Кода к летней симфонии

      Ну, здравствуй, Петроград, вот мы и свиделись. За спиной еще качается, успокаиваясь, дверь Московского вокзала, а в голове царит полнейшая неразбериха. Почему-то вспомнились уроки английского классе в четвертом и Любовь Васильевна, с кошмарным русским акцентом гнусавящая: «Хеллоу, май нейм из Питер». Боже, боже, как давно это было, и какая все это фигня, на самом-то деле… Пардон муа, северная столица, как я могла так оговориться — конечно же, ерунда, околесица, чушь, бред, но никак не фигня. Алиса не такая, Алиса обязательно станет лучше, возвышеннее, утонченнее, и к портвейну ни-ни… Да кому я это рассказываю, и зачем? Сейчас добраться бы живой до общаги и перекусить чего.       Нет, в этом городе мне вряд ли станет хуже: здесь мосты лишь разводятся на время, а мы их сожгли.       Я перекинула гитару на левое плечо и снова подняла с асфальта осточертевшую сумку. Не знаю, где батя откопал баул такого вырвиглазного розового цвета — наверное, решил поиздеваться надо мной напоследок. Вот назло ему заберу документы из политеха и поступлю в музыкальное! А впрочем, какая теперь разница? Дом остался в тысяче километров к югу, и я в очередной раз поразилась, насколько быстро стираются подробности того, что искренне считаешь важной частью своей жизни. Привязанности, дружба, лица — все расплывается, тает, и остаются только контуры воспоминаний, которых явно недостаточно, чтобы воспринимать прошлое всерьез. Может, ничего и не было?       Хотя, возможно, это все из-за перемены обстановки. Двое суток дороги в плацкарте, тошноты от спертого воздуха, наглых взглядов пониже ключиц и пьяных выкриков о том, что «сэкономишь суточные — потеряешь месячные». Да что они понимают, эти люмпены от взрослого мира, что они знают о душе семнадцатилетней девчонки? Вешают на тебя ярлык и самодовольно считают, что этим полностью описали твою суть — ну, конечно, так ведь гораздо проще. Если грудь большая — значит, проститутка, если громко смеешься — значит, грубая и неначитанная, если резко отвечаешь — называют стервой. А что, если в это самое время в моей голове роятся строчки, рождается мелодия, и их трындеж мне попросту мешает? А насчет сисек — надо было родиться камбалой. Лежала бы себе на дне, плоская как блин, и было бы мне пофиг — ой, простите, господин Петербург — безразлично, что творится там, наверху. Не было бы ни дома, ни друзей, ни врагов — хотя я сейчас именно в таком положении и нахожусь. «Все тлен, сударыня, метанья ж духа — вечны», — наверняка сказал бы Ружичка. Сашка, Сашка, хороший ты балагур, а компашку нашу спасти не сумел. Да и никто бы не смог, мне кажется — конец есть конец.       Я снова вытащила из кармана смятую бумажку, перечитала адрес и некоторое время искала взглядом красную букву «М». Две минуты спустя эскалатор уже увозил меня в ленинградские недра. Стоило бы, наверное, хоть немного оглядеться, но красоты станционного убранства были мне сейчас как-то по барабану. Поезд подошел почти сразу, и вскоре я уже двигалась в сторону общаги, безнадежно зажатая толпой.       А Темка, дурак, даже не пришел меня проводить. Вот вам и любовь, вот вам и привязанность. Что там доказывал любер Сережка? «Не решился», «побоялся», «засомневался»? А в чем именно засомневался, одному богу известно. Нравится девчонка — старайся ради нее, работай над собой, твое внимание и уверенность в себе нужны ей как воздух… Думаешь, я сама ничего ради тебя не делала? А порядок на чердаке кто навел, а выпивку кто организовал, а в окошке кто день-деньской торчал, только чтобы ты заметил? Почему вам, парням, все надо на блюдечке выкладывать — самим, что ли, не догадаться?       Ладно, Алиска, выше голову, не пропадем.       Заселение в общежитие прошло как-то совсем быстро, скучно и безлико, и вскоре я уже обживала прохладную комнату на троих под самой крышей — комендант каким-то непостижимым образом вычислил мою тягу к небу. Похоже, я прибыла раньше всех: соседями пока даже не пахло. Что ж, одиночество лучше компании незнакомых девчонок, будет время обо всем подумать…       Остаток дня я провела в каком-то полуоцепенении — даже не скажу, за какими именно занятиями. Вечером по телевизору, установленному в холле, показывали организованную накануне «балтийскую цепочку», и я снова вспомнила любера и его мечты о поездке в Эстонию. Если прибалты вздумают отделиться, фиг ты туда съездишь, дорогой мой… Хотя мне-то что — я даже адреса твоего не знаю, человек-эпизод. Миль пардон, если неделю назад была слишком резкой, это не со зла. Хотя стой, а ко мне кто первым полез?       И тут на меня накатило, и я простила их всех: шапочного знакомого Сережку, злиться на которого, в принципе, вообще не было повода, Сашку в несуразных квадратных очках, Артемку с его нерешительностью, витающего в облаках Мишку, вечно погруженного в себя Семена, даже выбивающуюся из этого мальчишеского ряда Лену. Я живо представила, что вот они передо мной, как в наши долгие совместные вечера на болоте, ладонь сама собой нащупала рядом на кровати гриф, и в темноту комнаты выплеснулся нескладный романс, бесконечные сорок часов рождавшийся под стук колес: Пускай из-за грани грядущей недели Сентябрь грозит нам распадом союза, Пускай наши планы листвой облетели, Зато мы друг другу не стали обузой. Пусть небо подернуто дымом от гатки И влагой подернуты наши ресницы — Решить не сумел ты простую загадку, Зато мы свободны, как вольные птицы. Пусть город, затерянный в дебрях июля, До смерти нам служит зеленой аптекой, И двух беглецов, что судьбу обманули, Навеки запишет в свою картотеку. Уносит река бесконечное лето В иные места, где земля не остыла… Тебя я могла бы любить беззаветно, А ты — сделать так, чтобы я полюбила.       Я отложила гитару и уставилась в окно. Наверняка мы все сейчас сидели примерно так же: растерянные, без планов, снедаемые жгучей тоской по невозвратному летнему счастью, с одной-единственной отчетливой мыслью: грядут большие перемены. Не хотелось ничего обещать, загадывать, а особенно — врать самой себе, но что-то подсказывало мне: это лето дало нам так много, снабдило нас таким зарядом, что исчезнуть друг для друга навсегда мы просто не имели права. Если адреса записаны в тетрадку, они хоть раз да пригодятся, правда же?..       Ночью мне приснился старый любимый чердак.