Друг другу - никто

Тихий стук. Потом ещё один, более уверенный. Скрипнула дверь. В проем тут же ворвался ветер, создавая сквозняк по всему этажу, трепя занавески, ткани на стенах и в проходах, тонкую рубашку на теле итальянца. Он ни секунды не сомневался, кто окажется за дверью. — Проходи, Артур. Англичанин зашел в помещение, снимая привычные пальто и шляпу. Да, в Италии сейчас прохладно, но в Лондоне бушует едва ли не настоящий шторм, судя по силе ветра и дождя. Было трудно согреться, даже укутавшись в плед с чашкой чая перед камином. Во Франции дела обстояли не лучше. Но до них дожди с моря редко доходят. Своих хватает. А ведь самым дождливым считают именно Лондон, а не Париж, хотя последний обгоняет едва ли не в два раза по количеству осадков. Несправедливые стереотипы. В Англии всегда дождь, а в России всегда снег. Да уж. И он, и Брагинский стали жертвами массового сознания людей. Тем временем пальто оказалось аккуратно повешено на вешалку, рядом опустилась шляпа, ботинки поставлены под ними. Глухие шаги англичанина и мягкие итальянца. — Я не ждал тебя. Не сегодня. Артур прошел знакомыми коридорами в гостиную. Огромные окна, бушующий сад за ними, прохладная плитка под ногами, высокий потолок, стены спрятаны за картинами и книжными шкафами. Перед камином полукругом диван и несколько кресел со столиком между ними. В широком дверном проеме показалась фигура итальянца с бутылкой вина в одной руке и парой стаканов в другой. Закатный свет смягчал изгибы, окрашивая белую рубашку в алый, а черные штаны в грязно-коричневый. Кажется, Италия только пришел с какого-то собрания. — Полусухое красное. Как ты любишь. Да. Артур появлялся здесь чаще, чем думали окружающие. Интересы Великобритании и Италии редко пересекались напрямую. Несколько раз они оказывались по разные стороны баррикад, несколько раз побывали союзниками. О, Германия чуть не убил Керкленда, когда узнал об их стычке на Северо-африканском фронте, в которой Англия чуть не прикончил итальянца. Альфред, правда, недолго потешался над побитым старшим братцем. Не до этого ему было. Он сам получал тычки от немца и насмешки от России. Который, кстати, до Берлина дошел и очень любил вспоминать об этом. Хотя, судя по состоянию, дополз. Но это отдельная история. Вино лентой вилось от горлышка зеленой бутылки до звенящих бокалов. Карие глаза напротив казались по цвету близкими к гилбертовским. Красные. Горящие изнутри. Тишина не напрягала. О чем им разговаривать? Они чужие люди, по сути. Видятся только на саммитах. Да и что вообще знают друг о друге? Только то, что знают все. Они не друзья, слишком далеки друг от друга. И не враги. Нет общих интересов, незачем грызть друг другу глотки. Они не незнакомцы, ведь знают друг друга столько лет. Разве что Дед Италии, Римская империя, пытался захватить Британские острова, но полностью этого сделать не смог. Даже до Шотландии не дошел, завязнув в северной части Англии. Зато, какую стену отгрохал, чтобы отгородиться от непокоренных племен. Шотландия до сих пор радуется. Рим долго грызся на этой территории. А потом его прогнали. Да так, что вскоре Великая Римская распалась. Франциск до сих пор по пьяни обвиняет Артура, что тот специально разрушил империю в отместку за свою кровь и унижение. Пьяный француз — это вообще нечто невразумительное. Он умудряется обвинить «коварного Англию» во всех грехах этого мира. Все войны, конечно же, начал Артур, но не сам, а через чужие руки, и царей свергал он, и революции все — его рук дело. Особенно любил Бонфуа ставить главным врагом Англии Россию. А то, что за всю историю войн между ними раз-два и обчелся, его не волнует. Между прочим, самую крупную он сам спровоцировал. Стоя по правую руку от Наполеона он жаждал непокорные английские земли. Не так уж они велики и богаты: тут чисто вредность сработала. Но каждый раз он получал щелчок по носу. Кажется, один или два раза только войска умудрялись высадиться на этих берегах, и то, только для того, чтобы сдаться. И тогда Наполеон с подачи Франциска создал Континентальную блокаду. Да, торговля была главным источников дохода, но Франциск не учел одного: страна то колониальная. И пока на континенте грызлись с Французской империей страны, которых лишили такого источника дохода, Британия спокойненько так обратила взор на Азию, Америку, Индию и прочие доминионы. А там Франциск на почве отчаянья и крушения несбыточной мечты — захватить Великобританию — пошел против России. Ну, исход легко предсказуем. Получил люлей от всех обиженных и пошел заливать горе вином. — Прошлое должно быть прошлым. Чем чаще ворошишь, тем больше змей найдешь. О, а итальянец уже успел полбутылки вылакать. — С Японией плотно общаешься? — Заметно, да? Германию это тоже нервирует. — Феличиано улыбнулся, расстегивая верхние пуговицы рубашки. За окном темнело, но становилось лишь жарче. Земля отдавала тепло, накопленное за день. Но в Испании прогноз погоды обещает пустынные температуры, едва не под полсотни. Судя по отсутствию воплей и истерик в доме, именно туда свалил Южный Италия. И опять тишина. Артур устало развалился на кресле, потягивая кисловатую жидкость из стакана, а Варгас задумался о чем-то. Это удобно. Каждый раз во взглядах обоих вновь и вновь мелькали