотелось. Виктор всегда злился, что в момент его душевных метаний и прилюдного унижения Кацуки, последний смотрел только на него. Смотрел с такой неприкрытой надеждой и плескавшейся в глазах болью, словно ждал понятно чего. Глаза его были настолько умоляющими и отчаявшиемися, что Виктор не выдерживал и отворачивался. Ему уже самому хотелось в ближайшем унитазе утопиться. Как же раздражает, когда после насыщенной алкоголем и травкой ночи ты сидишь на алгебре ничего не понимающей амебой, а кто-то еще смеет буравить твою сутулую спину настойчивым взглядом. Виктор знал это чувство не понаслышке. Кацуки никогда не смотрел так бесстыдно, когда Виктор стоял в пол-оборота или отвечал у доски, но стоило ему вернуться на свое место (вторую парту второго ряда), как Кацуки отнимал почти касающийся парты лоб и устремлял свой прожигающий взгляд на заветную спину. Виктор злился, скрипел зубами, но ничего не говорил. Бедолаге и так не сладко живется, так что не стоит привлекать к нему лишнее внимание. Как-то раз у Виктора была девушка. Недалекая, но зато длинноногая и с грудью третьего размера. Ходила еще в местную театралку. Держалась она на сцене ужасно, но Виктор всегда хлопал как умалишенный. На одном из таких представлений, где его Хизер играла переигранную всеми кому не лень Джульетту, пришел Кацуки. Сел за два ряда до Виктора и занялся тем, что умеет делать лучше всего — сканировать знакомую спину. Так Виктор все представление, как на иголках, и просидел, а по окончанию, принимая радостную Хизер к себе в объятия, наконец поймал взгляд Кацуки и уставился в ответ. Тот, конечно, засуетился и нырнул в толпу с красной, как у перепившего малолетнего алкаша, рожей. Виктор поржал и в тот же день расстался с Хизер, ничего не объясняя ни себе, ни ей. Впрочем, в последствии он не сильно жалел, разве что ночи интимной близости пару раз со счастливым воздыханием вспомнил. Вообще Виктор думал, что они с Юри чем-то похожи. Оба приехали в Нью-Джерси по вине работы родителей и оба были этим не очень-то довольны. Эту информацию Виктор узнал случайно, невзначай поинтересовавшись у парня, учившегося в классе с самого его основания. Можно было, конечно, и подробности уточнить, но дабы отгородиться от подозрений в свою сторону, Виктор не стал этого делать. Кацуки, между тем, на переменах что-то самозабвенно строчил в своем синем блокноте. Виктору, на самом деле, было жуть как интересно. Кацуки писал быстро, в привычной манере склонившись лбом к самому блокноту. Виктор издалека видел, как он каждую буковку выводит, старательно высунув кончик языка. Очаровательное зрелище, надо сказать. Виктору понравилось, когда они с Кацуки случайно в библиотеке пересеклись. Виктор вообще редкий гость в местах личного уединения, но тогда захотелось обстановку поменять. Липнувшие со всех сторон легкодоступные девчонки и «друзья» со своими похабными шуточками иногда изрядно утомляли. Кацуки сидел на большом бежевом кресле, сняв кроссовки и подобрав под себя ноги — мангу читал. Виктор сам был искусным почитателем этой части национальной японской культуры, правда по понятным причинам скрывал это. Иногда жуть как хотелось с кем-нибудь новое детище Toei Animation обсудить. Тогда он и решил, что пусть будет то, что будет. Все равно кроме них и престарелой библиотекарши со слуховым аппаратом поблизости никого не было. — Что читаешь? Кацуки дернулся, выпучив свои глаза и огдядев Виктора снизу вверх, словно убеждаясь, что говорят с ним. — Комикс. — Мне тоже манга нравится. — Неожиданно, — пробубнил Кацуки, в защитной реакции спрятав сломанные очки и потерянные глаза за яркой обложкой. Виктор хмыкнул и плюхнулся в соседнее кресло. До конца перемены они больше не заговаривали. Учился у них в школе на два класса младше паренек такой забавный — Юрка Плисецкий. Виктору он нравился хотя бы потому, что соотечественник. Историю его приезда в Нью-Джерси никто не знал, но было доподлинно известно, что живет Юрка с шестидесятилетним дедушкой. Юрка русский хорошо знал и они с Виктором на переменах частенько языками сцеплялись, было забавно наблюдать рожи ничего не понимающих проходящих мимо школьников. Юрке пятнадцать было, но околачивался он в компании ребят постарше. Особенно Виктор был наслышан о его связях с шестнадцатилетним казахом Алтыном. Сказал бы Виктор, что Юрка вообще на девчонку похож и ему только с казахами встречаться, но вспоминая свои роскошные волосы, тут же затыкался. Виктор вообще любил с волосами возиться и никому не позволял называть себя женственным. Однако вернемся к Юрке, который однажды учудил такое, что Виктор зауважал его пуще прежнего. Было это месяца три назад, когда очередная новоиспеченная группка из малозаметных неудачников средь белого дня зажала Кацуки у школьных шкафчиков и начала требовать не пойми чего. Виктор по воле случая обтирал