Одиночество

Субботу все всегда любят. Суббота — выходной день, возможность провести время с семьей, с друзьями и просто отдохнуть. Особенно любят субботу дети, ведь родители наконец-то могут провести с ними время, сводить в парк, в кино, на аттракционы, в зоопарк. Только вот сами сотрудники зоопарка, если уж говорить начистоту, субботы терпеть не могут. По крайней мере уборщик Джон Митчелл был именно такого мнения. Если его смена выпадала на субботу, он готов был доплатить за замену, но желающих, как правило не находилось. Поэтому сейчас, в самый разгар выходного дня, Джон стоял в одном из залов крытого павильона, где содержались всякие редкие животные, непривычные к Новозеландскому климату. В руках у него была швабра и совок, он уныло смотрел на гудящую толпу детворы и родителей, скопившуюся у вольера с пингвинами, и ждал, когда в бесконечном потоке посетителей появится просвет, чтобы собрать с пола фантики от конфет и прочий мусор. Наконец, толпа двинулась дальше, и в какой-то момент в зале почти никого не осталось. К стеклу подошел невысокий мужчина. На нем была легкая льняная рубашка и такие же штаны, руки он держал в карманах и смотрел на пингвинов по ту сторону стекла задумчиво и печально. Почему-то Митчеллу стало неловко лезть сейчас со своей шваброй. Мужчине было на вид около сорока, волосы цвета темного золота были коротко подстрижены явно хорошим мастером. Небольшая борода, похожая скорее на двухнедельную щетину, подчеркивала скулы и волевой подбородок. Но главным в незнакомце были его глаза, их Джону удалось разглядеть, когда мужчина только подходил к вольеру, голубые, с холодным стальным оттенком, с легким прищуром и глубокой затаенной тоской на самом дне. Мужчина долго смотрел на пингвинов, как они плавают и ныряют, но казалось, что сейчас он видит перед собой совсем не смешных птиц. Его мысли были где-то очень далеко. От незнакомца веяло тоской и одиночеством, так хорошо знакомым Митчеллу, и уборщик удивился, как посреди этого средоточия человеческого счастья, каким являлся зоопарк, здесь оказался этот мужчина? Он бы намного органичнее вписался в интерьер какого-нибудь бара или модного ресторана, но никак не зоопарка. Из ближайшего коридора донесся приглушенный пока шум и звук детских голосов, это заставило Джона вспомнить о своих обязанностях. Все еще не желая нарушать последние минуты тишины и одиночества у вольера, он постарался приблизится и собрать мусор максимально незаметно. Но несколько фантиков лежали у самых ног загадочного посетителя, и собирая их, Митчелл случайно коснулся метелкой дорогих мокасин из мягкой светло-серой кожи. — Простите, — пробормотал уборщик, поднимая взгляд на мужчину. Тот повернул к нему лицо и взглянул прямо в глаза. — Спасибо, — вдруг тихо сказал тот. Голос у него был мягкий, но немного выше, чем у самого Джона. Митчелл опешил, он хотел уже спросить, за что его благодарят, но увидел ответ в холодных и грустных голубых глазах. Его благодарили за минуты покоя и тишины, за возможность побыть наедине с самим собой и смешными птицами с холодного материка. — Пожалуйста, — улыбнулся краешками губ Джон и успел удалиться на свое место как раз вовремя, потому что из коридора выбежал шустрый мальчишка лет шести и кинулся к мужчине. — Дядя Эндерс, вот ты где! А мы тебя потеряли, — Что ты здесь делаешь? — Болтаю с пингвинами, — ответил тот, кого назвали «дядей Эндерсом». Едва заслышав мальчишку, мужчина резко изменился, черты его лица разгладились, тоску в глазах сменил ехидный