одинаковые мысли: они друг другу никто: не враги, чтобы скрывать слабость, ни друзья, чтоб врать в мелочах в угоду отношениям. Италия мог скинуть маску веселого недалекого человека, расслабить уставшее от вечной улыбки лицо, попсиховать, поистерить. Артур оставлял за порогом чопорного англичанина, давящегося порой собственными манерами и чертовым этикетом. Но, не смотря на это, фактически, они чужие. Случайные встречные. А кто лучше незнакомого человека поможет с проблемами, выслушает, ведь такому человеку так же плевать на твои проблемы, как подушке, в которую ревешь ночами. Друг лжет во благо, враг лжет ради победы. Незнакомцу нет резона лгать. Он скажет правду. Зачем напрягаться и придумывать что-то лживое? Правильно, незачем. Поэтому Артур и приходит в этот огромный дом, похожий на древнеримские постройки. Поэтому итальянец часто задерживается после саммитов в холодном особняке, держа в руках чашку заваренного специально для него чая. Да, Италии тоже нравилось бывать у Артура. После одуряющей жары юга, туманный Лондон был прохладной рукой, которую положили на пылающий лоб больного. Дождь смывал проблемы, унося их в темную Темзу. Туман окутывал сердце, успокаивая злость, раздражительность, истерики. Да, Италия понимает, почему Артур такой спокойный, холодный и сдержанный. И ему это нравится. Особенно когда это спокойствие слетает и разбивается вдребезги. Пираты бывшими не бывают. И сейчас, когда итальянец сидит на чужих коленях, запустив руку в светлые волосы, терзая молчащие, недвижимые губы, он чувствует, как натягиваются последние нити, удерживающие бушующий океан. И, конечно, они не смогут это сделать. Кажется, он даже слышал треск, когда лопнула последняя нить. Прохладные руки, нежимые туманами, гуляют по стройному, загорелому телу, без суеты, без волнения. Пуговицы поддаются легко, рубашка скользит вниз по рукам, но замирает на локтях. Лед и пламя. Один жаждет согреться, а другой избавиться от жара. Губы оставляют ожоги там, где касаются скул, подбородка, плеч, ключиц. Без меток, как договаривались. Черный галстук, а за ним и зеленая рубашка летят куда-то за диван. Артур откинул голову, подставляя нежную шею по ласковые губы. Легкие горят, вспотевшая спина противно прилипает к обивке дивана. В прикрытых зеленых глазах горит желание, губы искусаны в кровь, и среди хриплых стонов едва различима просьба «Давай уже. Быстрее.» Случайные встречные. Одному не надо скрывать слабость и желание быть ведомым. Можно сбросить маску сильного и непобедимого, отдаться чужим рукам, не смея сопротивляться. Расслабиться и почувствовать, что от тебя ничего не зависит. Другому не надо контролировать силу. Не надо думать о том, как её скрыть. Можно и даже нужно до синяков цепляться в чужие плечи и бедра, удерживать извивающееся и содрогающееся от удовольствия тело, вжимать тонкие запястья рядом с головой, с тихим рыком вбиваться сильнее, кусая податливые губы. *** Едва солнце встало, Артур уже собирал одежду, разбросанную вчера, и неторопливо одевался. Тело приятно гудело, мозг кайфовал в расслабленной отключке. Да, итальянец всегда любил поспать подольше. В этом он напоминал Альфреда и Россию. Записка? Не стоит. Они же друг другу никто. Да и что можно написать? Что была классная ночь? Но они не любовники. Спасибо за тепло и приют, поддержку и помощь? Но они не друзья. Поэтому только тихо скрипнула дверь, и итальянец остался один. Скоро к нему придет Людвиг, разбудит, наругает за то, что уснул в одной лишь рубашке (которую, кстати, накинул прежде чем уснуть, прижимаясь к горячей спине англичанина), да и вообще спал с открытым окном, но вчера как-то не до окон было. Бутылку с вином ещё ночью спрятали или даже выбросили. Нечего Людвига шокировать. У него нежная ранимая душа, которая не переживет правды. Правды, которая разделена на двоих. А днем саммит в Германии. Италия, как всегда, сияет и одаривает лучами добра и позитива своего «Дойцу». Англия сидит, нахмурившись, бросая колкие взгляды на всех, пытающихся прервать его своеобразное «уединение» на диване. Как всегда будут доноситься полу матерные вопли со стороны Испании и Южного Италии. Америка что-то громко доказывает России, не замечая едкого взгляда и доставаемого крана. Япония сидит тихо рядом с Китаем. Все как всегда. И пока Германия пойдет узнавать, а какого, собственно, черта, зал закрыли, Франция опять подсел к Англии, роняя один комплимент за другим, мешая их с язвительными подколками, как мешает Ирландия кофе с виски. Артур оглянулся в поисках свободного места и с радостью пересел к Италии. Размер дивана позволял сесть лишь двоим. Чем Керкленд и воспользовался. Уж Италия точно не будет против. Франциск, признав поражение, отошел, пытаясь втиснуться чью-нибудь компанию. Италия бросил на Артура понимающий взгляд и затянул надоевший даже ему разговор ни с кем о пасте. Шум убаюкивал, то нарастая, то утихая. Гомон десятка голосов слился в одну монотонную песню. Артур прикрыл глаза. Убаюканный чужими голосами, не спавший всю ночь, он чуть сполз вниз по диванчику, укладывая голову на плечо Италии, мгновенно проваливаясь в дрему. А тот лишь улыбнулся. Они не враги. Они не друзья. Они друг другу никто. Именно поэтому ближе друг другу, чем кто бы то ни было.