стены неподалеку со своими «друзьями», которые тут же с интересом принялись наблюдать за развивающейся потасовкой. Сначала Кацуки толкнули и, окружив, вжали в стену. У Виктора тогда от ярости аж перед глазами потемнело и, наплевав на одобрительное улюлюканье «друзей», он уже было сделал первый широкий шаг, как из-за угла, подобно тайфуну, вылетел Юрка. Выражая свои чувства настолько, насколько позволяла база английских ругательств, Юрка схватил Кацуки за локоть, вырывая из ненадежной стены дрыщеватых неудачников. Все поблизости включая Виктора так и замерли, пока Юрка, что-то наставляя подоспевшему казаху, уволакивал Кацуки в неизвестном направлении. Мотивы Юркиного геройства Виктор так и не узнал. Странные эти Юрии. Вообще у Виктора всегда была не очень хорошая память, но воспоминания как он, находясь под эффектом, отрекся от «друзей» и, забив на свой статус, подружился с Кацуки, были неподвластны неумолимому течению времени. Это еще перед днем благодарения было, когда на очередной перемене Кацуки с отвратительно заляпанными очками опять что-то самозабвенно строчил в своем блокноте. Именно тогда «друзья» поняли, что в последнее время жизнь япошки складывается относительно спокойно и нужно это исправить. Эд (так звали главную выскочку их группы), по-мудацки подкрался со спины и выхватил блокнот прямо из ослабших рук читающего его Кацуки. Какой же это был подлый маневр, как раз стоящий Эда. Кацуки подскочил со своего места как ошпаренный, под аккомпанемент ржущего класса пытаясь вырвать злополучный блокнот. Виктор не мог выдавить из себя ни слова. К горлу подступила отвратительная тошнота. — Смотри-ка, он про тебя пишет! — загоготал Эд, тыкнув в Виктора пальцем с обкусанным ногтем. — Тут даже рисунок есть! — Верни! — болезненно побледнел Кацуки, предпринимая еще одну безрезультатную попытку выхватить блокнот. — Какая мерзость, — сплюнул Люк, славившийся своей непримиримой гомофобией. — Всегда знал, что среди японцев одни озабоченные извращенцы. На твоем месте, Виктор, я бы прописал ему оздоровительных пиздюлей. Толпа, частью которой невольно оказался Виктор, одобрительно загоготала, начиная угрожающе окружать Кацуки, готового с минуты на минуту потерять сознание. Виктор впечатался взглядом в мертвенно-бледное лицо Кацуки с ненормально расширенными глазами. Пятясь назад, японец врезался в пыльный подоконник, до побеления костяшек сжимая его. — Вот блядина, как ему не стыдно писать эти гадости про Виктора?! — Какое он имеет право даже думать о подобном?! — Чем Виктор вообще заслужил становиться предметом дрочки этого ублюдка?! Виктор был благодарен всем этим животным (людьми их назвать язык не поворачивался), потому что именно их помойные выкрики вывели его из состояния транса, заставляя растолкать всей вокруг и встать рядом с Кацуки, который на подгибающийся ногах тут же попытался отшатнуться, но был ободряюще приобнят за острое плечо. — Вы, подонки, совсем не понимаете, что несете? — стальным голосом спросил Виктор, обводя затихший класс презрительным взглядом и прижимая испустившего дух Кацуки к себе. — Витя, ты чего? — ошарашенно пробубнил мудак Эд, в защитном жесте прижимая синий блокнот к груди. — Сколько я помню себя в этом классе, вы ни разу не ставили Юри как личность, — продолжил Виктор, на задворках сознания удивленно понимая, что имя Кацуки чертовски приятно произносить вслух. — Конечно не ставили, — насмешливо фыркнула прыщавая Зои. — Он ведь просто мальчик для битья. Виктор зло оскалился, готовясь испепелить ее одним лишь взглядом, как неожиданно, прямо из-под его бока раздался еле слышный шепот: — Она права, я лишь мальчик для битья. Не стоит защищать меня, просто вернись к тому, что ты привык делать: стой рядом и наблюдай, как твои друзья выпускают на мне свой пар. Юри дернулся, скидывая руку Виктора и низко опустив голову, шатающейся походкой, словно кто-то отбил ему все внутренние органы, прошел сквозь расступившуюся толпу. — А он дело говорит! — первый нарушил молчание Люк, повернувшись к Виктору. — В конце концов ты сам не знаешь, кого из себя строишь. — Просто я слишком долго переживал о вас, мудаках, — исказив губы в ухмылке, бросил Виктор, выхватив у Эда блокнот и кинувшись прочь из кабинета.

***

Виктор соврет, если скажет, что это было легко. Нет, войти в доверие Юри стало самым сложным испытанием, что за семнадцать лет подготовила ему жизнь. Даже тотальный игнор их с Юри личностей и полные презрения взгляды половины школы меркли по сравнению с толщиной раковины японца, на пробивание которой Виктор потратил последние два года своей школьной жизни. Но знаете, Виктор не жалел об этом тогда и не жалеет сейчас. Потому что отдача в форме искренней любви и полных доверия глаз стоила того, чтобы расшибиться перед Юри в лепешку и доказать, что больше ни одна живая душа не причинит ему боли.