I
«Это так пахнет дом?» - недоумённо спросил сам у себя молодой человек, делая шаг с поезда на твёрдую землю. Игривый ветер норовил залезть юноше под шляпу, чтобы поиграть с его волосами, но головной убор прочно сидел на голове. «И как давно меня здесь не было?” – уже на перроне спрашивал себя молодой человек. Он шёл по знакомым улицам и не узнавал их, как мы иногда встречаем бывших знакомых и не замечаем их лиц, ведь время стёрло с их них прежние краски, полностью изменило палитру, гамму. Молодого человека звали Готфрид. Своё собственное имя – единственное, в чём он был уверен, ступив на родную землю. Война не прошла бесследно ни для городка, ни для Готфрида. Здесь не падали бомбы, не рвались снаряды, не гибли от штыковых ран люди. Тело Готфрида не несло на себе ни одной раны, даже ни одной царапины. Но дома, улицы, Готфрид – всё это было уже другим. Не было в живых родных Готфрида: отца и брата – они втроём отправились на фронт, но вернулся только он. Вернулся в пустыню, потому что дом семьи был продан, знакомые пропали, и, как назло, остались только чёрствые люди. Такой была и владелица гостиницы, куда и заселился Готфрид. За необъятной морщинистой женщиной захлопнулась дверь, и Готфрид остался наедине со своими мыслями. Впервые за такой долгий промежуток времени. Обычно мысли разбегались от нарастающего шума снаряда, от последнего крика товарища. Тогда они ещё нескоро собирались вместе. Но так было только поначалу, когда Готфрида отрывали от холодного разлагающегося тела, старались привести в чувство уговорами или физической силой, а он рыдал, как маленький ребёнок, от бессилия. Со временем Готфрид стал видеть только, как кровь из жил товарища окрашивала его шинель, без человеческого лица, и в голове мелькало: «Ещё один». Только мысли по-прежнему не собирались, а эти вечные «ещё один» не складывались в одно страшное число. Но вот настала минута покоя. Казалось бы, покоя желанного. Наступил мир. Мир? Но почему отец и брат не встречают на пороге дома? Где запах от фирменного блюда Эрни, который тот готовил специально для своего младшего брата? Куда исчезли шутки отца, заставляющие улыбаться сквозь слёзы? Ни такого мира ждал Готфрид. Наверное, сам бы мир ужаснулся, увидев себя в зеркале. Нужно было выходить из этого состояния, из этого гнилого помещения. Но ноги не слушались. Впервые – покой. Тело изнывало, просило покоя. И мозг покорно подчинялся, как крохотный новобранец увесистому капралу. Но вдруг сознание перед самым сном озарила мысль. Всего одна. Но она вывела Готфрида из оцепенения. Стихи. Ещё до этой проклятой войны он писал чудесные стихи. Все прочили ему карьеру блестящего журналиста, писателя; отец, Эрни гордились им. Но тут началась война, которая коварно разорвала сначала стопки стихов юного гения, а потом и его душу. И вот теперь, когда жизненная цель не вернулась с войны вместе с Готфридом, стихи, эти пьянящие нежностью строчки стали совершенно неожиданно для него всем. Он вскочил с кровати, нашёл первую попавшуюся бумажку, даже несколько: обёртку, билет, обрывок бумаги, схватился за огрызок карандаша и стал писать. И несколько часов Готфрид был счастлив.II
