Поговори со мной

      Ее глаза. В них он хотел бы видеть только счастье и радость, поминутно, в каждом мгновении бесконечной вечности всех жизней, отведенной их душам. Но вместо этого он сносил удар за ударом, не пытаясь бороться, не оказывая даже малейшего сопротивления, принимая всю боль, как цену за все то время, что… Он был готов принять столько унижений и страданий сколько потребуется, он был готов даже умереть, только бы дуло пистолета, приставленное к ее виску, никогда не существовало… Только бы она была в безопасности.       Хотя, нет! Будь он уверен, что она в безопасности. Будь он уверен, что она ждет его, он бы никогда и ни за что не сдался. Он бы дрался, рвался из последних сил, но вернулся бы к ней! Если бы она только ждала и была в безопасности…       Ее глаза. В них всегда была эта беззаботность и беспечность ребенка, заставляющая полюбить весь этот мир, несмотря на… Но вместо этого он ненавидел весь этот мир за то, что тот сейчас так обходится с ней. Ненавидел и умолял, чтоб ее отпустили, сделав с ним то, что посчитают нужным. Он готов заплатить чем угодно, принять любую сделку, не торгуясь, только бы в ее глазах не появлялось этого страха и отчаянья. Только бы она была в безопасности.       Хотя, нет! Знай он, что беспокойство в ее глазах за него, и что произойдет в следующую секунду, он бы ни за что не сдался… Он слышит свое имя. Видит, как она срывается с места, словно нет никакой угрозы для нее самой. Видит, как она пытается преодолеть расстояние между ними, и моментально начинает сопротивляться преградам, подаваясь к ней на встречу. Теперь он сделает все, чтоб она была в безопасности.       Ее вскрик! Его имя, разносящееся эхом над обрывом… Он с самого первого момента их встречи был готов ловить ее снова и снова. Подхватить ее вовремя, не дав ей упасть, он должен был сделать это, и не смог оказаться рядом в нужный момент… Даже сметая и раскидывая тех ублюдков, словно кукол, он успевал лишь увидеть, как развевается в свободном полете ее дупатта, и исчезает в след за той, которая стала смыслом его жизни…       Еще мгновение назад он смотрел в ее напуганные и отчаявшиеся глаза, молил ублюдка и одновременно всех мыслимых и немыслимых богов, в которых он никогда не верил, чтоб ее отпустили. А теперь ему оставалось только с безумием выкрикивать ее имя, ища ее глазами, вслушиваясь в эхо, разносившееся над обрывом, и чувствовать, как его пытаются оттащить от места, с которого она сорвалась…       Безудержная ярость и злость резко охватывали его, заставляя с безумием приставлять к чужой голове пистолет, только что отобранный в короткой потасовке. Отчаянье, резко сменившее эти два чувства, выпрашивало разрешение спустить курок… И лишь удары собственного сердца, отдающиеся где-то в висках, напоминали том, что ему действительно сейчас нужно…       Заглянуть снова в ее глаза, услышать ее голос, и просто знать, что с ней больше ничего не случится!       Он наносит удар, отталкивая от себя того, кто не так давно угрожал ее жизни и снова подбегает к обрыву, чуть не срываясь с него. Ее имя снова разносится эхом. А в голову стучится одна мысль: «Только бы услышать ее голос в ответ». Но эхо стихает, возобновляется от нового колебания звуковых волн, так и не вбирая в себя ничего, что могло бы принадлежать ей, кроме имени… Казалось, он упадет на колени от бессилия и будет снова и снова кричать ее имя в смутной надежде, что она отзовется. Но, обведя ущелье взглядом в очередной раз, он замечает тонкий материал синеватой дупатты, запутавшейся в ветвях кустов. Еще немного времени, и теперь он может прижать ее к себе, попытаться убедить, что теперь будет все в порядке… И ощутить в следующую секунду, как давит на него ее безмолвие, и всем сердцем почувствовать опустошенность и тяжесть собственного голоса.       «Поговори со мной!» — снова и снова произносил он, пытаясь привести ее в чувства, растирая ее руку, и делая искусственное дыхание.       «Поговори со мной», — снова и снова просил он, отчаиваясь и боясь, не услышать ответа.       «Поговори со мной…» — снова и снова молил он, вспоминая ее слова о том, что однажды она покинет его, как и ее, родители станет звездой на небе…       «Вон та третья справа. Самая яркая звездочка — это я», — слышал он в своем воспоминании, и, казалось, переставал дышать сам от осознания того, что никогда больше ее не услышит. Время замедляло шаг, растягивалось, а воздух застывал, заставляя все гаснуть и оглушая сознание мыслью о потере…       «Поговори со мной, … Ты не можешь так со мной поступить!» — бредил он, прижимая ее к себе, не желая мириться с ее молчанием, доставая из своей памяти собственные слова о сердцах, бьющихся в унисон. Он шепчет о том, что не сможет дышать, если она… Прижимая к своей груди ее руку, он боится задать самому себе этот вопрос: «Как можно жить без нее?!». — Кхуши… — Ее имя слетает с его губ, и это последнее, что он может произнести в безутешном, охватывающем его горе, которое может сломить и прекратить лишь ее оборвавшееся молчание…       Внезапно сорвавшийся слабый отзыв ее голоса, прозрачного, почти мертвого, наполняет мир Арнава красками снова, наполняет смыслом, надеждой, жизнью, Ею…