Десять минут

- Постой! – воздух залпом наполнил легкие и в то же мгновение покинул их. К горлу подступил омерзительный комок. – Подожди! Парень, лохматая макушка которого высилась над другими головами, обернулся. Он и сам прождал Отабека на чертовом вокзале часа два, если не больше. Глаза лихорадочно искали источник голоса. И, наконец, поймали молодого парня, несущегося прямо к нему. У того за спиной подскакивала выданная в военной части котомка. Лицо слегка раскраснелось и было… необычно живым и озадаченным. - Эй! – Лерой поднял руку, давая понять, что стоит недалеко. – Отабек! Рядом, рыдая, девочка прощалась с отцом. Тоненькими ручками она нежно обвила его широкую шею. Так, как только могут сделать это дети. Мужчина одной рукой поддерживал дочку, а другой бережно гладил ее по головке в платке. Парень бегло посмотрел на эту картину и, подцепив свою сумку с военным снаряжением, двинулся к другу. Подальше от горя, которое распространилось здесь повсюду. Шумиха, крики, плач… Платформа была полна людьми, как вены полны эритроцитами. Женщины, отпускавшие мужей и сыновей в лапы смерти. Девушки, что надеялись на счастье после неизвестного срока войны. Через этот хаос Лерой все же продрался на встречу Отабеку и тут же обнял его, не пожимая руки. Выглядело это, по всей вероятности, очень странно. Или могло бы выглядеть, если бы на них обратили внимание. - Господи… привет, Бека, - негромко произнес Жан, зарываясь носом в волосы друга и втягивая запах, какой они таили в себе. Грубоватый стойкий, отдающий костровым дымом. Отабек был удивлен, взволнован и рад. Рад, что все-таки успел до поезда Жана. Но чувствовал себя виноватым за опоздание. В ответ его руки уверенно сжали в кольцо узкую талию Лероя, а лоб коснулся горячей шеи. Принюхавшись к коже, парень почувствовал легкий душок хозяйственного мыла, мешавшийся с несвежим и поношенным «ароматом» шинели. - Привет… Боже, привет, Жан. Я уже думал, что твой поезд ушел. - Нет-нет, - засмеялся Жан, - он отправляется только через десять минут. У нас еще есть время. - Десять минут… сколько же я потерял, получается? От осознания этого факта наступила невыносимая боль. Всего лишь десять минут, чтобы попрощаться с человеком, уже ставшим таким родным. Из обычного пацана, которого с улицы холодного и голодного приволокли в восемнадцатый Детский дом, Лерой превратился в друга, брата и того, кого обычно выбирает только женское сердце. Всего лишь десять минут, чтобы прощаться с частью себя. И, возможно, навсегда. - Да я ж знаю, что тебя задержали, Бека, - парень похлопал Алтына по плечу и стиснул еще крепче. – Ты Марье Алексеевне передал, что я просил? - Да, не волнуйся. Она поблагодарила. Сказала, будет ждать нас. - Знаешь, хоть кто-то. Наверное, теперь гордится нами. Отабек почувствовал, как согревается. На дворе начинался ноябрь, самый противный из всех месяцев осени. Под куполом вокзала в железных сводах гуляли промозглые ветра. И если не прижаться к кому-нибудь, можно и помереть от холода. Он забирался даже под плотное обмундирование. Казах, с ранних лет не любивший холод, прижимался плотнее и ощущал тепло близкого человека. Точно так же, как и Жан. Ветер колол бы спину, если бы не поднятый воротник и Отабек. Они молчали несколько минут, стараясь подобрать слова. Такие, чтобы потом остались в памяти и повторялись во время боя, как молитва. Перед глазами, как в кинотеатре, проходили воспоминания. Закончив школу, Жан и Отабек оставили детдом и сняли комнату у одинокой старой женщины. Марья Алексеевна потеряла сына в тридцать шестом. Его свалила мигрень, и он умирал у матери на глазах. Два бравых веселых паренька оказались спасением ее сердца, изнывающего от тоски. Они не гнушались грязной работы, строили, чинили. А еще так здорово пели и играли на гитаре, что хозяйка почти позабыла, как это - грустить по любимому сыну. Вечерами, когда в окнах Марьи Алексеевны потухал свет, Жан подсаживался к Отабеку чуть поближе и тихо начинал травить байки. Самые разные. От выдуманных и абсурдных до реальных и простых. Алтын не перебивал. Только вслушивался и изредка что-нибудь добавлял свое. А порой смотрел на занавески в цветочек и находил в своем сердце странное непонятное чувство, которое вернее было назвать любовью. Они мечтали пойти учиться. Обожали музыку и замахнулись даже на консерваторию. Может все бы и получилось. Может жизнь Отабека и Жана так бы и текла размеренно. Но как только весть о войне дошла до их города, оба они решили отправиться на передовую. По-другому поступить было невозможно. Дело чести, долга и мужского достоинства. В глазах каждого из них Родина представала Матерью, которой ни у одного, ни у второго никогда не было. Они знали, Мать – это святое! И в трудные времена Ей нужна защита своих детей! Они записались на военную подготовку, где учились стрелять и драться. Плечом к плечу, помогая друг другу, чем только могли… Показывали лучшие результаты из всего отряда. Дни, недели, месяцы пронеслись незамеченными и неожиданно остановились. Замерли в этой точке на перроне. В нескольких минутах от того, как судьба Лероя отделится от судьбы Алтына. И, вероятно, больше не сойдется с ней… Поезд издал протяжный безотрадный гудок. Сердце подпрыгнуло и ударилось о ребра, а в животе сплетение нервов болезненно сузилось до маленькой сферы. И тут Жан ощутил, как далеко сейчас война. Как далеки разрывающиеся снаряды, танки, пули и смерть. Он знал, что Алтын тоже прочувствовал это. Словно бы их окружил невидимый купол стального воздуха, заглушивший звуки, стерший пространство и время. Еще никогда Отабек не испытывал такой нежности, какая сейчас проснулась в его груди. Он отстранился от Жана, желая заглянуть ему в глаза и увидеть там свою же немую грусть. Его руки схватились за плечи Лероя, вцепляясь в в грубую ткань военного пальто, будто в последний раз. Глаза смотрели пронзительно. Глаза кричали о неизбежности! - Я буду помнить тебя. - И я буду тебя помнить, - в полголоса, словно за собой, повторил Жан, сдерживая слезы. Они так и замерли, запечатляющие друг друга в памяти, невидящие мира вокруг. Поезд лениво тронулся, скрежеща колесами. Повторный сигнал вывел из минутного ступора, все же заставив проступить слезы. Разве десять минут уже прошли? Перед взором Алтына все начало расплываться. - Жан! Поторопись! – он с силой толкнул друга в грудь. Тот обессиленно пошатнулся. Но нельзя опоздать! Лерой поспешно схватил сумку и бросился вслед за уходящим вагоном, чувствуя, как его прошлое прощается с ним навсегда. Отабек представил, как закончится война, как весной, летом или когда-нибудь еще он увидит Жана среди прибывших солдат. И в него вернется что-то важное, что жестоко вырезали прямо сейчас. Между расстающимися всегда остается тайна. Отабек Алтын знал, больше им никогда не встретиться.