Утром Готфрид решил вылезти из своей темницы и пройтись по городу: «Вдруг повезёт найти работу?» - подумал он. Но вымерший город не нёс в себе перспектив для заработка. Одни лавки были закрыты, заколочены, другие были наводнены работниками, которые готовы были впиться Готфриду в шею, чтобы он даже не думал подсидеть их. Гуляя по когда-то прекрасно знакомому городу, Готфрид всё больше и больше разочаровывался в нём. Будто не он, молодой парень, побывал на войне, видел смерть, а город, который и впитал в себя гибель. Но вот, неожиданно для самого себя, Готфрид очутился в городском парке. Ноги сами принесли его сюда. Впервые со дня завершения войны Готфрид вдохнул полной грудью. Это был лёгкий свежий воздух. Всю войну Готфрид боялся дышать полной грудью. Получалось только еле-еле, лишь бы хватало, чтобы не умереть. Он, как и все, страшился, что его дыхание, молодое, горячее, почувствует тяжёлый снаряд и унесёт с собой в грязную окопную землю. Но сейчас, в парке, нечего было бояться. Так ему вдруг показалось. Но в следующий же миг Готфрид опасливо огляделся по сторонам. И не безрезультатно. Совсем неподалёку, на старой скамейке, сидела девушка, которая удивлённо смотрела на странного молодого человека, не спешащего, не бегущего куда-то, не просящего чего-то, а юношу, который стоял посреди парка и просто дышал запахами немногочисленной листвы. Готфрид вдруг развернулся и убежал. А пришёл в себя только сидя на кровати в своей крохотной комнате. «Что со мной?» - спрашивал он у самого себя. «Что со мной?» - спрашивала тогда каждая клеточка его тела. Но ответа не было. Когда Готфрида забрала в свой изуродованный дом война? Ведь это было на пороге его взросления, превращения в настоящего мужчину. Смерть воспитывала его, как капитолийская волчица, каска была для него заботливой матерью, а ружьё – отцом. И вот он вернулся в совершенно другой мир, который лишь едва коснулась холодная рука. Его воспитала не жизнь, а смерть, поэтому он и не мог понять, что за чувство овладело им. В его исстрадавшейся груди маленький комочек желал биться быстрее, но всё остальное тело жило по старым правилам: жить едва-едва, небольшими перебежками, от окопа к окопу. Так, убаюканный своей болью, как снежной бурей за окном, но защищённый, сам того не ведая, четырьмя стенами уютного дома с камином, Готфрид погрузился в сон.III
- Нет! Нет! Нет! – запротестовал толстенный редактор местной газеты, помогая себе безграничной ладонью: Мы не можем напечатать эти ваши… - Стихи – подсказал Готфрид, чуть приподнявшись со стула. - Вот именно! – лицо редактора даже на мгновение просияло и стало гармонично переливаться с блестящей лысиной: Сейчас не то время, чтобы печатать… - Стихи – снова прошептал Готфрид, уже падая на стул. - Да! – подхватил редактор, своей огромной ладонью стирая пот с лица. Готфрид уже собирался уходить, когда редактор внезапно остановил его и сказал, чтобы ему оставили стихи, а он, может, их куда-нибудь пристроит. Готфрид был вне себя от радости! После посещения редакции газеты дела на сегодня, а возможно, и на долгое время вперёд закончились. Оставалось бродить по улицам города, по паркам и аллеям. Лишь бы не сидеть в душном номере, слушая через одни и те же промежутки времени от хозяйки, что пора вносить плату за жильё. А денег не было. На фронте им, молодым солдатам, внушали, что нация гордится своими героями, что после завершения войны их встретят как героев. Но вот закончилась война, убит последний солдат, поднял окровавленные руки последний пленный, а они, дети, вернулись домой. Но ни они не были детьми, ни эти пепелища морали не были их домом. Их гнали взашей, когда им было нечего платить, их гнали взашей, когда их место заняли другие люди, которые просто вовремя оказались рядом. А что было делать им? Умирать, да? Готфрид не спеша шёл по пыльным улицам, пока не добрёл до того самого парка. Даже больше: он уже зашёл в его пределы, но всё ещё не ощущал на себе власти природы, нелегальной власти, когда