Младший брат

      Тропа змеилась вдоль говорливой горной речушки, по дну извилистого ущелья, то и дело огибая белёсые скалы и осыпи.       Сещемару, не поворачивая головы, покосился на возникшее из-за поворота дороги красное пятно. Такой оттенок на его обширной памяти имела только одна субстанция — шерсть огненной крысы. Хм, отец владел когда-то такой одеждой… а доспехи всё-таки лучше.       В следующий миг задумчивость как рукой сняло.       …Проклятье!       Сещемару видел его впервые, но ошибиться было невозможно.       Детёныш сидел над ручьём и неловко умывался, вздрагивая от прикосновений ледяной воды. Костяшки кулаков у него были содраны в кровь, на болезненно кривящейся мордашке красовалось несколько синяков.       И то и другое заживало прямо на глазах.       Из растрёпанных серебристых волос торчали звериные уши — явный признак скверного происхождения. Он определённо обладал и демонической аурой, слабой, конечно, но притом неожиданно яркой, нечасто такую встретишь.       Несмотря на совсем ещё щенячий возраст, к вящему неудовольствию Сещемару, у него было лицо точь-в-точь как у отца, те же правильные черты и волевая линия подбородка. Повзрослев, он станет просто копией Ину-но-Тайшу…       Если доживёт.       …Проклятье, какая злая ирония! Благородное обличье прославленного отца досталось никчёмному отродью смертной человечихи. Какой позор!       Мальчишка, заметив демона, замер на месте, не зная чего ждать от незваного гостя. Просто смотрел во все глаза, как умеют только дети — ни восхищения, ни враждебности, ни страха. Чистое любопытство. Даже про боль и холод, он, похоже, забыл.       — Чего уставился? — сварливо закричал Джакен, выскакивая из-за сапог хозяина, по-прежнему размеренно шагающих. — Пади ниц, ничтожный, ибо пред тобою сам великий Сещемару-сама, новый Властитель Западных Земель, сын величайшего Ину-но-Тайшу!       Малец, насупившись сначала, встрепенулся — лицо его осветилось надеждой.       — Ину-но-Тайшу? Так звали моего отца! Значит, ты мой брат?       — КАК ты посмел назвать меня, жалкий ублюдок? — Сещемару остановился, так и не повернув головы. Джакен предусмотрительно убрался за валун покрепче.       — Чего ругаешься? — В голосе мальчишки не столько обида, сколько искреннее недоумение. — Разве я напросился на брань?       Возмущение сделало его до того похожим на отца, что Сещемару соизволил повернулся, дабы рассмотреть.       — В твоём случае это не брань, а констатация факта, — возгласил он. — Ты полукровка. И ничтожество. Жалкий слабак.       Ответа ему не требовалось.       Взметнулся шёлковый рукав, и малец отлетел, впечатавшись плечом и боком в известняковую осыпь. Меловая пыль запорошила красное хаори, кровь из носа яркими точками вонзилась в белое крошево.       Он не заплакал. Он рассердился.       — За что?!       Сещемару бесстрастно взирал на существо, которое следовало бы прихлопнуть, как мерзкую муху. Младший сын оказался так похож на отца, что старшему враз припомнилось, как его, Сещемару, обсуждали, словно неудавшуюся вещь: и черты лица-то у него тоньше отцовских, и могуществом-то обделён, и статью отцовской не вышел… Ну ещё бы! Сравнили росток с тысячелетним древом… А уж когда Ину-но-Тайшу покинул клан ради какой-то смертной, Сещемару совсем житья не стало. Матушка, и так никогда милосердием не страдавшая, превзошла сама себя, силясь доказать всем, что её сын — достойный наследник, а посему жалости не ведала. Ибо доказательством служить могли только свершения и подвиги, на которые она и толкала Сещемару искусными интригами, никогда не оставляя ему ни единой возможности отступить или решить задачу более безопасным путём. В конце концов даже он не выдержал, и со всею сыновней почтительностью упросил соизволения отправиться в одинокое странствие за новыми умениями-силами… То есть, попросту сбежал — совсем как отец когда-то.       …И теперь этот… это… это воплощение всех несчастий Сещемару, этот позор семьи, этот ублюдок — смеет спрашивать «за что»?!       — За то, что посмел родиться.       — Ах ты! — мальчишка задохнулся от несправедливости и кинулся на обидчика с кулаками. Не задумавшись о разнице ни в росте, ни в силе. Это глупость, или безрассудство? Или отцовское бесстрашие?       Надобно сказать, сам Сещемару обычно старался не вступать в заведомо проигрышные битвы. Что, впрочем, не мешало ему биться до конца в безвыходных ситуациях. О да, матушка приложила немало усилий, чтобы искоренить в нём «излишнюю осторожность». Увы, боевое вдохновение, коим славился Ину-но-Тайшу, в Сещемару так и не открылось.       «Не унаследовал», — шептались в клане.       …А этот вот полусмертный сопляк, значит, унаследовал?!       Вторая оплеуха заставила полукровку проехаться спиной по прибрежным булыжникам. Встал он явно с трудом, однако ж бросился на противника без промедления.       И снова Сещемару вместо смертельного удара отвесил затрещину — ему стало любопытно. В глазах полукровки отражалась не «тупая злоба змеи, кусающей шест змеелова», отнюдь. Проклятый выродок определённо понимает, что бежать или просить пощады бесполезно — ишь, как щерится. Страх и отчаяние — но и решимость тоже. А ну-ка, так ли это?       — Полукровка, ты хочешь жить?       Начнёт ли он умолять? Или спросит, что надо сделать, чтобы остаться в живых? Или просто заверещит: «Отпустите, господин!», — обещая больше никогда не попадаться на пути Сещемару-сама?       — Себе такой вопрос задай! — вместо этого рявкает мальчишка.       Новая оплеуха. Малец падает наземь и остаётся лежать.       — Если ты действительно сын Ину-но-Тайшу, встань и умри достойно. — В ледяном голосе даже издёвки нет. По крайней мере, так думается Сещемару.       Руки вздрагивают, силясь приподнять с каменистой земли хоть лицо, но ничего не выходит.       Сещемару приближается, подобно самой смерти. Не слишком ли много времени потрачено на эту нелепую возню? Воистину, следовало прикончить выродка сразу, первым же ударом.       Элегантно протянувшаяся длань поднимает мальчишку за лохмы, чтобы в последний раз увидеть подобие отцовского лица…       — Не отступлю!       Сещемару вздрогнул и замер.       Потому что не подобие глядело на него из-под спутанной грязной чёлки, а сам Ину-но-Тайшу, величайшего гнева преисполненный.       Такое выражение Сещемару видел у отца лишь однажды — во время битвы Рюокуцусаем, когда Ину-но-Тайшу получил рану, ставшую вскоре причиной его нелепой гибели. Отец тогда оперся на Тессайгу, чтобы не упасть, и прохрипел: «Не отступлю!».       — Чтоб ты сдох, Сещемару, или как тебя там! Назло тебе выживу, понял?! Сам ты ублюдок! — выпалил мальчишка и попытался плюнуть в аристократический лик мучителя. Помешали разбитые губы.       Ледяной взгляд отца. «Ты слишком похож на свою мать, чтобы быть моим сыном».       Сещемару яростно взрыкнул, швырнул дерзкого оземь и сомкнул когти на тонком горле. И вдруг словно увидел себя со стороны — могучий демон, собравшийся прикончить ребёнка.       …Отец бы не одобрил…       К тому же… оборвать жизнь полукровки слишком милосердный поступок. Пусть помучается, получая постоянные зуботычины и насмешки — и от людей, и от демонов.       — Такое ничтожество как ты, и само подохнет. Я, Сещемару, не желаю мараться.       Он развернулся и взмыл ввысь, испытывая непонятную подавленность — словно потерпел поражение. Позабытый хозяином Джакен еле успел ухватиться за край мехового шлейфа. Годы спустя равнодушный повелитель едва не утопит его за одно только упоминание имени младшего брата…       Мальчик смотрел им вслед с бессильным гневом побеждённого, но несломленного. Избитый до полусмерти, он не мог пока даже пошевелиться. Отметины ядовитых когтей пульсировали жгучей болью — вдобавок, яд мешал исцелению. Он вторые сутки ничего не ел, а приближающаяся ночь таила тех, кто при случае не прочь съесть его самого.       Разбитые губы упрямо шевельнулись.       — Всё равно выживу…