Лодка Чарльза
8 марта 2017 г. в 15:14
Солнечные лучи настойчиво слепили, сквозь опущенные веки отливая нежно-розовым. Слух улавливал размеренный плеск воды и шум моря, где-то далеко и будто бы сквозь вату звучали крики чаек. Наверное, это и было то самое «после смерти», потому что последнее, что помнил Чарльз Ксавьер, — безумное лицо Логана, бескрайне-чёрное звёздное небо, а после — тьма.
Чарльз открыл глаза и рывком сел, что удалось на удивление легко. Он чувствовал себя отдохнувшим, полным сил и энергии, чего не случалось с ним уже очень давно. Впервые за долгие годы его не терзали угрызения совести и не мучили видения и разрушительные приступы.
Он огляделся. Вокруг не было ничего и никого, кроме бескрайнего бирюзового моря — океана? — и безупречно-чистого неба. Не было ни птиц, чьи крики до сих пор слышались как будто бы издалека, ни людей на сотни миль вокруг, ни движения под водной гладью. Чарльз плыл в небольшой лодчонке, о борта которой бились пенящиеся кружевом волны. Длина её была ровно такой, что он мог без стеснения в ней лежать. Наверное, это с лёгкостью могло сойти за рай, которого он не заслужил.
Чарльз перегнулся через борт лодки, надеясь увидеть хоть что-нибудь, понять, куда течение несёт его. Он протянул руку, которая будто бы вовсе ему и не принадлежала — кожа была смуглой, а не мертвенно-бледной, не было видно чернильной сетки вен под ней, и в пальцах ощущалась небывалая мощь, — к воде, оказавшейся на удивление тёплой и приятной. Когда он склонился, на лоб упали пряди волос, и Чарльз замер в изумлении, краем глаза заметив, как блеснула золотом надпись на боку лодки — «Охотник за солнцем».
Чарльз резко выпрямился, отчего лодка закачалась, грозя перевернуться. Он с удивлением и некоторым опасением рассматривал собственные руки — сильные, широкие, какими они были когда-то, они не тряслись, на них не было огрубевших мозолей, обретённых за долгие годы пребывания в инвалидном кресле. Ухватившись за свисавшую со лба тёмную прядь, Чарльз потянул её, наматывая на палец до тех пор, пока ощущения не стали болезненными. Затем пальцы сами собой потянулись к лицу, ощупывая каждый дюйм кожи, шею, ворот накрахмаленной рубашки и мягкую пряжу жилета. Он будто бы снова был тем самым простачком двадцати с небольшим лет, свято верившим в эволюцию и всеобщее благо, которое сможет принести миру.
Лодка, покачиваясь на волнах, медленно уносила его в неизвестном направлении, которое Чарльз не мог даже предположить. Как учёного, его всегда интересовал вопрос, что ждёт человека после смерти. Рай? Ад? Пустота? За всю историю человечества были рассмотрены десятки вариантов и теорий, но вот Чарльз умер и оказался посреди безграничного океана — всё-таки океана, потому что море не могло быть таким бесконечным, — и это не походило ни на что, что было когда-либо придумано или описано человеческим разумом. Но всё-таки это, наверное, был ад — неправильный, выходящий за рамки всяких представлений, сбивающий с толку, — потому что другого он не заслужил. Он причинял людям боль, заставлял их страдать и оправдывался высшим благом. Он был неправ, но когда-то это казалось достойной целью. Он уничтожил всех, кто был ему дорог. Всех, кого любил.
Чарльз слишком часто думал об этом, когда был жив, и так же часто это вызывало приступы. Со временем он перестал, но приступы участились. Возможно, всё это вовсе и не было взаимосвязано, но вспоминать всё равно не хотелось, потому что малейшее напоминание неизменно отдавалось болью в его старом слабом сердце.