всем вертит человек. - Простите – нежно коснулось уха Готфрида. Он обернулся и увидел сидящую на лавочке его вчерашнюю знакомую. Готфрид в миг покрылся невидимыми капельками пота. Но теперь бежать было некуда. - Простите – повторила красивая девушка, грациозно сидящая на старой потёртой лавке, последнего, конечно же, Готфрид не замечал: Вы вчера так поспешно ретировались, увидев меня. Я настолько уродлива? – и тогда чаровница улыбнулась. Надо признать, что было нечто дьявольское в этом вопросе, в этой девушке. Вроде бы, перед Готфридом сидела прелестная девушка, но во всём её существе сквозило нечто необъяснимое, как будто в изящную хрупкую вазу налили воду из болота. - Ну так как? – спросила девушка, точно хотела изничтожить этим Готфрида. Было видно, что и ей глубоко всё равно на этого забитого юнца, что ей владеет одно любопытство, что самое дорогое для неё – красота – задето, и она, тигрица, защищает это всеми силами. Но Готфрид всё равно не уходил, что ему подсказывала сделать голова. Ему от чего-то не верилось, что девушка ведёт себя так, как хочет себя вести: что это только маска, блиндаж, за которым прячутся настоящие чувства, мысли, слова. - Зачем вы так? – вопросом на вопрос ответил Готфрид. Девушка сузила свои прекрасные глаза и внимательно посмотрела на Готфрида: - Странный вы. Обычно мужчины отвечают на это грубостью и уходят, или переходят в наступление, чтобы завоевать сердце красавицы. - Я даже не мужчина – тихо сказал Готфрид, - война не позволяет человеку взрослеть, всё это глупости наших, и не только наших, генералов. Война умеет только старить. Ты становишься стариком за её время. Оставаясь при этом тем, кем ты был до войны, но червяк уже начинает жить в тебе. Девушка избежала взгляда Готфрида, потупила свой взор, а потом сказала, не глядя: Вы очень зрелы для своих лет. По вашим словам это видно. - Нет – ответил Готфрид, - у меня просто было время обдумать всё это. Не думайте, что я старый мудрец, который изрекает истины на ходу. Я же сказал вам: война старит, старит душу, но ты остаёшься в чём-то прежним, остаёшься собой, не взрослеешь. Просто ты уже отравлен. - Это хорошо, что вы не старик – неожиданно задорно воскликнула девушка: значит вы можете составить мне компанию – она встала и встряхнула копной своих волос: давайте пройдёмся по парку, осточертело здесь сидеть всё время, а вокруг одни пьяницы и извращенцы. Готфрид согласился. Так они и гуляли до самого вечера. Было странно ему ощущать на своём локте её руку. Он видел, так ходили люди до войны. Они улыбались, шутили, женщины прижимались к мужчинам, чтобы быть ближе. И вот он – один из этих людей. Готфрид хотел убежать, провалиться сквозь землю, лишь бы избежать этого непонятного чувства. И лишь одно останавливало его: Готфрид чувствовал, что не он один хочет убежать.IV
- Вот подлец! – крикнул в сердцах Готфрид и бросил газету в ближайший куст. - А чего ты хотел? – спокойно спросила Луиза, так звали незнакомку из парка: Ты оставил ему свои стихи, не взял с него расписку. Вот он и опубликовал твои стихи под заголовком «Стихи убитого героя». Конечно, мертвецу гонорар ни к чему. Готфрид всё никак не мог успокоиться. Да, он вернулся с коварной, подлой, войны. Когда люди продемонстрировали во всей красе свою ярмарку смерти. Но рядом с коварством росло товарищество, когда раненого друга тащили на своём горбу километр за километром, когда последний кусок зачерствевшего хлеба отдавали похожему на скелет товарищу. И вот теперь, когда мясорубка закончилась, на земле, не знавшей бомбёжек… Готфрид просто не