Судьба

Я помню… Да, все еще помню… Ту тьму, что увидела сразу же, как впервые осознала себя. И помню тысячи разноцветных огоньков, что метались в ней, издавая странные непонятные трели. Ослепительно-белые, нежно-голубые, яростно-красные… Я была такой же? Каким цветом я сияла? Не знаю. И уже никто мне никогда не скажет. Сколько я металась в этой черной пустоте, пытаясь соприкоснуться с этими другими? Но ни у меня, ни у них это не получалось. Словно вокруг каждого из нас был неведомый барьер, защищающий, но одновременно приносящий одиночество… Да, теперь я знаю, что это было за странное ноющее ощущение. Узнала, что испытывала тогда и страх, и беспокойство, и недоумение. Но однажды я перестала владеть собой, что-то потащило меня неизвестно куда. Я неслась так быстро, показалось, прошла лишь секунда, но уверенна, на самом деле, это заняло намного больше времени. Дни? Недели? Года? Или же еще больше? Кто бы мне тогда ответил… Я почувствовала странное тепло, которое обволакивало меня, принося успокоение и гармонию. Что-то держала меня. Теперь я понимаю, это были руки. Её руки. И она сказала мне: — Мне жаль, маленькая душа. Но так надо, — она крепче сжала то, что я представляла собой тогда. — Прости и будь сильной. Она медленно понесла меня куда-то. Я пыталась осмотреться, но видела лишь бесконечное переплетение нитей разного цвета. Какие-то ярко пульсировали, горели так ослепительно, что будь у меня тогда глаза, я бы ослепла. Какие-то уже затухали, теряя свой оттенок, становились серыми. Вот внезапно одна из них с громким звоном оборвалась, задев другие нити, чей оттенок начал меняться. Тут что-то легкое, почти невесомое, прошло сквозь меня. Я знаю: она плакала тогда. — О, как мне жаль… Но так надо, надо! Она начала двигаться быстрее и остановилась перед самой обычной деревянной дверью. Вошла, легко толкнув ее. Маленькая тусклая комнатка. Женщина подошла к чему-то в центре комнаты. Какой-то странной формы предмет. Позже я поняла, что там стоял гончарный круг. Рядом с ним небольшой стул и довольно много странных серых комков. Глина. А в другом углу стояла печь. Идущий от нее нестерпимый жар тяжелым плотным покрывалом накрыл комнату. Она села на стул и начала что-то лепить, не обращая на меня внимания. Я полетала по комнате, попыталась пойти сквозь дверь, но ничего не вышло. В этом месте — ничего интересного, кроме нее и печи, которую я уже заранее опасалась. Поэтому я стала смотреть за ее работой, как пальцы нежно любовно придают глине форму, как вязкое серое тесто красиво перетекает и меняется, вращаясь на круге. Воистину завораживающе. Вечность бы смотрела, но… Она закончила очень быстро. Странное у нее что-то вышло. У этого тоже были руки, но намного меньше, чем у нее и пухлее. Маленькие тонкие ножки. Это было крохотным. К одной части, более овальной, крепились руки и ноги, а также более округлая, но меньше, чем первая часть. На ней вырезаны какие-то линии, вылеплены несколько непонятно зачем нужных выпуклостей. А еще в туловище зияло чернотой большое углубление. — Иди ко мне, не бойся, — протянула мне руку с раскрытой ладонью. Я неуверенно села на нее. Я чувствовала беспокойство, настойчиво скреблось в сознании предчувствие чего-то нехорошего. Она поднесла меня к своему творению и резко вдавила в него. Это было ужасно оказаться внутри глиняной тюрьмы. Меня охватила паника. Я попыталась двинуть рукой, ногой, хотя бы чем-то, но она остановила меня. — Стой, стой. Все будет хорошо. Рано, не двигайся, иначе навредишь себе, — женщина нежно подняла меня на руки и поднесла к печи. Страх парализовал мое и без того, не желающие слушаться тело. Она запихнула меня в печь. Я закричала. Это было больно, так больно. Все мое тело застывало, жар проникал до внутренностей, казалось либо я просто сгорю, либо развалюсь на части, треснув. Но вот она вытащила меня и посадила на пол. Я поняла, что теперь лучше могу двигаться и аккуратно поднесла руку к глазам и задумчиво стала ее рассматривать. Маленькие, слабые пальчики. Для пробы сжала ладошку. Пальцы сгибались очень медленно, нехотя. Но сжались. — Молодец, — улыбнулась она мне. — Прошу, не пытайся убежать. Это будет теперь и вправду не больно. Не знаю, почему послушалась ее после такой боли. Возможно, дело было в ее нежном очаровывающем голосе? Или из-за странного ощущения гармонии, исходившего от нее? Неважно. Поставив рядом со мной баночки с разноцветными