прищур, во всей его позе стало больше расслабленности, но Митчелл ясно видел, что все это лишь умелая маска, привычно надетая поверх себя самого, призванная скрыть все то, о чем никому, по мнению Эндерса, знать не следует. — И о чем говорят пингвины? — спросила миловидная блондинка, подходя к мужчине и мальчику, она по-матерински поправила воротничок на футболке последнего, что не оставляло сомнений, что мальчик — ее сын. — В основном о рыбе. И о том, как им надоели идиоты, которые таращатся на них целыми днями, — ответил Эндерс, избегая смотреть женщине в глаза. — Дядя Эндерс! — раздался звонкий девичий голосок, и к ним подбежала светловолосая девочка чуть младше мальчика. — Нашелся! А я за тебя испугалась. Вдруг ты потерялся, как я в прошлый раз в торговом центре. Эндерс поднял малышку на руки и постарался улыбнуться ей. — Ну что ты, золотко, как я могу потеряться? С нами же твой папочка, а он кого угодно где угодно найдет, ты же знаешь. Он у нас в этом деле мастер, — последние слова были обращены к невысокому мужчине в джинсах и клетчатой рубашке, в его немного длинных темных волосах уже поблескивала первая седина. — Правда, Майк? Мужчина закатил глаза, взял дочку на руки и странно усмехнулся. — Тебе когда-нибудь надоест эта дурацкая шутка? — Думаю, нет, — после секундного замешательства ехидно улыбнулся Эндерс. — Спроси у Дон, она знает. Шутка про кота жива до сих пор. Блондинка улыбнулась в ответ и покачала головой. — Эндерс, ты не исправим. — Думаю, да, — гордо ответил мужчина и позволил племяннику увести себя в угол, где пингвины, похоже, затеяли драку. В зал вошли еще люди: невысокий спортивного вида брюнет в интеллигентных очках, очень высокий немного нескладный мужчина помладше со странным почти детским лицом, красивая блондинка и милая девушка с кудрявыми волосами, на груди у нее был слинг с младенцем. Все четверо подошли к уже стоявшим у вольера, завязалась оживленная беседа, мальчик оставил в покое дядю Эндерса и переключился на спортивного брюнета, который оказался его отцом. Все вместе они немного посмотрели на пингвинов, а затем двинулись дальше. И только Эндерс чуть задержался у вольера. А вместе с ним блондинка по имени Дон. — Эндерс, как ты? — осторожно спросила она. — Прекрасно. Лучше всех, — широко улыбнулся он. — Зачем ты врешь? — грустно спросила Дон. — Я же вижу, тебе плохо. — А зачем тогда спрашивать?! Донзи, милая, иди к остальным. Не нужно за мной все время присматривать. Мне этого у Майка дома хватает. Дай мне насладиться этим чудесным местом и одиночеством. Поверь, даже если я очень захочу, здесь я себе ничего не смогу сделать, — он непроизвольно тронул шею, и тут Митчелл заметил темную полоску вокруг шеи, видневшуюся в расстегнутом вороте рубашки. — Эндерс, то, что сделала Мишель… — Дон, Мишель всегда была стервой. С моей стороны было верхом идиотизма поверить в искренность ее чувств. Еще большим идиотизмом было жениться на ней. Благодаря ей и Гэндерсону после развода я лишился не только фирмы, но и квартиры. Спасибо, хоть машину оставила. И слава Богам, что у меня были припрятаны наличные на черный день! Но я пережил все это. Спасибо Майку. Кто только просил его искать меня тогда?! — Эндерс, как ты можешь? Если бы Майк не пошел искать тебя тогда ночью, это все… — голос Дон дрогнул. — Ты бы сейчас… — Все было бы уже давно кончено, Донзи. Ко всеобщему облегчению. И я бы не болтался с вами, везде лишний, как пятое колесо в телеге. — Не говори так! Ты не лишний! — Конечно нет, — грустно улыбнулся