мог поверить. Он сидел на скамейке и, подперев голову руками, смотрел в пустоту. Рядом сидела Луиза. Сначала она ждала, что Готфрид успокоится сам, но потом слегка нагнулась над ним и нежно сказала: - Давай только без слёз. Столько всего было, а тут – один сквалыга. Готфрид посмотрел на неё, не умеющую подбирать нужные слова. Ведь она тоже ни чуточки не повзрослела. Манеры Луизы, проявившиеся при первом разговоре, ведь это – та же старость, о которой говорил Готфрид. Луиза не повзрослела, - она постарела, ведя войну за линией фронта, свою войну – за выживание. А этот налёт грубости, это поза, эта улыбка – это не она. Готфриду вдруг остро, до боли, захотелось поцеловать Луизу. Стоял тихий вечер. Он смотрел ей в глаза, в которых застыла вода. - Ну же – сказала она. - Уже – тихо прошептал он, но внезапный порыв ветра унёс его слова. Они оба знали, точнее, чувствовали, что всё должно быть иначе, но не могли иначе. Они жили предвоенными понятиями, которые слетели в действительности, словно лёгкий покров. Теперь жизнь стала грубее, без красивой позолоты. Они знали, что нужны встречи, недосказанности, признания, слёзы, а главное – время. Но ничего из этого у них в распоряжении не было. Он – мальчик, вернувшийся с неигрушечной войны, она – проститутка. Только они сами – вот и всё, что у них былоV
- И как? – очень быстро спросила Луиза у медленно вошедшего Готфрида. - Ничего – сказал он и сделался белее мрамора. Теперь они жили вместе. Эйфория первых дней вскоре прошла: нужно было платить за комнату. Готфрид не получал за свои стихи не гроша, а Луиза… Готфрид ей запретил. Она и сама не смогла бы, она знала это. После Готфрида она не могла никому больше принадлежать, ни час, ни мгновение. Но денег не было. В такие моменты Луиза поднимала на Готфрида свои красивые глаза и начинала едва шевелить губами, ей это не давалось, совершенно не давалось. Он угадывал её слова и яростно говорил: Нет. Шли дни, нужно было платить. Тогда Луиза продала свою тёплую одежду, хотя уже начались холода. А Готфрид обивал пороги всевозможных организаций, чтобы хотя бы куда-нибудь устроиться. Но – тщетно. И вот однажды Готфрид бежал по улице, и из его кармана выпал аккуратно свёрнутый листок. Этот клочок бумаги был чрезвычайно важен для Готфрида, ведь это были стихи, написанные Луизе. Но Готфрид не заметил пропажи. Вдруг Готфрид услышал, что его кто-то зовёт. Он обернулся и увидел бегущего за собой человека. - У вас выпало из кармана! – кричал незнакомец. - Благодарю вас – ответил криком Готфрид и побежал навстречу. На ветру листок успел раскрыться, и незнакомец невольно прочёл пару строк. Когда Готфрид подбежал ближе, незнакомец вдруг сказал: - Какие чудесные стихи! Продайте мне их! Очень прошу! Подарю своей жене! Готфрид остановился в нерешительности, но лишь на мгновение, взвешивать ничего и не надо было, он знал всё наперёд. - Луиза! Луиза! – кричал от радости Готфрид, мчась по лестнице в их комнату, а ворвавшись в её пределы, выпалил, - У нас есть деньги! Луиза едва улыбнулась и тут же закашлялась. Готфрид опустил руку с потёртыми бумажками, и улыбка исчезла с его лица: - Ты что, больна? - Нет, что ты – ответила Луиза, явно сдерживаясь, чтобы не закашлять снова, - Просто не поперхнулась. - Луиза – со всей возможной нежностью сказал Готфрид, - Что с тобой? Тебе нужен врач. - Нет! Нет! Где ты сейчас найдёшь врача? – забеспокоилась Луиза и в тот же момент закашлялась. - Найду – серьёзно ответил Готфрид. Готфрид ждал, когда врач осмотрит Луизу. И вот, седой врач вышел, плотно закрыв за собой дверь, и сказал