Мятеж на "Баунти"

      Они оба выделялись на таитянском пляже - инородные тела, да и только. Даже обслуживающие киберы обходили их по размашистой дуге, будто догадывались своими донельзя логическими схемами, что сие есть неуместные в приличном обществе и опасные даже для оптоволоконных нервов дикари.       - Вот, коллега Петров, и результат вашей затеи, - добродушно посмеивался один из них, дружески, но весомо поколачивая второго в дельтовидную мышцу, похожую на пушечное ядро. - Что вам не лежалось на ведомственном пляже, а?       Коллега Петров - могучий детина, иссеченный шрамами, словно творение Франкенштейна - задумчиво чесал в затылке.       - Знаете, коллега Клейн, мне обрыдло прятаться за забором, - вычесав из буйной черной шевелюры здоровенную блоху, Петров щелчком отправил ее в сторону неопределенно-европейских туристов.       Неопределенно-европейцы с брезгливыми минами отползли на добрый десяток метров подальше.       - Между прочим, они чуму разносят, - заметил Клейн. - Бубонную.       - Тоже мне, проблема! - фыркнул Петров. - Я, вот, даже скучаю по антисанитарии, коллега. Людскими стараниями скоро на свете ни одного вольного микроба не останется. Одни йогуртовые культуры.       - Можно махнуться не глядя, - как бы между прочим заметил Клейн, но на его интеллигентно-утонченном, томном лице викторианского аристократа появилось по-лисьи хитрое выражение. - Проект на проект, так сказать.       - Предлагаете Лондон, коллега? С моими-то замашками я там даже в высшем свете гонококками вымажусь с ног до головы.       - Экое вы животное, Петров... Как вы там, русские, говорите? Зараза к заразе не пристает. Верно?       - Это ты к чему, Билли? - насторожился Петров, чувствуя подначку. После Крестового похода он стал несколько болезненно воспринимать нападки на свою так называемую «честь»: не выветрились еще из головы рыцарские понятия о хорошем и плохом.       - Ну, в смысле, коллега Василий, вы гипериммунны. Для небольшой замкнутой экосистемы вы с вашей биохимией - ходячий стерилизатор. Что вам Лондон? Так, просто неприятно пахнущая толпа народа и груда грязных кирпичей. Даже насморка не подхватите.       - Вот это-то и скучно, - вздохнул Петров. - А по поводу моей затеи...       - Какой такой затеи?       - Выбраться за забор, вот какой... - Петров порылся в плавках, что выглядело неприлично даже по меркам Клейна - а уж он навидался всякого. Копался он долго, да еще и глаза прикрыл, отчего неопределенно-европейские туристы, вероятно, уже поеденные чумной блохой, забеспокоились не на шутку и принялись названивать в полицию, заподозрив в Василии Петрове опасного эксгибициониста и извращенца.       Наконец, Петров выудил из непромокаемого карманчика-гульфика многократно сложенный листок. На вид - желтая от времени и ветхая бумажка, но Клейн не торопился отчитывать коллегу за преступно непочтительное отношение к архивным документам. Ясное дело: пластиковая копия. Даже у грубияна Петрова не поднимется рука так комкать оригинал.       - Что это?       - Адмиралтейский отчет от семнадцатого декабря тысяча семьсот девяносто первого года. Составлен в Батавии.       - «Пандора»? - тут же сообразил Клейн: морская история была его коньком, специализацией и хобби.       - Именно. Прибыла в Батавию в целости и сохранности. Следов «Баунти» и капитана Блая не найдено никаких. Ни на Таити, ни на Питкэрне. Старательный Эдвардс не поленился и там поискать. Таитянский царек подтверждает: были англичане, да сплыли в сторону востока.       - Погоди-ка, - Клейн тряхнул головой и самолично пробежал глазами по убористым рукописным строчкам. - Подделка? Или что-то иное?       - Я искал в Сети. Везде, на всех сайтах одно и то же: «Баунти» пропала бесследно вместе с Блаем. Чуешь, чем попахивает?       - Кто-то кривит историю? Уже, точнее, искривил. Так?       - Вроде того. И это может быть только кто-то из нашей конторы. Никто в мире больше доступа к темпоральным технологиям не имеет. Или я что-то путаю?       - Не путаешь, - Клейн помрачнел. - Подозреваешь кого-нибудь?       - Пока нет. Да и подозрения к делу не пришьешь.       - А зачем мне показал? То есть, понимаю: по старой дружбе. Но что я могу с этим сделать?       Вася Петров, до недавнего времени - доблестный иоаннит Базил де Пьерфонт, ответил с поистине рыцарской прямотой и честностью.       - Завтра у тебя будет заброска. Я пойду с тобой...       - Э, нет, Васька, даже не думай, - не дослушав, почти что выкрикнул Клейн. - Я в твоих авантюрах участвовать не собираюсь. Пиши официальный запрос, начинай проект, все, как положено. А мне моя зарплата пока еще нравится.       - Да чего ты боишься-то? Кто увидит?       - Как думаешь, если вместо одного человека два пойдут, вопросов не возникнет? И, да, я уже знаю мысли твоих головных тараканов: ты хочешь попасть на «Баунти» и там уже пасти «крысу». Говорю: нет. Вы, русские, слова «нет» не понимаете, у вас мышление чересчур уж широкое. Даже в категорическом отказе найдете оттенок «может быть». Так вот: нет - безоговорочно и на фиг.       Клейн даже хлопнул кулаком по ладони, словно печать поставил.       Теплый и ласковый Тихий океан облизывал песок в нескольких метрах от их босых ступней. Заполошный краб перебирал пустые раковины, словно бомж - коробки из-под еды: неужели ничего не оставили, жадные гады? Легкий ветерок шипел пальмовыми ветвями. Благодать!       - Нравится картина, Билли? - спросил Петров.       - Еще бы! - фыркнул Клейн. - У нас на базе не хуже. Только без туристов. И киберы не шарахаются. А я, к примеру, пивка бы...       Петров без лишних слов поднялся на ноги, отловил ближайшего кибера, с объемистым холодильником на пузе. Кибер заверещал насчет грабежа и насилия, пытался улепетнуть от массивного и физически крайне развитого иоаннита в ближайшие кустики, но Васька ухватился за ручку его холодильника, ткнул в кибер-лицо своей кредиткой - ее он тоже таскал в водонепроницаемом гульфике. Бедолага-кибер тут же заткнулся, считал код, сверил его со штрих-кодом на Васькином запястье, извинился и раскрыл свое морозное нутро.       