***
Последний урок в пятницу по определению всегда самый нудный и долгий. Он усердно тянет лямку перед долгожданными выходными — необходимым глотком воздуха для любого ученика. Но на этом уроке было особенно скучно — тема оказалась до коликов забитой и неинтересной настолько, что половина аудитории занималась посторонними делами, а другая часть — тихо дремала. Из окна, выходящего на школьный двор, искрилось дневное Солнце, которое довольно тепло грело. Для сентября даже слишком. Щебетание птичек и шум суетливого города звучали гармонично и успокаивающее. Веки слипались, не давая иного выхода, как опрокинуть голову на скрещенные руки. Я почти засыпал, и тогда мне в голову пришла навязчивая идея. — Мадам Бюстье, можно выйти? — Да, Адриан, конечно. Хоть так отвлекусь, иначе завалюсь лбом прямо на парту. Я быстро прошагал весь тихий коридор — видимо в других классах ученики всё-таки спали — и зашёл в туалет. Здесь тоже солнечные лучики пробивались через маленькую форточку, играясь в салочки на противоположной стене, покрытой слоем порядком облупившейся краски. Но лишь стоило мне едва закрыть за собой дверь, сразу послышались какие-то посторонние звуки, сопровождаемые рваными выдохами-выдохами, из одной кабинки. Я не мог бы назвать себя чересчур любопытным парнем, но немедленно закрылся в соседней и, с ловкостью шпиона, забрался на унитаз, чтобы увидеть источник этих звуков. Какого же было моё потрясение, когда я обнаружил макушки моих одноклассников — Али и Нино. Густые каштаново-рыжие волосы девушки растрепались и пружинили при каждом её статичном движении. На смуглой коже парня показывались красные пятна. Я густо смутился и сразу же закрыл глаза, но картинка упорно стояла в сознании. С небывалой быстротой мне удалось слезть с унитаза и мышкой исчезнуть из помещения, не издав ни единого лишнего шума. Сонный коридор внезапно обрёл краски, и сливавшиеся в мерное посапывание звуки стали для меня осмысленными. В конце концов, пятница же — надо как-то расслабляться…***
Зубрилкой я никогда не был, но прилежно готовиться к занятиям никто не отменял. Штудировать учебники мне как-то не было в радость, но, пересилив себя, приходилось. Поэтому я искренне недоумевал, когда увидел на своём листке с проверенной контрольной по французскому жирное «F», до кучи ещё и обведённое ручкой несколько раз. Это был мой первый неуд с тех пор, как я отказался от надомного обучения в пользу очного, поэтому тут же предпринял все меры, чтобы исправить нежелательную оценку до того, как о ней узнал отец. С точностью до минуты я оказался на пороге аудитории в назначенное учителем время. Мадам Бюстье привычно сидела за кафедрой, и послеполуденное солнце играло в её рыжих волосах медовыми зайчиками, отражающимися на вороте классического пиджака. Она лениво листала какие-то тетради, явно желая отвлечься, но нарочно пересиливая себя, чтобы не пришлось выполнять нудную работу позже. Я немного замялся в нерешительности на пороге аудитории, но мысль о неуде пересилила и заставила меня громко выдать своё присутствие. — Мадам Бюстье, — сказал я, переступая порог класса. — Вы говорили, что я могу переписать контрольную Когда её уставшие глаза обратились ко мне, я отметил в них какие-то нехарактерные ранее для преподавательницы искры. Она нарочито медленно растянула на губах улыбку, откладывая тетрадки в сторону, и встала из-за стола. Глаза в глаза. Неожиданно даже для самого себя, я сглотнул подступающее волнение, глядя, как тонкие пальцы женщины крутят выбившуюся рыжеватую прядку. — Адриан, ты же хочешь исправить оценку? Её голос нежный, тягучий, игривый. Такой, что на моей спине возникла волна неприятных мурашек. — Да, конечно. Мой голос же взволнованный и неестественно играющий амплитудой. В голову ненароком закрадывались абсурдные неприличные догадки