Задолго до первого взгляда

Сегодня утром я поклялся себе перестать пить. Если быть до конца честным, поклялся я не себе, а ему, но его, естественно, не было рядом, чтобы принять мою клятву. Принять меня таким, какой я есть: неделю не бритым, со ставшим естественным запахом перегара, с искусанными губами и дрожью в руках. Я знаю, он принял бы, если бы мог. Если бы был со мной сегодняшним утром. Но его не было. Зато рядом так некстати оказался наш с ним шестилетний сын, со словами «Пап, от тебя воняет» отказавшийся со мной обниматься. Это было нашей семейной традицией, и сегодня впервые за несколько лет меня с утра никто не обнял. Я приготовил мальчику завтрак – намазал джем на горячие тосты, дважды почти порезав указательный палец, – но он не стал ничего есть. У нас у обоих проблемы с аппетитом в последнее время. Я запретил сыну вставать из-за стола, пока он хотя бы не выпьет какао, и он демонстративно влил его в себя залпом. Джереми все еще злился на меня утром. Пока сын собирался в школу, я успел принять душ, надеть выстиранную одежду, сделать несколько глотков кофе – это несильно взбодрило. Мальчик сказал, что обнимать меня все равно не станет. Я проводил его до дверей, пожелал удачного дня и хороших оценок, отдал захваченное с кухни яблоко и проследил, чтобы куртка была застегнута. Я все еще не научился о нем заботиться, но я старался изо всех своих сил: кроме Джереми, у меня никого не осталось. Ребенок зашел в автобус – я наблюдал за этим в окно. Я подумал, что пора выходить на работу, ведь вторую неделю отгулов мне так просто никто не даст, а поэтому нужно найти нашему сыну няню. Его дома всегда должен кто-нибудь ждать, и пусть он никогда не смирится с тем, что это теперь не его отец. Не мой муж. Не наше с ним общее счастье. Вдруг захотелось сорвать со стен выбранные Эшем обои. Он главная и единственная причина грусти, хоть воспоминания о нем и вызывают улыбку на моих губах. Всегда вызывали, даже когда он не был воспоминанием. Эш всегда говорил: «Я знаю, что такое любовь, но даже представить себе не могу влюбленность. Если любишь, люби до конца, потому что это чувство возникает задолго до первого взгляда». В отличие от него я никогда не верил в судьбу. До встречи с ним не верил в любовь. Ни с первого, ни со второго, ни с тридцать второго взгляда – я просто ждал, когда найду человека, с которым захочу провести всю жизнь. Я нашел целых двух. И потерял одного из них. Эш всегда говорил: «Я люблю воздушные шарики. Они пустые внутри, почти эфемерные, но столько людей их любят. Это давало мне надежду, что, если я буду любить их сильно-пресильно, кто-нибудь посмотрит и в мою сторону». Я хотел ему запретить это, потому что не вынес бы, если бы кто-то еще на него смотрел, однако это было не нужно. Он говорил, что в роли «кого-нибудь» я его более чем устраиваю. И Джереми я тоже нравился. Я их обоих любил. Люблю. Эш всегда говорил: «Курт, рядом с тобой мне не нужна бесконечность. И звезды с неба не нужны, и подвиги, и цветы с шоколадками. Ты даришь мне свою верность и чистое сердце, а весь этот хлам нам уже попросту некуда класть». Я все равно покупал ему цветы по дороге домой каждым пятничным вечером. Я покупал Эшу букеты, потому что, когда впервые его встретил, он выглядел слишком сломленным, полностью лишенным надежды, раздавленным. Цветы заставляли его улыбаться, хоть он и говорил, что не любит их. Я никогда не верил. На нашем первом свидании он спросил, можно ли рассказать мне кое-что. – Это мне не понравится? – спросил я. – Да. – Ты уверен? – Частично. – Частично уверен или частично мне не понравится? – Частично тебе не понравится, но в этом я не уверен. И он рассказал мне про Джереми. Мальчику еще не было года, и уже тогда я понял, что я заранее ребенка люблю. То самое «до первого взгляда». Эш думал, что тот разговор будет последним, – через месяц я сделал ему предложение. Он отказал. Он никогда не подпускал кого-либо достаточно близко, потому что усвоил урок больше не верить людям, однако меня мало волновали его желания. Я попросил его выйти за меня еще раз на следующий день. И еще через неделю. Через месяц просьба «Эш, выходи за меня» стала заменять пожелание доброго утра, и через два я услышал в ответ «Да согласен я, просто отстань». Почему-то мое поведение не казалось мне чрезмерно глупым. Он был хорошим отцом, а я так и не научился заботиться о нашем с ним сыне. Джереми. Мальчику нужно найти няню, но я даже не знаю, где начинать искать. Глаза болят, словно листом бумаги случайно разрезали роговицу. По правде сказать, я уже прошел тот этап, где каждая третья мысль заставляет плакать – просто устал. Мне всегда было трудно приспосабливаться к любым изменениям обстановки. Найду няню завтра, у меня впереди еще целые выходные, а на сегодня и так слишком