Васька выудил две запотевших пузатых бутылки. Клейну - «именное» «Clein Beer» в извилистой бутылке, пытающейся изобразить «бутылку Клейна». Себе - старого доброго «Тактического Ядерного Пингвина», чье действие на мозги вполне соответствует названию.       - Подлизываешься? - с подозрением спросил Клейн, принимая от Васьки пиво.       - Нисколько. Просто готовлю к нервной встряске.       - Будешь бить, что ли? Пока не соглашусь?       - Даже не думал. Хотя идея привлекательная. Ты пока пей, Билли, пей. На океан любуйся. Вон, видишь, осьминог в камушках застрял?       Среди редких булыжников глянцевым тестяным комком валялся моллюск, неудачно замаскировавшийся под субстрат. По версии этого осьминога-дальтоника, песок на пляже был ядовито-фиолетовым.       - Зато текстура удалась, - меланхолично заметил Клейн.       Вздохнул.       - Да, мне нравится вид, нравится океан и даже этот осьминог-неудачник, - сказал он, ополовинив бутылку. - Но чует мое сердце, хочешь ты сломать всю эту идиллию одним махом. Я прав?       Вместо ответа Васька вытащил из гульфика еще одну бумажку, на этот раз вполне современного вида.       - За корсажем этой дамы скрываются все тайны Лувра, - философски заметил Клейн.       - Вкратце, Билли: история насквозь уже поломана. Питкэрн почти двести лет - зона карантина. Ненаселен. Экспедиции либо ничего не находят, либо пропадают без вести. Бермудский треугольник прямо-таки. Нравится расклад?       - У меня в коллекции - марки Питкэрна...       - Были. Уверен: сейчас их нет. И вроде бы не было никогда. Теория бабочки. Кто-то разок накосячил в прошлом, а сейчас у нас - трехголовый президент, к примеру. Что будет завтра? Может, этот лазурный океан позеленеет, а?       - Хорошо, допустим, я задумался. У тебя же наверняка есть план, а? Излагай.       - Ладно, - оживился Петров. - Мы меняем время и место выхода. Ориентировочно - двадцатого октября семьсот восемьдесят восьмого. Место - здесь же, Таити. Ты же в Лондон восемьсот восемьдесят второго собирался, да? Вот, контрольная сумма и сыграет, как надо. Сэкономим на пространстве - нырнем поглубже по времени. Должно совпасть, плюс-минус, конечно.       - А тебя я как потащу? Тебя в рабочую зону не пустят. Только я и багаж... - тут Клейн осекся. - Турбина... Ты хочешь, чтобы я протащил тебя в ящике под видом турбины, которую я обещал Парсонсу.       - Видишь, сам догадался. Парсонс рано или поздно сам эту турбину до ума доведет, а у нас тут ЧП. И никому из наших мы больше довериться не можем. Складно, а?       Клейн допил пиво, небрежно выбросил бутылку в сторону. Ее тут же сграбастал расторопный кибер-уборщик.       - Если не выйдет ничего, я все на тебя свалю. Имей в виду.       - Так согласен?       - Не знаю. Вряд ли я согласен. Но ты же все равно пролезешь.       - Пролезу, - убежденно сказал Васька, поняв, что победил. - Я упрямый.       - И дурак, к тому же, - обреченно вздохнул Клейн и, вскочив, побежал к ленивым океанским волнам - купаться.       Все получилось. Васькина дикая удаль и тайный сговор с теорией вероятности, который обычно называют «удача» или «фортуна» сделали свое дело: вечер следующего дня они встречали на том же самом пляже, но уже без туристов, киберов, назойливых коптеров в небе.       Природа казалась девственной. Разве что на одном из валунов на берегу, чуть выше линии прилива, нашлась выцарапанная надпись: «Здесь был Уильям Блай» и неразборчивая дата.       - Опоздали, что ли? - нахмурился Васька.       - Он здесь еще с Куком был. Лет... ну, получается, теперь уж лет десять назад, - ответил Клейн. - Стыдно не знать, коллега экспериментальный историк.       - Не умничай, - проворчал Васька. - Стукну.       Надо сказать, Клейн, в отличие от Васьки Петрова, был специалист по «тонкой» работе. Восемь лет субъективного времени он был то светским фатом при дворе Людовика номер четырнадцать (интриговал, лишь бы Франция не вмешалась в Северную войну), то греческим кифаредом (заработал высшие призы за хард-рок на кифаре, а потом, не выпендриваясь, отдал первенство Нерону, чем уберег Грецию от тотального разорения), то данским скальдом (притворялся слепым, но умудрился запороть наглухо поход Рагнарсонов в Британию). Последним его проектом было продвинуть технологию турбин в викторианской Англии, для чего он прикидывался инженером-самоучкой из Бирмингема.       Само собой, стукать Клейна, тем более Ваське, было бы нечестно, неспортивно. И Клейн это знал, потому и не боялся Васькиных угроз. У Петрова-то в амплуа - сплошные рыцари, викинги, казаки, преображенцы да гренадеры.       Петров Клейна жалел от широты своей славянской души.       - Ладно, не стукну, - признал Васька. - Но мне не знать не стыдно. Ты-то, к примеру, фиг отличишь норманский меч датской ковки от рязанской копии. Так что не выпендривайся.       Вдруг над их головами, среди безлюдья и ласкового шепота волн, что-то оглушительно загрохотало - протяжно так, и грозно. От такого звука даже Ваське, закаленному баталиями, хотелось зарыться поглубже в песок.       - Смотри, Василий! - сдавленно сказал Клейн, указывая пальцем в чернеющее небо.       По фиолетовому в искорку пологу ползло нечто яркое, с длиннющим огненным хвостом.       - Метеорит, блин! - констатировал очевидное Васька, прикрыв ладонями уши. - Сейчас жахнет!       Метеорит - здоровенный, в тысячу тонн весом, не меньше - сыпал по небу светящимися обломками, из огненной капли превращаясь на глазах в огненный веник. Грохот от его пролета, казалось, сотрясал даже песок под ногами.       - Исторический момент, не находишь? - Клейн усмехнулся. - Тут тебе и «Баунти», и метеорит здоровенный. Держу пари: хлопнется в океан, и волна будет не слабая. Пойдем-ка повыше, вон, на тот холмик.       Они спешно перебрались на знатный такой бугор, метров двадцати в высоту.       - Ты глазами не хлопай - фиксируй! - заполошно крикнул Ваське Клейн. - Две-то записи лучше, чем одна.       Сам он так и не сводил глаз с метеорита, поскольку на лбу его, там, где индийцы краской кругляшок рисуют, была имплантирована камера высокого разрешения. Прикрывала камеру искусственная кожа с односторонней прозрачностью. Впрочем, такая камера была и у Васьки, только не на лбу, а на кончике носа: лоб-то он, как правило, прикрывал шлемом. Васькины записи от такого неудачного соседства с ноздрями имели в качестве звуковой дорожки шмыганья, чихания и прочее бульканье соплей.       Метеорит сгинул где-то за горизонтом, и минуты через три до острова докатилась могучая ударная волна, от которой заложило уши, а кое-что из растительности превратилось в классический бурелом.       Но прежде, чем метеорит взорвался, от него отделился весомый кусок, который вопреки всем правилам баллистики, полетел в обратную сторону!       Стремительно чиркнув по небосводу, этот обломок устремился к острову и плюхнулся километрах в полутора от берега, без особого шума и сотрясений - словно простой булыжник.       - А вот это было странно, - задумчиво сказал Клейн. - На что похоже?       - Управляемое приземление, - растерянно ответил Васька.       - Вопрос Коперника о множественности обитаемых миров, кажется, решен, да?       - Пусть выводы делают люди поумнее меня.       Иногда Василий Петров проявлял истинно философскую самокритичность.       - Поутру поплывем искать, - твердо заявил Клейн. - Не успокоюсь, пока своими глазами не увижу.       Васька вдруг хлопнул себя по лбу.       - Билли, можешь меня пнуть, как глупого щена! Четыре дня назад, помнишь?       - А что было четыре дня назад? - нахмурился Клейн.       - Тревога третьей степени по системе планетарной обороны. Метеоритная опасность!       - По-о-омню, - неуверенно произнес Клейн. - Местечковая новость. Метеориты в наше время запросто дробятся на безобидный фейерверк. Я как-то и не думал запоминать даты всех салютов, но этот припоминаю. Должен был как раз над Таити дождиком выпасть.       - А не выпал! - торжествующе воскликнул Васька. - В наше время, в то самое условно-наше, где Питкэрн на карантине, и у тебя нет ни одной питкэрнской марки, про метеорит в новостях ни слова не было! Что это значит?       - Блесни интеллектом, поясни. Я что-то не очень понимаю, к чему ты.       - Метеорит переместился во времени! В том будущем, откуда мы с тобой только что пришли, метеорит так и не долетел до Земли. А здесь - вот он! Шарахнул в океан, как и положено благовоспитанному метеориту.       - Что снова возвращает нас к вопросу о множественности обитаемых миров, - медленно проговорил Клейн, напряженно вглядываясь в океан. - У этих гипотетических метеоритчиков есть темпоральные технологии, или я отказываюсь хоть что-то понимать.       - Или же это просто другой метеорит, - мрачно сказал Васька, обрубив крылья своей же гипотезе. - Бритва Оккама, дружище.       Ночь они провели на том же крутобоком холме, не разводя огня, кемаря по очереди вполглаза. Как подсказал Клейн, на Таити должно быть неспокойно: межплеменные войны, передел власти между местными царьками и все такое. И потому бдительность у обоих темпоральщиков была на высоте.       На рассвете же они с удивлением обнаружили, как в бухту, прямо напротив их стоянки медленно заходит аккуратный трехмачтовый корабль. Картиночка, да и только. Подтянутые до места стаксели, словно белые чаечьи крылья, двигали корабль вперед, а на реях суетились, прибирая грот и фок, маленькие, похожие издали на суетливых жучков, матросы.       - «Баунти», - растерянно проговорил Клейн. - Почему так рано?       - Не знаю. Может, это мы промахнулись. Погрешности у всякой техники есть. Переход на триста лет - это плюс-минус двадцать суток. Вполне укладываемся.       - Ага, укладываемся. Тем более, что у нас еще пять месяцев впереди.       - Сколько?! - с отчаянием в голосе переспросил Васька.       - Я думал, ты в курсе. «Баунти» стояла на Таити пять месяцев, пока саженцы хлебного дерева не дозрели.       - Пять месяцев! Мать твою... - Васька схватился руками за голову.       - Чувствую, план твой был прямой и бесхитростный, - Клейн усмехнулся. - Вот если б не твое хаотичное везение, Василий, ни за что бы я не согласился на эту авантюру.       Васька угрюмо молчал.       - Предполагаю, ты думал, что запросто завалишься на борт «Баунти» и начнешь выискивать знакомые рожи. При обнаружении - бить, не обращая внимания на сопротивление остальной команды.       - Примерно так, - вздохнул Васька сокрушенно.       - С такими замашками, Василий, тебе позже неандертальцев в истории появляться вообще не рекомендуется. А среди неандертальцев ты как раз за своего проканаешь. Без грима.       «Баунти», разрезая прямым штевнем спокойную гладь бухты, подошла к берегу совсем близко. Ваське даже показалось, что еще чуть - и корабль зароется килем в песок. Но нет: шумно плюхнулся якорь, сморщились гармошкой и сползли вниз по тугим шкотам паруса. Радостно загалдели матросы, и над палубой замелькали подброшенные вверх шапки.       Взметнулся пышный султан густого белого дыма, и спустя несколько секунд до берега докатился гром пушечного выстрела. Ясное дело: «Баунти» салютовал.       Вскоре, словно привлеченные салютом, из-за каменистого мыска показались многочисленные пироги, туго набитые таитянами. Таитяне даже издали выглядели крупными такими мужиками. В своих убранствах из листьев и перьев они напоминали галдящих попугаев-бройлеров.       - Колоритные персонажи, - заметил Васька. - Англичане по сравнению с ними просто анорексики какие-то.       - А они от самой Тасмании жратвой не запасались, - пояснил Клейн. - Хотя, конечно, Блай с провиантом не жадничал, мне помнится. Куда как серьезнее то, что девок они с самого Кейптауна в глаза не видали. А это долго, поверь мне. Начнется разврат и развращение.       - Что начнется? Разврат и развращение?       - Дословная цитата из показаний исторически правильного Блая, между прочим.       