об истинных мотивах педагога, от которых я отмахивался с выдержкой шаолиньского монаха. Женщина улыбнулась ещё шире, словно смакуя моё смущение, и одними длинными ногтями расстегнула верхнюю пуговицу небесной блузки. Она подалась вперёд, сокращая расстояние между нами до пары интимных дюймов, и заискивающе провела ладонью по моим бёдрам. Я подавился воздухом. — Мадам… — слабо скрипнул голосом, судорожно сглотнув. — О, что ты. Называй меня Кэлин, — с завидным спокойствием отмахнулась учительница и манерно вздохнула. — Ничего личного. Всё для оценки. «Из двух зол всегда выбирай меньшую», — оглушительным набатом звучало в моей голове. И я выбрал неодобрительный взгляд отца и возможное наказание. Судорожно сбросив руку женщины со своего тела, я пробормотал что-то неразборчивое и выбежал из кабинета, не успела она даже и опомниться. Истеричный смех показался мне вполне здоровой реакцией на домогательства.***
По окончании урока физкультуры у меня вошло в привычку принимать душ, несмотря ни на что. Даже если тело не покрывала липкая испарина, я всё равно заваливался в душевую, где обычно было мало народу, и пару десятков минут притворялся уткой-мандаринкой — усердно намыливал пёрышки. Это стало чем-то вроде безобидной компульсии, избавляться от которой банально не было необходимости. Эта привычка меня полностью устраивала. Не устраивало только то, что в школе пренебрегали отдельными кабинками, худо-бедно разделив пространство тканевыми шторками. Мол «и этого хватит вам». Никто особо не возникал, да и в моей голове не могло возникнуть определённой ситуации, в которой это пренебрежение могло бы аукнуться. Аукнулось. Встав под лейку, я резко открутил вентиль, и на меня полилась слегка прохладная вода, которая приятно обволакивала тело, вызывая мурашки. Прозрачно-лиловый гель под пальцами приятно пах лавандой, навевая какие-то приятные тёплые воспоминания об отдыхе в Италии несколько лет назад. Стук капель о кафель под ногами сливался в одну единую мелодию искусственного дождя. Неспешный поток мыслей благополучно разрушился всего одним посторонним хлюпающим звуком. И чёрт меня дернул отодвинуть несчастную занавеску, присутствие которой в душевой ровно до этого момента меня нисколько не волновало. В ярко-рыжих, пусть и мокрых, волосах я без труда узнал Натаниэля, но парня, которого он целовал, стоя в душе, я так и не признал. Должно быть из другой параллели. Именно этими мыслями я старался себя отвлечь, глядя на страстный, горячий поцелуй двух ребят через приоткрытую занавеску, которую я поспешил задёрнуть. Ровный поток мыслей, что выстраивался всякий раз, когда после физкультуры я заходил в душ, превратился в неконтролируемое цунами, сносящее все плотины моего самообладания. Дрожащими руками я закрыл кран и, судорожно укутавшись в полотенце, поспешил покинуть душевую. Второй раз наступать на те же — пусть теперь и голубые — грабли оказалось неприятно. Что ещё хуже — на этот раз я не нашёл в голове оправданий поступку парней.***
Не удивительно, что после происшествия с мадам Бюстье после уроков, её официозная доброжелательность сменилась абсурдной немилостью. Учительница находила повод докопаться в абсолютных безобидных мелочах: от неправильно положенной ручки до чиха во время занятия. В очередной раз вышагивая по коридору в сторону кабинета директора, я думал, а правильно ли я рассчитал силы сторон и точно ли отец — меньшая из зол? В этот раз мадам Бюстье не устроила моя формулировка основных жанров литературы XVII века, что, по её мнению, заслужило посещения месье Дамокла. Я остановился напротив массивной дубовой двери за двадцать минут до конца урока, что стало моим персональным рекордом — обычно проходит не более десяти минут от звонка. Сегодня по другую сторону двери слышался приглушённый мужской голос, и я честно