Готфриду, что положение достаточно серьёзное, что нужны лекарства. Но у Готфрида не осталось больше денег. На грозные выпады хозяйки он ответил, что скоро деньги будут. Теперь ночи напролёт он сидел рядом со своей больной любимой и старался облегчить её страдания. Ветер за окном завывал в такт её кашля, дождь капал за окном в так его слёз. Однажды Луиза проснулась ночью и долго смотрела лихорадочными глазами на Готфрида, а он, красными, воспалёнными, на неё. - Знаешь – тихо сказала Луиза, - Ведь я никакая не Луиза. Это придуманное имя. - А твоё настоящее? – без тени замешательства спросил Готфрид. - Ариадна – тихо произнесла незнакомка из парка, - У родителей была богатая фантазия. Казалось, это самая обыкновенная ситуация. Действительно, люди ходили в масках, выдавали себя за других, при этом имён не меняя. И вот, что открылось Готфриду: перед ним лежала не Луиза - оплот греха, но его, тысячу раз его Ариадна, не политая грязью, не освежёванная временем. - Я люблю тебя, если вообще умею - с грустной улыбкой прошептала Ариадна и провалилась в сон. - И я - сказал Готфрид, бросился к столу, нацарапал несколько строк, а затем вернулся к кровати, - и я тебя. На утро жалкий клочок бумаги был исписан прекраснейшими стихами. Готфрид знал, куда с ними идти. - Вот, возьмите мои стихи, скажите, что сами написали, я не претендую на авторство, но заплатите мне сейчас, я назову сумму, она намного меньше вашего гонорара. Толстенный редактор впился глазами и жирными от обеда руками в клочок бумаги. Его глаза загорелись. - Идёт - выпалил он. Денег хватило на уплату комнаты. Теперь нужны были лекарства. Готфрид обивал пороги всех заведений, попадающихся ему на пути, но тщетно. - Здравствуйте! - услышал Готфрид знакомый голос. Это был тот самый господин, который купил у него стихи не так давно. Готфрид поздоровался. Между ними завязался разговор. И вдруг Готфрида прорвало, он рассказал незнакомцу всё, до мельчайших подробностей, не надеясь на помощь, не ожидая отклика души: просто носить это всё в себе было невмоготу. Незнакомец сосредоточенно выслушал Готфрида, а затем попросил следовать за собой. Он вёл Готфрида по пыльным улицам, пока они не оказались напротив аптеки. Тогда незнакомец достал ключи и отпёр ими железные двери. Затем он с невозмутимым видом достал из-за прилавка нужный препарат и вложил лекарства в руки оторопевшего Готфрида. Готфрид уже хотел сказать что-то незнакомцу, но тот ответил на беспорядочные мысли юноши: - Не надо. Беги к ней. И Готфрид побежал. Побежал, со всей возможной скоростью, навстречу будущему, которое внезапно открылось ему, зашуршало, заблестело нитью Ариадны. Послесловие Пусть читатель включит своё неуёмное воображение и за меня допишет эту историю. Вся прелесть будет состоять в том, что один мой рассказ, словно могучее древо разрастётся зеленеющими ветвями без числа с множеством побегов и цветов. Я же позволю себе оставить после всего вышеописанного лишь такие скупые строчки. Наша жизнь переплетается с жизнью всего мира, поэтому катаклизмы и катастрофы отражаются на ней, как в большом зеркале отражаются тысячи маленьких. И всемогущее время возжелает свернуть нас в спираль, разломить пополам, изничтожить, раздавить. Но не надо думать, что мы не сможем выдержать. Будут попадаться на пути не только хозяйки гостиниц и редакторы газет, эти послушники времени, но и врачи и владельцы аптек. И в этом сумбуре важно отыскать нить, которая проведёт к светлому будущему. Что немаловажно, так это то, что мы упустили из древнего мифа: не один Тесей нуждался в оставленной нити.