Эндерс. — Ладно, иди, а то Тай, не дай Бог, заревнует. У меня, знаешь ли, репутация, спать с женщинами моих братьев. — Эндерс! — одновременно возмущенно и сочувственно покачала головой Дон. — Иди. Иди, Донзи. Я скоро догоню вас, обещаю, — постарался успокоить ее мужчина, на этот раз не скрывая грусти в глазах. — Со мной все будет хорошо. — Обещаешь? — строго спросила она. — Обещаю, — устало выдохнул он. — Ну ладно, — с явной неохотой согласилась Дон и ушла за остальными. У вольера снова остались только печальный одинокий посетитель и уборщик, прислонившийся к стене напротив, и старавшийся при этом быть максимально незаметным. — Дур дом, правда? — спросил вдруг Эндерс, резко оборачиваясь. Джон удивился, но понял, что обращались именно к нему. — Да, нет, — пожал плечами Митчелл, не уверенный, что именно имеется ввиду. — Ты вот здесь стоишь целыми днями, наблюдаешь за людьми, как мы за этими дурацкими пингвинами. Мы со стороны так же по-идиотски выглядим? — Не всегда. И не все, — уже намного увереннее ответил Джон. — Считаешь? — чуть прищурился Эндерс, и в голубых глазах вдруг как-будто полыхнула золотистая искра. — Точно говорю, — ухмыльнулся Митчелл, взглядом отвечая на невысказанный вопрос. — Я работаю до пяти. Предпочитаю темное нефильтрованное пиво в тихом пабе. Э Буду иметь ввиду, — кивнул Эндерс и ушел вслед за семьей. Выйдя из здания зоопарка после работы, Митчелл искренне расстроился, не увидев нигде грустного посетителя. А чего он собственно ждал? Ну, перебросились парой фраз. Ну и что? Кто он такой? Уборщик. Тень у стены. Он давно привык и к одиночеству, и к безразличию толпы. Закинув сумку на плечо, он привычно направился домой в съемную квартиру, а точнее съемную конуру, потому что в Окленде его скромной зарплаты на большее не хватало. По дороге он зашел в любимый паб перекусить и пропустить стаканчик темного пива. Устроился за стойкой, сделал заказ, а из головы все не шел странный посетитель. И с чего бы? Кого только не повидал на своем веку статридцатилетний вампир с внешностью двадцатипятилетнего мужчины. Черные волосы, еще влажные после душа, щекотали шею, несколько особо непослушных прядей выбились из общей массы и теперь лезли на лицо легкомысленными кудряшками. За очаровательной внешностью скрывался древний монстр. Но этот монстр давно не хотел крови. Обычно он вообще ничего не хотел. Но почему-то именно сегодня ему захотелось немного поговорить именно с этим Эндерсом. Рядом скрипнул барный стул. — Темное нефильтрованное и бокал белого вина, — сказал знакомый голос. — За что пьем? — спросил Эндерс, когда перед ними поставили бокалы. — За жизнь, — грустно усмехнулся Митчелл. — За жизнь, будь она проклята. — Мне нравится ход твоих мыслей, — согласился Эндерс. — А тебя братья не хватятся? — уточнил Джон после первого глотка. — Хватятся, — подтвердил новый знакомый. — Но здесь они меня не скоро найдут. — Так может предупредишь, чтоб не волновались? — Пусть поволнуются. Им полезно. — Берешь реванш? — Что-то вроде того. — Ну ты засранец, — покачал головой Митчелл, снова отпивая из бокала. — Ты себе не представляешь, — криво ухмыльнулся Эндерс. — Значит мы поладим, — ответил такой же ухмылкой вампир. Бокал на тонкой ножке с белым вином встретился над барной стойкой с высоким пивным бокалом с темным нефильтрованным пивом. Легкий стук стекла о стекло был почти неразличим в ровном шуме паба. Меняются столетия, города и континенты, и лишь одиночество всегда остается неизменным, как и желание избавится от него.