уже собирался постучать, когда моих ушей коснулись разборчивые слова. — Зубами я нетерпеливо вцепляюсь в твоё бельё и срываю его. В ответ — тишина, поэтому я сразу решил, что мужчина говорит по телефону. — Твоя грудь такая приятная и упругая. Да, детка, трогай меня там. Я невольно прыснул со смеху, но тут же закрыл рот. Секс по телефону, как прозаично, месье Дамокл. Если в этом заведении такое себе позволяют обычные учителя, то что уж говорить о директоре. Я отошёл на безопасное расстояние от кабинета, стоически сдерживая смех, но, свернув за угол, не смог сдержаться. Решение впервые прогулять урок возникло в моей голове моментально и было принято единогласно.***
Один из многих учебных дней отразился на лице мадам Бюстье внушительными мешками под глазами от недосыпа. Учительница бесцельно бродила взглядом по аудитории, периодически отмечая что-то в журнале. И казалось, что ученики полностью разделяют состояние педагога. — Райнкопри здесь. — Женщина осматривает класс в поисках жертвы, и наконец её взгляд падает на меня. — Агрест, отнести журнал в учительскую. К её повелительному холодному тону привыкнуть было несложно. — Но… ммм… я недавно здесь и… не знаю, куда идти, — старательно разлепляя глаза, попытался отпроситься я, не желая покидать полусонную аудиторию. — Маринетт поможет, — нетерпеливо рыкнула мадам и отвела взгляд, подразумевая, что разговор окончен. Я встал с места и, подхватив журнал с учительского стола, выскользнул в коридор, отметив периферическим зрением хрупкую фигурку, пустившуюся за мной хвостиком. Маринетт всегда была скованной скромняжкой, но шествуя рядом со мной по школе, сегодня она казалась совершенно другой: если я старательно пытался отогнать дремоту, то Мари шла короткими шажками, скрестив руки где-то ниже живота. Когда я бросил короткий взгляд в глубокие голубые глаза, в них были искры, что заставляли светлую радужку темнеть до благородного синего оттенка. Завораживали. Мы остановились напротив двери в учительскую и, когда после двух стуков ничего не услышали в ответ, зашли в просторное светлое помещение. Я быстро кинул журнал на стол Бюстье и уже собирался вернуться в приятную сонную атмосферу класса, когда путь мне преградила Маринетт. Её взгляд из-под веера тёмных ресниц был направлен прямо на меня, и тогда я его наконец прочитал — в нём было желание. — Мари? — с сомнением произнёс я, боясь двинуться с места. — Да, — чуть дрогнувшим голосом отозвалась девушка и, словно копируя мои движения, замерла. — Ты чего-то хочешь? — то ли с упрёком, то ли с надеждой спросил я. Она наконец отвела от меня свои большие пронзительные глаза, уставившись в пол, и замолчала выжидающе. — Тебя, — чётко выдала девушка, резко подняв подбородок, и оказалась рядом со мной, но никаких иных действий не предпринимала. Лёгкая дрожь прошлась по моему телу, и она была не сравнима ни с чем. Разве что с небольшим разрядом тока, от которого разливалось приятное тепло по коже. Не подчиняя своё тело себе, я опустил ладонь на щёку Маринетт, вслушиваясь в её участившееся сердцебиение, которое было отлично различимо в стерильной тишине учительской. А в следующий момент и уже крепко прижимал к себе стройное тельце, страстно сминая тонкие губы в животном поцелуе, и чувствовал её руки у себя под футболкой. Её лёгкий цветочный запах был везде. Он сводил с ума, заставляя останавливаться и растягивать момент близости, чтобы прочувствовать каждый её расслабленный выдох, каждое неловкое движение пальчиками на моей спине, каждое ответное покачивание бёдрами. Я растворился в ней, как в олеуме.***
Что ж, Натали, как ты и просила, я подружился с «кем-нибудь», пусть ради этого мне и пришлось лишиться своей невинности. Но, как показывает практика, это не страшная потеря, потому что в этом городе секс есть у всех, кроме меня.