Корабль тем временем, облепленный пестрыми таитянами и таитянками, словно кусок сахара муравьями, стал напоминать шумный цирк-шапито, в который по недоразумению воткнули три мачты. Таитяне галдели, англичане шумно ржали, кто-то выудил из загашника хреновато настроенную скрипку и радостно на ней запиликал. Среди всего этого бедлама слышались иногда строгие зычные окрики лейтенанта Блая (Клейн на досуге просветил Ваську, что капитан - это его должность, а по званию он пока что лейтенант).       Блай покричал, покричал, да и умолк: туземцы своим диким радушным натиском смели всякую возможность поддерживать дисциплину на корабле.       - Я бы из мушкетов пальнул пару раз. Холостыми, для острастки, - сказал Васька, явно сочувствуя бедолаге Блаю.       - И поломал бы все политические заделы капитана Кука, - вставил свои пять копеек Клейн.       Галдеж на «Баунти» понемногу стих сам собой: видимо, таитяне устали горлопанить. Скрипач что-то еще наяривал из плясового, но уже без огонька. Блая теперь стало слышно довольно ясно. Уж чем-чем, а трубным гласом природа его наделила с лихвой. Васька даже позавидовал.       От борта корабля отвалили обе шлюпки. Окруженные таитянскими пирогами, они направились за мысок и вскоре исчезли из виду. На борту «Баунти» остались лишь вахтенные - с десяток человек - и, кажется, скрипач. Видимо, задолбал он всех за долгие месяцы плавания, даже капитана.       - Короче, слушай меня, коллега Петров, - сказал Клейн строго. Такой голос у него становился, когда у него вдруг складывался четкий план. - Срочно истрепываем наши исторические шмотки до состояния лохмотьев. Обвешиваемся листьями. Берем пистолеты и палаши. Рисуем татуировки - я покажу, как. Легенда такая: мы - англичане, дезертировали с голландского корабля год назад. С тех пор живем на южной половине острова. Называется...       - Блин, Билли, я знаю, как называется южная часть острова, - поморщился Васька. - Или ты думаешь, что я с нашей базы вообще не вылезаю?       - Ладно, допустим, знаешь. Далее, мы помогали по хозяйству южанскому вождю. Запомни имя: Вехиатуа. Не перепутай только. Вехиатуа вообще-то на ножах со здешним боссом Оту, к которому Блай приплыл. Оту от этого Вехи уже дважды крупно огреб, и потому местные нам не очень рады будут. Могут даже вежливо принести нас в жертву богу войны после дождичка. Есть здесь такая добрая традиция: как вон над той горой радуга появляется, тут же кого-нибудь приканчивают. По радуге должен бог войны спуститься, как стервятник на свежую убоину. Поэтому, если спросят, мы в боевых действиях не участвовали, мы просто улучшали генофонд и валяли дурака, а на прощание в пирогах Вехиатуа дырок наковыряли и нагадили в общественный хавчик.       - Как корабль назывался? - деловито спросил Васька.       - Какой? Голландский, что ли? Пусть будет шхуна Ост-Индской компании «Ласточка», капитан Ринвальд, скотина и забулдыга. До этого мы с тобой плавали на судне английской Компании, занимавшемся контрабандой. Тырили мускатник на острове Патани, во славу короля Георга. Голландцы взяли нас на абордаж у берегов Тимора, нас хотели повесить, но простили за хорошее поведение и забрили в матросы. (реально «Ласточка» была в сражении у Доггер-Банки в 1781 году под командованием капитана Бутгера, и Блай мог об этом знать, поскольку участвовал в этом сражении - примечание для себя)       - А Патани - это где? - спросил Васька.       - Хальмахера так называлась, - с тяжеловесным презрением ответил Клейн. - Вернее, сейчас называется. Мой неоднозначный друг, как ты вообще в историки затесался?       - Был плохим физруком. А податься - либо в историки, либо в бомжи, - заявил Васька, и Клейн далеко не сразу понял, что это шутка.       Выдержки из личного дневника лейтенанта Уильяма Блая, капитана судна армии Его Величества «Баунти».       28 октября 1788 года.       ...Странное это место - Таити. Непостижимым образом сходятся здесь судьбы многих и многих людей. Нынче поутру в «столицу» здешнего адмирала Оту (я не могу называть это место столицей, не употребив кавычек) явились двое перебежчиков от воинственного царька Вехиатуа. Они оказались европейцами, даже англичанами! Бедолаги только и ждали, кажется, прибытия на остров британского судна - настолько им опостылело существование среди неотесанных дикарей. Думаю, пристань мы к берегу во владениях Вехиатуа, они бы и не перебежали от своего, скажем так, сюзерена к его злейшему врагу Оту.       Они сказались дезертирами с голландской шкуны, насильно завербованными Компанией, и нет оснований им не верить: у мистера Бэзила Питерса на могучем плече - сущее коровье тавро, кое ставят бунтовщикам звери-голландцы. Мистер Уильям Клейн, эсквайр, в подтверждение своих слов выказал не только изрядные знания в навигации, но даже сумел точно описать окрестности дома моей дорогой Бетси в Ончане! Оказалось, Клейны и Бэтхемы, семья Бетси - почти соседи. По возвращении в Англию, буде таковое случится, мистер Клейн приглашает нас с семейством погостить в его особняке на Мэне. Вот уж воистину, неисповедимы пути Господни! Сердце мое наполняется радостью от осознания того, что я могу вернуть на родину двух добрых англичан и достойных моряков.       Таитянские «робинзоны» являют благой пример моему экипажу. Даже находясь среди дикарей, они не утратили человеческого облика: гладко выбриты, подтянуты. Во всей их повадке чувствуется подлинная культурность цивилизованного человека. И если промеж собой они общаются, используя странные словечки и обороты, что я приписываю долгой изоляции в диком обществе, со мной и мистером Кристианом они разговаривают весьма учтиво.       Бэзил Питерс, конечно, человек из простонародья - это видно сразу. Но и он весьма образован или, по крайней мере, начитан, ибо частенько изъясняется, будто записной крестоносец из пиесы. Странно, что он еще не произведен в офицеры флота - большая часть высших чинов, даже адмиралов, да простит меня Его Величество за крамольные речи, куда глупее Питерса.       