miraculum

Она была его чудом. Он почувствовал это еще в их первую встречу. То, как загорелись её глаза, когда он начал творить что-то невообразимо волшебное с целью её захвата для правительства. Та невозмутимость в его глазах и легкость движений, как будто он делал это каждый день поразила женщину, и она первый раз ему улыбнулась. Искренне, трепетно, с верой. Возможно, с верой в него. А может и в волшебство, от которого мужчина её спас. Это был только первый раз. Когда они виделись второй раз, мужчина сражался на мечах с Экскалибуром. Они спорили. Много, долго. И она выиграла. Сразила его наповал. Чем? Он и сам не знал. Но эти синие глаза, цвета бушующего моря; эти губы, постоянно складывающиеся в доброй усмешке, к которым так и хочется прикоснуться и опробовать на ощупь, будь то пальцы или даже губы; эти скулы, о которые можно было порезаться — Все это сбивало его с толку. Рядом с ней — такой воинственной, храброй, сильной… нежной и требующей простого человеческого тепла он просто не мог быть собой. И он убегал. Просто подальше, лучше всего на другой конец света за какой-нибудь волшебной мелочью. Но прежде всего убегал он от себя. Она была его парадоксом. То сильна, как кремень, то чувственна до самой глубины души. Иногда в ней боролись две контрастные крайности, никак не сочетающиеся в идеальной середине. Но ему нравилось. А может просто нравилась она со всеми своими недостатками. У него было много женщин, но ни одна не походила на нее — его идеального Хранителя. Она была его поддержкой. Он всегда выглядел твердо и решительно, мужественно и уверенно, с нелепым цветочком в кармане пиджака и серыми кедами, не сочетающимися с костюмом. Но ей это нравилось. И он об этом знал. Но в трудный минуты конца всего света (а такое бывало часто — он же Библиотекарь) в его глазах проскальзывал тот страх, неподдельный, сковывающий все тело, и неподвластный мужчине, только она знала что делать. Только она могла взять его за руку и вдохновить на спасение. Хранитель ведь не для тела — для души. Её слова о том, что страх — не что иное, как суперсила. Страх может сделать тебя быстрее, умнее и сильнее. Страх — это как компаньон, спутник, который всегда с тобой. А он ей верил. И уже скоро они вместе с командой праздновали победу над очередным злодеем. А она улыбалась — нежно, искренне, ласково, с верой. Наверно, в него. А может и в следующие его победы. Она была его спасением. Иногда даже от самого себя. От темных уголков его существа, которые редко просачивались наружу. Она была лекарством его внутренних демонов. Пламенем во тьме его жизни. Ярким, горячим пламенем, которое осветило его жизнь и дало ей смысл. Самый великий смысл из всех, когда-либо существовавших. И он бы остался с неё навечно — даже застывшим камнем, лишь бы только прикасаться своими губами к её в легком, почти невесомом поцелуе. Они стояли так много сотен лет. И он готов был поклясться, что простоял бы так и тысячу, только держать бы в руках свою Хранительницу. Спасительницу его бренной души. Она была его чудом. Miraculum. Miracle. Merveille. Miracolo. Ime. Wonner. O milagre. Он говорил ей об этом на всех языках, которые только знал.На всех, кроме её родного. Как-то сказал даже на эльфийском, который долго и упорно учил, а она лишь по-доброму улыбнулась и склонила голову набок. Он никогда не говорил этого так, чтобы она поняла. Смогла осознать сказанные слова. И то, что его сердце давным-давно лежит у нее в руках. Наверное, еще с того самого момента, когда они вместе начали вербовать новых библиотекарей. А может еще когда она в первый раз ему улыбнулась. В грузной, темной военной форме и автоматом наперевес она показалась ему единственным источником света в темном помещении. В тот момент их как будто связало невидимой нитью — волшебной, которая ни за что и никогда не порвется. Хотя в тот момент, когда она выбирала между ним и подлым Мориарти, который заманил её своими британскими манерами он начал сомневаться. Но голубые лживые глаза она предпочла теплым, карим, Черные, воронова крыла всегда уложенным волосам — всегда растрепанные каштановые, забавно торчащие во все стороны, а идеальному точеному лицу английского аристократа — обычного библиотекаря (со своей изюминкой) Флинна Карсена, так любившего носить цветок в бутоньерке и надевать цветные кеды под костюм. В нем не было ничего правильно тошнотворного. Он был естественным и взбалмошным, никогда не сидел на месте и всегда находил приключения, а, может, и они находили его. Он + его самый нежный Хранитель = самому чарующему, идеальному, иногда взрывному всплеску самой истинной любви. Эта формула работала с самого первого момента их знакомства, и он надеялся, что сможет продлить все это до самой смерти. А Флинн надеялся, что смерть его наступит далеко в старости, может, даже и с ней в один день, как писали множество писателей-сказочников. С чудом, державшим его за руку. С его личным чудом Евой Берд.