Лодка, уносимая течением, плыла всё дальше и дальше, подчиняясь каким-то только ей ведомым законам. Солнце клонилось к горизонту, а воде не было видно конца. Чарльз сидел, обхватив колени руками, и смотрел вдаль. Многие мысли посещали его, но ни одна из них надолго не задерживалась. Он мимоходом отмечал, как темнеет небо и как одна за другой на чернильном полотне ночи загораются, словно кто-то зажигает их усилием воли или же вечно пылающим пламенем, звёзды, а над ними заботливой смотрительницей наблюдает луна.
Задремав, Чарльз не увидел снов — впервые за долгие годы, каждый из которых откладывался дополнительным грузом на его плечах. Впрочем, сном это тоже трудно было назвать, потому что не было ничего — ни облегчения, ни прилива сил, ни ощущения лёгкости, когда он проснулся. По-прежнему была ночь, по-прежнему перемигивались звёзды и по-прежнему волны бились о борта «Охотника за солнцем». Не так Чарльз представлял своё последнее путешествие, ох не так.
Время тянулось не так, как обычно, и было неясно, как долго он плывёт — несколько минут или несколько часов, — но, когда где-то вдали забрезжил крохотный жёлтый огонёк, совсем не похожий на свет луны и звёзд, Чарльз встрепенулся. Перебравшись на нос лодки и до боли в пальцах вцепившись в борта, он подался вперёд и замер в нетерпении, желая ускорить ход «Охотника» или даже, может быть, броситься в воду, чтобы добраться вплавь.
Покачиваясь на волнах, медленно, но верно, лодка всё-таки приближалась к суше — Чарльз теперь мог рассмотреть узкую полоску песчаного берега, небольшую бухту и пару одиноко стоящих пальм. Огонёк становился всё больше и больше, трепетал, словно раненая птица, бился, сопротивляясь бризу и солёным брызгам.
Когда лодка наконец-то причалила к берегу, пробороздив носом песок, Чарльз неловко выбрался из неё. Босые ноги утонули в мокром песке, вода приятно холодила, а стук сердца, каждый резкий удар которого толчками разгонял горячую кровь, отдавался в ушах, будто колокол. Чарльз медленно побрёл на огонёк, путаясь во внезапно ослабевших ногах, петляющая цепочка следов тянулась за ним, словно тень. Огонёк стремительно приближался. Шаг за шагом в его свете появилась вытянутая рука, затем силуэт, принявший очертания высокой фигуры, а ещё несколько мгновений спустя…
Чарльз не мог поверить своим глазам. Это был сон, мираж, наваждение или же плод его больного разума, но никак не реальность, потому что Эрик, такой, каким он был когда-то, его Эрик не мог быть здесь, стоять напротив, как всегда хмуря брови и с каким-то иступлённым отчаянием глядя на него. Чарльз хотел окликнуть его, но не смог произнести ни звука, а в голове в это самое мгновение мелькнула мысль, что ему всё равно уже нечего терять, потому что всё, что можно было, он уже потерял и не мог позволить себе совершить ту же ошибку во второй раз.
Не медля ни мгновения, Чарльз бросился к Эрику, стремительно сокращая разделявшее их расстояние. Сердце билось всё чаще и чаще, лёгким не хватало воздуха, но он продолжал бежать. Прежде чем упасть в объятия Эрика, он краем сознания заметил, как откатился в сторону фонарь и затрепетал огонёк внутри стеклянной банки, и как тот, раскинув руки для объятий, шагнул навстречу ему. Чарльз судорожно цеплялся за ткань водолазки — одной из тех, что так любил Эрик в те дни, когда они только начинали свой путь, — медленно втягивал запах соли и ночи и не мог поверить в то, что всё это было настоящим.
Эрик успокаивающе гладил Чарльза по плечам и спине, его пальцы путались в тёмных прядях, он что-то шептал, но Чарльз за шумом в ушах смог расслышать только одно-единственное:
— Теперь ты дома, Чарльз. Теперь ты дома.