Нахлебниками и праздными пассажирами оба этих примечательных человека быть отказались. Мистер Клейн изъявил готовность быть штурманским помощником, а такоже фельдшером при судовом враче, что весьма кстати: наш хирург Хагган вышел из всяческого доверия, а его беспробудное пьянство и некомпетентность уже стоили мне жизни одного умелого моряка. Питерс же не претендует ни на что большее, нежели судовая роль фор-марсового матроса, хотя я намерен со временем сделать его боцманом: Питерс поистине гигант, сущий медведь, и уж такой-то человек станет надежной опорой в части поддержания должной дисциплины на борту «Баунти».       Меня беспокоит лишь одно обстоятельство: Клейн и Питерс настаивают на определенной степени свободы во все то время, что мы будем пребывать на острове. Пожалуй, им просто нужен какой-то срок, чтобы постепенно вновь привыкнуть к строгости королевской флотской службы...       3 ноября 1788 года.       ...Сразу два странных происшествия. Пока не тороплюсь заносить их в судовой журнал - оставил для того чистый лист.       Первое: едва взошло солнце, Клейн и Питерс на одной из пирог Оту отправились куда-то за линию прибрежных рифов. Пирогу они взяли без разрешения, и Оту не преминул выказать свое неодобрение сему самовольному поступку. Я, как мог, успокоил адмирала, для чего пришлось пожертвовать, по примеру капитана Кука, палашом отличной бирмингемской ковки, преподнеся его в дар и как бы в уплату за самоуправство моих людей.       Когда Клейн и Питерс возвратились (а это было уже далеко за полдень), я вызвал их к себе, в ту хижину, кою избрал временной штаб-квартирой с позволения Оту. Разговор наш постараюсь воспроизвести, насколько хватит памяти.       - Мистер Клейн, - сказал я, уже разглядев, что из этих двоих верховодит именно этот человек, - извольте объясниться, почему вы угнали пирогу, не испросив дозволения у хозяина, и какого дьявола вы делали по ту сторону рифа?       - Простите, сэр, больше такого не повторится, - поспешно ответил за Клейна Питерс, чем, вероятно, заслужил неодобрение своего товарища: тот пребольно ткнул Питерса локтем.       - Сэр, прошу прощения, - сказал Клейн, обратив на меня открытый и ясный взор, - я пока не могу раскрыть вам всех обстоятельств. Скажу лишь, что дело сие весьма деликатное, семейное. При побеге с «Ласточки» я утерял за рифом свой рундучок. В нем, в непромокаемом футляре, хранятся некие бумаги, от которых зависит честь и будущность моей семьи. Зная вас как человека благородного и достойного, прошу не требовать от меня раскрыть вам их содержание, ибо в случае вашей настойчивости я буду вынужден открыться вам как своему благодетелю и спасителю, а я бы не хотел ничьего касательства до моих приватных дел.       При сих словах Клейна Питерс удивленно и уважительно посмотрел на своего товарища, и его удивление сразу бросилось мне в глаза. Хорош бы я был офицер, если бы не умел угадывать сокрытое по выражению лиц!       - Вижу, вы в растерянности, мистер Питерс?       - Простите, сэр. Мистер Клейн, видимо, относится слишком щепетильно к личным секретам, настолько, что и меня, собрата и сотоварища в несчастьях плена и невольного изгнания на краю света, не счел возможным посвятить в оные.       Мне-то он посулил, что в рундучке его - пятьсот гиней, изъятых во славу короля из судовой казны «Ласточки». Касательно меня: я - человек простой. Доли в две сотни мне хватит, чтобы зажить в доброй старой Англии как достойному человеку. Может, гостиницу открою...       - Тоже мне, Бэрримор! - хмыкнул Клейн.       - Простите, ваша фамилия Бэрримор? - насторожился я.       - Нет-нет, сэр, - поспешил заверить меня Клейн. - Это просто метафора. Знавал я одного Бэрримора, дворецкого из Девоншира, так у него была такая мечта: скопить капиталец и открыть гостиницу в Плимуте.       - Не из тех ли Бэрриморов, что служат у адмирала Баскервиля? - спросил я.       - Именно так, сэр, - широко улыбнулся мне Клейн, и я окончательно утратил подозрительность на его счет: того Бэрримора я знал лично, бывая по временам по вопросам службы у адмирала, и у этого дворецкого действительно была фантазия насчет гостиницы. Я, признаться, даже допускаю, что мы встречались и с Клейном в Адмиралтействе, хотя не были представлены друг другу.       Я отпустил их с Богом и даже дозволил пользоваться яликом с «Баунти» для их поисков - лишь бы только не умыкали местные плавсредства.       Но все же секрет их поисков, коим Клейн не счел нужным делиться даже с Питерсом, занимает меня по сию минуту, и мне, пожалуй, придется мучиться бессонницей, пока я не разгадаю эту тайну, не нарушая при этом приличий и не посягая ни на чью честь и достоинство. Не желаю позорить себя как соглядатая.       Второе: по заходу солнца прошло не более часа, как мистер Янг, назначенный мною нынче в ночной караул, прибежал к Флетчеру в таком суеверном страхе, словно увидал самого дьявола.       Должен заметить: мне доставляет изрядное удовольствие хотя бы в личных записях называть мистера Кристиана Флетчером. Трудно сохранять строгую субординацию, будучи лучшими друзьями. Признаться, порой я даже склоняюсь к мысли, что и нам, морякам, могут быть доступны изящные распутства высшего света...       Господи, прости мне!       Мистер Кристиан, выслушав Янга, разумно решил сперва посоветоваться со мной, до того, как что-либо предпринимать на собственный риск. Далее приведу показания Янга, как мне удалось их запомнить.       «Едва закатилось за горизонт солнце, и наступила густая тропическая темнота, я вышел на самый конец мыса, взобрался на самый высокий валун. С этого места обзор открывался на две бухты, разделенные мысом, и на якорную стоянку. Признаться, я довольно-таки соня, почему и избегаю ночных вахт, вот и теперь, убаюканный всеокружным спокойствием, оперся на мушкет и хотел было подремать минут десять.       Едва сомкнул глаза, сквозь веки разглядел яркую вспышку, словно ударила молния. Оглядевшись, не заметил ничего необычного и уж было подумал, что пригрезилось.       