много дел. Нужно купить цветы. В этом доме всегда должны быть цветы, купленные мной пятничным вечером, пусть их получатель больше здесь не живет. Боюсь, я никогда не заставлю себя кому-то отдать или хотя бы выкинуть его вещи. Интересно, через сколько лет полностью выветрится его запах? Пока ждал сына из школы, убрался на кухне и в ванной комнате, полил комнатные растения на подоконниках, вытер пыль с книжных полок. Пока я ждал сына из школы, я пытался хотя бы сделать вид, что у нас с ним все хорошо, что мы обычная семья, и этот дом – наша крепость. Увы, от нее остались разве что не скрепленные ничем кирпичики. Да, де юре мы и вправду семья. Вот только Джереми никогда меня не простит. А Эш, вероятно, смог бы. Школьный автобус привез домой сына в два. К тому времени я осознал, что не в состоянии самостоятельно готовить нам ужин, а потому нужно будет ребенка куда-то везти. На вопрос, куда мальчик хочет, я услышал лаконичное «К папе». Я не знал, могу ли уже водить, ведь не так давно поклялся завязать с алкоголем, и все же я взял ключи, надел куртку, вывел за руку сына на улицу. Дорожка покрылась снегом – ее неделю никто не чистил. Я поднял Джереми на руки, и мы молча дошли до машины. – У тебя нет специального кресла. – Ребенок не знал, куда сесть. – Извини, тебе придется поехать так. – Нужно было забрать его из машины Эша. Как-нибудь в другой раз. Не сегодня. Не сейчас, черт побери. По дороге мы заехали за цветами. Сегодня Джереми делал выбор, и в итоге я оплатил три букета: два «папе от нас» и один домой, «чтобы не было грустно». Я был бы рад, если бы проблемы решались так просто. Через полчаса мы приехали. Наш сын крепко сжимал букет, но идти ему было страшно – я снова поднял его на руки. Мой малыш. – Почему он вел себя так, будто ему никогда не бывает грустно? – Такого вопроса я точно не ждал. Я не знал, что ответить, а потому продолжал молча идти – расстояние там немаленькое. – Он всегда улыбался, рассказывал смешные истории. Папе никогда не было грустно? – Думаю, у него просто не было причин, чтобы грустить. Мы делали папу счастливым. – И он нас. – Для новых слез на улице было слишком холодно. Я понимал: теперь хоть плачь, хоть кричи, а остается только идти вперед. И в прямом и переносном. А еще нести на себе нашего сына, пока он не вырастет и не сможет двигаться сам. На нашем пути встретилась первая остановка – я поставил Джереми на ноги. Всем известно, что любовь делает людей счастливыми. Видео с концерта любимого исполнителя делает их счастливыми. Новая серия любимого сериала, наконец-то правильно приготовленная лазанья, запах купленных в пятницу роз. Меня делал счастливым мой муж, и я не могу сдержать слез, когда наш сын сжимает своими маленькими ладошками чугунную решетку ограды. – Малыш, отдай папе цветы. И он говорил с ним. Джереми рассказывал, как прошел сегодняшний день в школе, каким невкусным был приготовленный мной ему завтрак, как холодно нынче на улице. Джереми разговаривал со своим отцом, не упуская ни малейшей детали, потому что Эшу всегда было интересно, что с каждым разом все более умело ему рассказывает его сын. – Ты же не знаешь, я должен тебе рассказать. Сейчас снег падает. Такой белый, мы с ним всегда играли. И холодный, но я всегда надеваю перчатки, чтобы пальчики не замерзли. И шапку тоже надеваю, потому что иначе я заболею и мне придется делать уколы – мне папа так говорит. Он всегда проверяет, чтобы я застегнул куртку, а вчера он больно прищемил меня молнией. Но я не заплакал, потому что я настоящий мужчина. Я вообще не плачу, я хочу быть как ты: словно мне никогда не бывает грустно. Он слишком долго на меня жаловался. Он рассказал отцу все, что произошло с нами за эту неделю, и мне стало стыдно. Стыдно за то, что я не умею петь колыбельные и накрывать его одеялом так, чтобы монстр из-под кровати до него никогда не добрался, что не могу запомнить, на какой странице мы остановились, и мой чай вечно обжигает язык, что я постоянно путаю Филю и Рекса – его игрушек – и не знаю, где лежат новые простыни. Стыдно за то, что Эш в меня верил, а я не оправдал надежд и не смог сделать сына счастливым. – Пап, мы приедем к тебе через неделю. Ты только здесь не скучай, хорошо? Я попросил сына дать мне минутку, но не смог придумать ничего, кроме «Эш, я люблю тебя», а потом добавил: «Прости меня непутевого, я обязательно всему научусь». Я вложил в букет маленькую записку, найденную сегодня в кармане: мой муж вечно раскладывал их по всему дому в надежде, что я скоро их все найду. Видимо, эта была последняя. Я опустил на землю цветы и взял Джереми за руку. «Что бы у нас ни случилось, знай: все равно ты всегда был, есть и будешь лучшим, что могло со мною случиться». Я полюбил его задолго до первого взгляда, а потому теперь вынужден любить до конца.