И что, арестуешь меня?

      Невозможно передать словами, как Чонгук устал. Последние три дня он вообще не появлялся дома, потому что раскрывал особо тяжкое дело, по которому были исключительно косвенные улики, за которые даже невозможно было уцепиться. Но вроде теперь дело сдвинулось с мертвой точки, и ему разрешили взять отгул на один день, чтобы после этого вновь вернуться в строй и продолжить вести расследование.       Естественно, домой он приехал только под утро, часам к 4, когда Соён тихо и мирно спала, не слыша посторонних звуков. Ее отец звонил вчера и спрашивал о состоянии своей дочери, интересуясь мнением Чона, можно ли ее возвращать домой. Молодого человека так и подмывало из-за нервов заорать, чтобы забрали вот прямо сейчас и больше его не доставали, пока он на работе, но с начальством так не разговаривают. Да и не считая неловких моментов, Чонгук в целом привык жить с девушкой. Иногда, вот как сейчас, он даже был рад тому, что она рядом. Ведь в холодильнике он нашел много еды. Наверняка она ждала его по вечерам, готовя на двоих. Кто же знал, что его поиски улик так затянутся, а связываться с девушкой все еще нельзя было, потому что в социальных сетях Гук практически не зависал, а телефон Соён не завела, считая бессмысленной тратой денег. Она все еще надеялась получить свой обратно, хотя ее злость на родителей росла с каждым днем все больше.       Но, конечно же, все не могло быть так просто и мило в их жизни. Снимая белые чулки с дверцы кухонного шкафчика, Чонгук вновь мысленно застонал. Если ее отец так печется о дочурке, то зачем же снова оттягивать момент воссоединения семьи? Забрал бы сразу, а не дарил надежду своими звонками, а потом обламывал, мол, нет, все же рановато. Гук же не железный, в конце-то концов. И если бы чулки просто так были раскиданы по всей квартире, он бы стерпел. Тем более что сам дал разрешение творить в доме все, что угодно. Вот только нервы не выдерживали, когда эти самые чулки были на хозяйке, которая легко садилась на рабочий стол в кабинете, пока Чонгук пытался сосредоточиться на работе, что приносил с собой. И этот чертов шепот на ухо: «Оппа, кажется, мое нижнее белье исчезает рядом с тобой, поможешь найти?».       Хоть бы небеса снабдили его еще одной нервной системой.

***

      Проснувшись часам к 12, Чонгук с чугунной головой попытался соскрести себя в кровати. Такой неполноценный сон делает все вокруг гадким и мерзким, и если бы не желание поесть, спал бы полицейский еще сутки. Но желудок вовсю ворчит, требуя еды, так что тут ничего не поделаешь.       Вспоминая, что в его квартире не он один может хотеть есть, парень завернул в сторону комнаты, которую отдал полностью в распоряжение Соён. И пусть он ни разу с тех пор не пересекал ее порога, ничего же страшного не случится, если один раз зайдет?       Постучавшись в дверь, Чонгук медленно открыл ее и… так и остался стоять на входе. Потому что в свете полуденного солнца Соён смотрелась невероятно. Эти растрепанные волосы, небрежно заколотые кисточкой, в то время как сама девушка мазала по холсту собственными пальцами, перемазаннами яркими красками. И эта каша почему-то смотрелась эстетично, хотя что мог понимать в красоте обычный мужлан. Сидя на корточках, Соён умудрялась кивать головой в такт музыке, что звучала в наушниках. И Чон был готов даже не обращать внимания на то, что вообще-то она забрала к себе в комнату его ноутбук. Просто вся развернувшаяся картина выбивала воздух из легких. И, наверное, завершающим штрихом стал сизый, который клубами выпускался изо рта, когда девушка пачкала разноцветными пальцами сигарету.       Кан Соён, дочка подполковника полиции Сеула, курила в доме лейтенанта. Просто потрясающе.        — А что ты тут делаешь? — отвлеклась от своего занятия девушка, замечая в проходе незваного гостя, — разве ты не поселился на работе?        — Сегодня выходной, — как будто оправдываясь, ответил Чонгук, вновь чувствуя себя рядом с этой стервочкой абсолютно беспомощным. Ведь даже не стесняется ничего: ни того, что ее застукали за курением, ни того, что сидела на полу в одной растянутой футболке, которая оголяла правое плечо. И, в общем-то, поучать ее, что так вести себя плохо, совершенно не хотелось.        — Тогда чего приперся в мою комнату? Решил, наконец-то, меня трахнуть?       И улыбочка такая мерзкая, от которой прекрасная иллюзия, созданная, как оказалось, больной фантазией, рассыпалась. Перед ним самая обычная хамка Кан Соён, и никакой красоты.