Но спустя минуту вспышка повторилась - столь же краткая и столь же яркая, как бывает в грозу меж облаков. Только была она в воде, за бурунами на рифе. А потом небольшие огоньки, вроде огней святого Эльма, поплыли от того места к кораблю.       Я испугался, признаться, и не знал, что предпринять. Это теперь мистер Кристиан подсказал, что нужно было выстрелить в воздух, дабы предупредить вахтенных. Впрочем, как мне показалось, ничего страшного не случилось. Огоньки пробежали по якорным канатам, мелькнули на вантах, на топах, помелькали на утлегаре - и вдруг исчезли один за другим. Я тут же подал сигнал фонарем на «Баунти» - два маха крест-накрест. Вахтенные на юте спустя минуту ответили так же.       Мне бы успокоиться и не наводить лишнюю панику, но я узрел в сем явлении дьявольские происки. В конце концов, не сам ли Люцифер препятствовал нам у мыса Горн? Разрешить загадку огоньков и вспышек самостоятельно я не смог, к тому же трясся, словно листок на осинке. Потому и поспешил с докладом к мистеру Кристиану, сэр».       Флетчер Кристиан смотрел на меня твердо и прямо, не выказывая особенного беспокойства.       - Ваше мнение, мистер Кристиан? - спросил я его.       - Свечение моря плюс суеверия, - невозмутимо ответил он. - Завтра вместе со сменой вахты следует взять еще человек шесть из надежных матросов, при двух заряженных пистолетах каждый. Осмотреть корабль от киля до клотика, словно на таможне. Даже если это займет целый день или два - бдительность не бывает излишней, сэр. Таково мое мнение.       - Так и сделаем, - сказал я. - А как вы смотрите на то, что в досмотровую команду я включу Питерса и Клейна?       - Только одного из них. Лучше Клейна. Питерс побудет на берегу, и лучше бы на это время приставить к нему пару человек с пистолетами. Только незаметно.       - Полагаете, они враги нам? - спросил я Флетчера.       - Они друзья самим себе. Большего я пока о них сказать не могу.       Я был вынужден согласиться с его правотой. Тем более, что, по словам Янга, таинственные «огни дьявола» появились именно оттуда, где днем искали свой рундучок Клейн и Питерс.       Мне очень хочется доверять Клейну, я чувствую, что в нем нет ничего враждебного нам. Мало того: мне кажется, что только стараниями этих двоих нам удастся благополучно вернуться домой. Но чувства - это всего лишь чувства. Флетчер Кристиан же выказал непредвзятое благоразумие, и я намерен придерживаться его линии поведения...       5 ноября 1788 года.       Первое, о чем хочется упомянуть в сей день - это о собственной гордости за труды свои. Получив под командование «Баунти», я столкнулся с определенными трудностями. Корабль, конечно, великолепен: едва-едва покинул верфи, до сего похода совершил лишь переход от Дептфорда до Портсмута. В иных помещениях даже смолой еще пахнет.       Команда же досталась мне непотребная, если не сказать хуже. Спешно набранная с военных транспортов, не приспособленная к дальним морским переходам. Единственное, в чем я сумел добиться значительного преимущества при отплытии - это назначение Флетчера вторым штурманом. На него я по сей день полагаюсь, как на самого себя, а порой и более.       Тем не менее, даже с таким дрянным врачом, как Хагган (нынче уже с самого утра пьян, как сапожник), я не допустил ни цинги, ни мора на судне. Мне удалось без наказаний и зверств, обыкновенных в нашем флоте, привести экипаж в надлежащее состояние. Даже сейчас, когда подданные адмирала Оту затевают свои дикие пляски в одеяниях Адама и Евы, мои молодцы-матросы исправно несут службу, встают без напоминаний к благочестивой молитве, избегают местного хмельного пойла и сторонятся навязчивых туземных женщин.       Бэзил Питерс, хоть и из простых, а мудростью и опытом обладает не менее сэра Исаака Ньютона, как мне кажется. Он подсказал мне отличную поговорку, слышанную им в Петербурге: «Дружба дружбой, а служба - службой». Так вот: мои молодцы, моя гордость и несомненная заслуга, соблюдают сие правило неукоснительно. С туземцами вежливы, даже галантны, кое-кто числит таитян в приятелях и не гнушается их общества, но в вопросах дисциплины все, как один, тверды и с гордостью представляют в этом отдаленном уголке мира флаг Британии и Святого Георга.       На мысе Доброй Надежды они являли себя сущими дикарями, бросаясь на черномазых женщин, словно животные, безо всякого разбору. Даже добрый друг мой Флетчер Кристиан не избежал пагубной похоти, отчего по отплытии ему и еще десяти человекам из экипажа пришлось назначить лечение ртутной мазью.       Ныне же все не так. Экипаж идеален. Таких бы молодцов, да лет восемь назад, при Доггер-Банке, на каждый корабль - голландцам бы нипочем не уйти живыми.       Впрочем, я отвлекся. Да и не моя лишь заслуга в таком чудесном преображении команды. Флетчер, мистер Адамс, мистер Коул, и даже юные мичманы Хейвуд, Стюарт и Янг внесли в сие немалую лепту.       Однако, упомянул я состояние команды не зря. Восемь человек вахтенных, включая мичмана Стюарта, которые были на борту «Баунти» две ночи назад, ведут себя странно. Изменения в их поведении столь незначительны, что я бы и не обратил на них внимания, если бы не подсказка мистера Клейна.       Вчера я не делал записей, к своему стыду. Потому вкратце изложу, что происходило на борту корабля при вчерашнем тщательном досмотре.       Когда вместо восьми человек очередной вахты на «Баунти» прибыло пятнадцать, во главе со мной, мичман Стюарт проявил изрядную бдительность.       Вместо того, чтобы сразу подать к вельботу трап, он приказал вахтенным прицелиться в нас из мушкетов и изготовиться к бою. Как он впоследствии объяснил, это было вызвано интересами службы. Ему показалось подозрительным, что, вне обыкновения, в шлюпке так много народу: уж не бунт ли произошел на берегу?       