тягучими жидкостями, она села около меня, подогнув под себя ноги. На ее губах заиграла мечтательная улыбка, словно лучик света во тьме. Я посмотрела ей в глаза. Какого же они цвета? Я никак не смогла уловить. Разные цвета сменялись, смешивались буквально за секунду и только на мгновение они стали черными, бесконечно глубокими, словно то место, где я появилось. Только там не было других огоньков. — Что ты увидела в моих глазах? — дрогнувшим голосом спросила, словно оборвалась струна. Я ответила просто, что первое пришло мне на ум: — Бездну. — Вот как, — она на мгновение поджала губы, вокруг них появились жесткие складки. Она прикрыла глаза и сжала руки в кулаки. — Жаль, я думала, что будет белый свет. Может сейчас… Она положила руку мне на голову и начала сжимать пальцы. Еще чуть-чуть и моя бы голова покрылась трещинами, но она отпустила меня. — Нет, не могу. Я должна быть непредвзятой. Прости, — выплюнула она последнее слово. Я почувствовала, что тепло, исходящие от нее, теперь не ласкает меня. Оно стало враждебным. Но почему? — Что ж, давай тебя теперь раскрасим, — она обмакнула кисть в краску и начала водить ей по моему телу. Это было… приятно. Но очень щекотно. Я… хихикнула? Какой забавный звук… Она довольно долго работала кистью, придавая светло-персиковый оттенок моей коже. Потом едва ощутимо мазнула нежно-розовым по губам. Улыбнувшись, она задумалась: — Хм… И какие же тебе сделать глаза? Пусть будут серые, как сталь, что очень хрупкая, пока не закалиться. Мне не нравилось, когда она водила кисточкой по глазу, но я потерпела. В конце концов, по сравнению с печью… Нет, лучше не вспоминать, иначе внутренности опять скрутит от воображаемой боли. — Так, готово. Пойдем, дорогая, — произнесла она холодно и, взяв меня на руки, вышла из комнаты. Весь мир превратился в длинный туннель, сверкающий тысячей переплетенных лучей. Мы мчались сквозь него с невероятной скоростью. У меня заслезились глаза от обилия ярких красок, и закружилась голова. Моему телу было плохо. Какое же оно слабое… Когда я подумала, что не выдержу и потеряю сознание, мы остановились снова перед такой же простой деревянной дверью. Однако я уже поняла, что здесь все простое не просто и что за ней меня может ждать и мучение, и счастье. — Ты должна войти туда с помощью своих ног. Это твое первое испытание, — она сделала ударение на последнем слове, явно намекая на что-то. Она поставила меня на «пол», который представлял собой пульсирующую разноцветную паутину. Похоже, счастья мне за этой дверью не ждать, но и с ней я оставаться больше не хочу после того, как нежное тепло, исходившее от нее, сменилось удушающим холодом. Я неловко потопталась на месте, пытаясь привыкнуть к ногам, почувствовать их. Однако не удержалась и неуклюже плюхнулась на колени, которые сразу же отдались болью. Дурацкое хилое тело! Мои глаза будто обожгло, и что-то влажное скатилось по моим щекам, приятно огладив их холодом. Слезы. Да, слезы. Я в первый раз плачу? Ну, уж нет! Мое тело слабо, но я нет. И я сделаю первый шаг. Немного пошатываясь, я встала. И поставила вперед одну ногу, потом другую. Не упала! Я смогла! На радостях чуть опять не потеряла равновесие, но все же удержалась. Последний шаг к двери я сделала уверенно, ровно. Но как мне ее открыть? Я на мгновение застыла и неуверенно обернулась на мою провожатую. Однако она лишь с непоколебимым спокойствием посмотрела прямо мне в глаза и насмешливо сказала: — Ну что же ты? Вперед! Или же ты так слаба, что не можешь открыть какую-то хлипкую дверцу, черная душа? Я хотела кинуться на нее, разозлившись, но сдержала себя. Все же что я такого сделала, только родившись? Упрямо сжав губы, ударила кулачком дверь. И голосом ломающимся, звенящим от обиды, но полным ярости крикнула: — Откройся! И доски с громким треском просто развалились. За ними оказался лишь всепоглощающий свет. Если же я появилась в абсолютной черноте, то это была совершенная белизна. Непогрешимая. Она была так прекрасна в идеальности, что сразу очаровала меня. И я, не до конца осознавая, что делаю, вступила в нее и сразу же начала падать, погружаясь в это теплое чистое море. Я успела услышать ее тихий шепот, почти сразу поглощенной белизной: — Прости меня. И борись. Едва шевельнув губами, прохрипела: — Ты лицемерна и жестока. В ответ она лишь рассмеялась. Мое сознание вспыхнуло, сверкнула мысль: «Я ей не проиграю». И свет поглотил меня.