Когда, наконец, недоразумение разрешилось, и мы поднялись на борт, Стюарт стал подчеркнуто вежлив и даже угодлив, что, впрочем, простительно его юности. Чтобы не усугублять его угрызений и страхов, я при обеих вахтах объявил ему поощрение и удвоил порцию грога на три следующих дня.       Мистер Клейн, едва поднявшись на борт, тут же принялся расхаживать, как мне казалось, хаотично. При этом он держал в руке карманный хронометр, с которым, по его словам, не расставался даже в самых отчаянных положениях.       Зачем ему был нужен хронометр, я до сих пор не знаю, а его отговорки о том, что сие есть просто давняя привычка, меня не устраивают.       Вместе с досмотрщиками Клейн обошел весь корабль, не выпуская хронометра из рук. Я обратил внимание, что по временам минутная стрелка на его циферблате дрожала и старалась сместиться назад. При этом Клейн неизменно мрачнел и, оглядевшись вокруг, крепко задумывался.       Поистине, необыкновенный он человек. Признаться, он пугает меня, и я молю Бога, чтобы он оказался ниспослан нам во благо, а не во зло. Я все же склоняюсь к первому.       Эта загадка, как и подводные изыскания этих двух «робинзонов», не дает мне покоя. Что-то они скрывают, Питерс и Клейн, и, видимо, недалек тот час, когда мне придется призвать их к правдивому ответу, хотя бы даже под дулами мушкетов. Странность же в поведении вахтенных проявилась в полной мере на берегу. Не вдаваясь в постыдные подробности, скажу лишь, что все восемь человек, как один, стали падки до местных женщин - вплоть до потери всяческих приличий. Мичмана Стюарта пришлось арестовать за вопиющее оскорбление чести мундира: я застал его за актом насилия по отношению к племяннице адмирала Оту. Юный негодяй нимало не раскаялся в содеянном, и, думаю, по прибытии в Англию не избежать ему адмиралтейского трибунала. Пока же он заперт в хижине под охраной.       Еще двое матросов из вахты Стюарта затеяли оргию, присоединившись к местным пляскам. Лишь уважение к языческим верованиям аборигенов помешало мне применить взыскание немедленно, однако оба развратника предупреждены о том, что их поведение не останется без наказания (линьки и диета из сухарей).       Как я ни старался быть добрым начальником, а все же порой приходится прибегать к жестокости. Господи, прости мне!       24 декабря 1788 года.       Сочельник. Рождество Господа нашего Иисуса Христа. Со мной разделяют праздник лишь чуть больше десятка человек. Держать команду в повиновении с каждым днем все сложнее. Сейчас пение рождественского гимна почти не слышно за дикими выкриками распоясавшихся матросов.       Вдвойне печально, что и Флетчер Кристиан поддался всеобщему развращению. Вместо того, чтобы являть пример благопристойности, он уже вторую неделю живет нечестивым подобием брака с дочерью адмирала Оту, и ночные возгласы страсти оной особы вселяют смущение в умы тех немногих, что еще не забыли о долге...       21 марта 1789 года.       Разрешилось! Все, что было для меня доселе сокрыто - разрешилось!       Мистер Клейн нынче вызвал меня для приватной беседы. Поскольку за прошедшие месяцы я не сумел восстановить рухнувшую дисциплину, и во всякое время ожидаю не просто бунта, но и покушения на свою жизнь, к беседе я подготовил четыре заряженных пистолета.       Однако мистер Клейн не обманул доверия. Во всяком случае, в той части, что касается его намерений относительно меня.       Мне сложно об этом писать, поскольку все это кажется мне безумием. Клейн разумно посоветовал мне спрятать эти записи и никому не говорить о них, поскольку будь они преданы огласке, дни свои я окончу пациентом Бедлама, и многомудрые эскулапы с Харли-стрит будут проводить надо мной свои опыты.       Кратко: Клейн открылся мне, что он и Питерс - вовсе не английские моряки-дезертиры, а путешественники из далекого будущего. Его хронометр - на самом деле измерительный прибор, который помогает искать других таких же путешественников. За рифом они с Питерсом искали не рундучок с бумагами или гинеями, а небесный камень, упавший в океан накануне нашего прибытия на Таити.       Голова идет кругом. Я верю Клейну, хотя все, что он говорит - чистой воды сумасшествие. Впрочем, куда большим сумасшествием видится мне поведение моего экипижа. Стюарт женился местным обрядом на изнасилованной им таитянке, и даже дал ей христианское имя Маргарита!       Клейн убедительно показал мне, что имеем мы дело с дьявольским отродьем, с врагами рода человеческого. Нечто, что я приписываю аду, а мистер Клейн - бесконечному разнообразию жизни во Вселенной, овладело моими моряками. Затем их посредством проникло в местных женщин, а через них, в процессе свального греха, снова проникло в других моих моряков. Сейчас я числю лишь около двух десятков людей, коих мог бы назвать людьми в истинном значении слова.       Клейн советует сниматься с якоря, и скорее. Если мы возьмем курс хотя бы на Консепсьон или Вальпараисо, у нас будет шанс поборать одержимым адом (или пришельцам из иных миров) до того момента, когда мы сможем попросить помощи. Сам он, вместе с Питерсом, обещает мне поддержку.       Во всяком случае, теперь я уверен: Питерс и Клейн - единственные, на кого я могу опираться. Завтра же готовлю корабль к отплытию, и да поможет мне Бог!       - Так, Билли, остановимся на том, что ты - феерический долбак! - вскричал Васька, пихая пушечный банник в дверной проем, отшибая от капитанской каюты толпу пришельцев.       - Что есть долбак? - с выражением оскорбленной невинности спросил Клейн, заряжая пистолеты крупной солью.       - У Толкиена спроси! - Васька приложил свое первобытное орудие к очередной голове. - Орки так матерились.       Лейтенант Блай сидел на собственном сундуке, уже подготовленном для спешной эвакуации с корабля, и вынянчивал два пистолета, заряженных серебряной стружкой.       - Почему же я долбак? - спросил Клейн, втыкая в могутные Васькины телеса шприц с коктейлем из гормонов и витаминов.       - Где, мать его за пятку, обратный канал?!       - Через час. На семьдесять четыре килограмма биомассы.       - Это ведь ты устанавливал, паскудыш!       - Не я определяю расписание контрольных сумм! Я должен был вернуться без турбины - и я якобы возвращаюсь без турбины! Чего ты от меня еще ждешь?       - Засада, - Васька снова взмахнул банником, и матрос Черчилль (не дай Бог, предок «того самого») усвистал в темные дали трюма. - Однозначно, я не пролезу, так? В лучшем случае, выбросит где-нибудь в районе Первой Мировой?       - Ты сам все это затеял... - Клейн пальнул солью вдоль коридора, и еще кто-то с яростными воплями ретировался в трюм. - Пройти могу лишь я. Прохожу, а потом пробиваю твое возвращение. Без вариантов.       - Хитрожопая сволочь, - сказал Васька и сунул банником в раскрытое окно, в которое пытался спуститься мичман Хейвуд, вооруженный Евангелием. Хейвуд плюхнулся за борт, исполоскался, потерял Писание, но остался висеть на тросе, купаясь в кильватерной струе. Продуманный гаденыш, далеко пойдет!       - Иного выхода нет, Васька, - грустно и сочувственно сказал Клейн. - Либо сматываюсь я, либо никто. Напоминаю: затея изначально твоя. А я сейчас - палочка-выручалочка. Впрочем, могу и остаться. На Наполеона поглядим.       - А кто такой Наполеон? - проявил любопытство Блай.       - Доплывешь до Англии - узнаешь, - мрачно ответил Васька.       - А я доплыву?       - Угу, - Васька снова махнул банником, и сразу двое матросов-пришельцев рухнули на пороге каюты. - Если только меня будешь слушать от и до. Уговор?       - Слово джентльмена, - согласился Блай. - А мистер Клейн?       - Мистер Клейн сейчас исчезнет, вернется в будущее, ради которого нам еще предстоит постараться.       - Василий, это просто мелодрама. Хотя вы, русские, без мелодрамы даже по-большому не сходите, - проворчал Клейн. - Говори, Вася, где и когда тебя забирать?       - Я пойду на «Пандоре». Потом, наверное, помогу этому вот идеалисту-добрячку, - Васька кивнул нечесанной шевелюрой в сторону Блая. - Сам он при таких замашках восстание в Канале не сдюжит. Так что - Кампердаун, семьсот девяносто седьмой. Больше я не потяну.       - Господа, я не хочу знать заранее... - пробормотал Блай.       - В наше время это называется «спойлеры», - усмехнулся Клейн.       На пороге каюты появился Флетчер Кристиан, первый помощник и друг капитана. Для большего эффекта он даже отутюжил свой сине-белый мундир. Васька замахнулся на него банником.       - Прошу, не стоит, - мягко попросил Кристиан. - Я хочу договориться.       Клейн пальнул в него солью. Помогло слабо. Разве что чесаться первый помощник стал, словно едомый вошью.       - Силен, бродяга, - заметил Клейн. - Подозреваю, ихний Дарт Вейдер.       - Мы не отсюда. Вы это поняли, - сказал, почесываясь, Кристиан. - Мы не собираемся мешать жизни на этой планете. Нам нужно убежище. У вас же - масса необжитых территорий. Почему мы не можем быть соседями?       - Может, потому, что вне человечьих тел вы - тупо электромагнитные флуктуации с черенковским излучением на выходе? - усмехнулся Клейн.       Васька понял: Клейн мозгами уже не здесь. Получаса не пройдет - и Клейн будет потягивать «май-тай» на базе, беседовать с теоретиками о тонкостях инопланетного вторжения, мять груди не зараженных инопланетными флуктуациями таитянок...       А Ваське предстоит еще почти семь лет корчить из себя британского моряка.       - Такова наша природа. Ваша природа подразумевает поедать теплокровных, - отпарировал Кристиан, благоразумно не переступая порога: Васькин банник массового поражения был убедителен, словно осадная мортира. - Ваша природа глупым образом заставляет вас воевать друг с другом на одной планете. А мы несем любовь.       - Одного острова хватит? - вдруг спросил Клейн и на всякий случай снова пальнул в Кристиана солью. Тот отчаянно зачесался.       - Прошу, не нужно больше стрелять, - сказал Кристиан. - Мы не будем пытаться ассимилировать вас. Одного острова хватит.       - Только Питкэрн, без вариантов, - отрезал Клейн. - Под двадцать пятым градусом широты, на сто тридцатом - долготы. Не потеряете, надеюсь.       - Нам нужны самки человеческого вида, - подумав, произнес Кристиан. - Женщины. Для продолжения существования. Нужны новые тела. Лучше мы будем воспроизводить тела сами, чем захватывать готовые.       - Ну, довольно культурные оккупанты. Вроде насильников, которые извиняются за порванные чулки, - Клейн пожал плечами и вновь принялся заряжать пистолет солью. - Забирайте Питкэрн. Самок вы уже на Таити застолбили. Проваливайте. Даже знать не хочу, что вы есть на этой планете.       - Тогда придется избавиться от неассимилированных, - будто извиняясь, сказал Кристиан. - Мы дадим малое судно и припасы. Плывите с миром.       - Вас высадят в вельбот, - пояснил Блаю Клейн. Ваську же обидно цепануло это его «вас», словно Клейн намеренно подчеркнул: тебе, мол, Василий, оставаться и расхлебывать, а я, мол, домой.       - Иной исход возможен? - вдруг спросил Блай.       - Только ассимиляция, - с явным сожалением ответил Кристиан. - Простите.       - Тогда я согласен на вельбот. При условии, что больше никто не пострадает. И еще...       - Что вы хотите?       - Штурманский инструмент в полном комплекте.       - Думаю, это возможно. Ваша навигация достаточно проста для невооруженного глаза.       - Мы продуем им войну, - прошептал Клейн Ваське. - Представляешь снайперов с идеальным глазомером?       - Войны не будет, - пообещал Васька. - Будет геноцид на отдельно взятом острове... Я уж точно это устрою...       Клейн тем временем раскиселивался в воздухе, превращаясь в привидение.       - Не боись, капитан, здесь голая физика и ноль мистики, - успокоил Блая Васька.       Клейн шевелил губами, пытаясь что-то сказать, но был уже беззвучен - всего лишь художественно организованное стадо фотонов.       Наконец, он исчез. Васька остался один на один со всей этой неразберихой.       - Давайте свой вельбот, - сказал он Кристиану. - И не дай Бог нам еще раз встретиться.       - Вы пообещали нам остров, - твердо произнес Кристиан. - Не дай вам Бог нарушить обещание.