Возвращайся, постарайся...

«Умереть.… Не это ли лучший исход?» — говорю я сам себе. — «Да и нет у меня больше иного пути…» Стою в аэропорту, в руках свёрток. Тебя нет, до объявления посадки чуть меньше часа. А в голове противный голос в который раз насмешливо твердит: «И ты его вот так отпустишь?» А я? Что я? Другого мне и не остаётся. Я устал тебя останавливать. Мне просто надоело. Надоело чувствовать, как ты отдаляешься от меня, надоело видеть в твоих глазах холод. Мне надоело чувствовать пренебрежение с твоей стороны, надоело все время улыбаться, опускаясь все ниже, на самое дно. Надоело все время подпитывать нашу существующую лишь на словах дружбу. Знал бы ты, как мне осточертело уже пытаться раз за разом выбивать из камней искры. Да, слова слабаков, но я должен отпустить тебя. Я не хочу больше пытаться строить с тобой союз. Достаточно. Будь это моя гордость, я бы уже давно на всё забил, но, возможно, тебе так будет легче, когда уедешь и начнёшь всё заново. В третий раз ты покидаешь меня, только теперь, я уверен, мы больше не встретимся. Мы растратили все попытки, что у нас были на сосуществование вместе. А ведь это всё я начал. Именно я, как последний дебил. Я всё и закончу. Мы не были с тобой даже хорошими знакомыми, да мы и знакомы с тобой не были, но я был о тебе наслышан. Со знакомства все и началось. Ты стал моим воздухом. Я не мог понять, что творится со мной, но нашим не очень удобным знакомством всё не закончилось. Наоборот. После него я всё больше увлекался тобой, и только сейчас стал понимать, что вёл себя тогда как собачонка. После каждой провальной попытки подружиться с тобой у меня опускались руки, а на следующий день всё продолжалось. И так было до победного конца. Друзья. Да, наконец-то я мог так сказать. Тогда мне было всего тринадцать, тебе чуть больше. А сейчас? Сейчас нам глубоко за сорок, полжизни за плечами, а я не знаю, кто мы друг другу. Да проще сказать — «никто», чем разобраться во всём дерьме. Первым ударом был Израиль. Эта священная земля разлучила нас в первый раз, и тогда мне даровали вторую попытку, возможность быть с тобой рядом. Да, не нам, а именно мне. Я начал игру, я сделал первый шаг, мне за всё и расплачиваться. За все последствия. Но тот год до встречи с тобой длился для меня вечность. Первые пару месяцев мне было ужасно плохо, но это длилось всего год. Наше воссоединение было каким-то чудом. Я снова мог обнимать тебя, говорить с тобой, слушать тебя. Быть с тобой. Второй разлукой стала сказочная Австралия. Она разлучила нас на долгие пять лет. Веришь или нет, но в те пять лет моя жизнь превратилась в ад. Я будто перестал жить. Тело продолжало дышать по инерции. День ото дня повторялся, всё сливалось в одну кашу похожих как один серых будней. Мне было плохо. Меня пугали собственные мысли, я походил на сумасшедшего. Поддерживая с тобой связь посредством телефонов и писем, мне удавалось оставлять тебя в неведении. Сказанные слова будут казаться несусветным бредом, но я так затосковал по тебе, что, казалось, вот-вот эта тоска доконает меня. Но, увы, я просто засыпал, а в голове прокручивался чёрно-белым фильмом все один и тот же сон. В нём я был счастлив. Жизнь стала однообразной, да и была ли это жизнь? И тогда, когда пошёл уже шестой год нашей разлуки, мне дали третий шанс быть с тобой. Я никогда никому не говорил, да и тебе не скажу, но эти пять лет были самым большим кошмаром за всю мою жизнь. Четвертого шанса не дано. Ныряю указательным пальцем за узел галстука, сжимаю его пальцами, оттягиваю. До сих пор ума не приложу — к чему эта официальность. Небритый с пару недель, не спавший несколько суток, что сказалось пугающими синяками под глазами. Отвратительно. Осматриваюсь по сторонам, тебя нет. Иду в уборную в надежде освежиться и придать себе приличный вид. Кладу свёрток около зеркала, с силой дергаю за галстук, ударяюсь в стену. От эмоционального порыва чувства вырываются наружу, и я стекаю по стене, усаживаясь на пол. Истерика. Порой и мужчины могут позволить себе подобные слабости, но у меня не осталось больше сил. Я не плачу. Нечем. Просто сижу и скулю от беспомощности как умалишенный полудурок. Грудь начинает жечь. Расстёгиваю пару пуговиц и прикладываю руку. Жечь начинает сильнее, я с психом дёргаю за передки рубашки, несколько пуговиц отлетают. Бросаю её за ненадобностью на трубу санузла, снимаю майку и предстаю перед зеркалом. На правой, покрасневшей ключице всё еще остались еле заметные дата твоего рождения и инициалы. На левой — побледневшая последняя единица. Это конец. Я могу сказать, что всё началось в конце далеких восьмидесятых, но сама история берёт начало в день моего рождения. Уже тогда, в семьдесят втором, да-да, один и об одном. Уже тогда я был рожден с особым предназначением. Но узнал о нём очень не скоро. Именно в восемьдесят пятом. Я как будто и не жил до того дня, пока не встретил тебя. После той самой встречи с тобой всё и изменилось. Тогда я влюбился до беспамятства. Я помню, как пришёл домой с дичайшей головной болью. Чувствую как сейчас тот озноб, с которым я свалился в постель и так проспал до глубокой ночи. Когда проснулся, тогда я почувствовал именно такое жжение как сейчас. Подойдя к зеркалу, мне показалась почти такая, как сейчас, картина. Только всё было не так плачевно. На левой ключице бордовым цветом полыхали твои дата рождения и инициалы, на правой красовалась татуировка с тремя единицами. Отголоски того странного сна. Удивительно, но тот сон был чем-то большим. Это была не просто какая-то картинка, что я наблюдал каждую ночь. Было в нём что-то странное и цепляющее. Тогда я не запомнил из сна много деталей. Но, как мне казалось, отложившегося в памяти было более чем достаточно для анализа. Снились мне двое мужчин. Смазанные лица, отсутствие голоса. Они держали друг друга за запястья, стоя лицом к лицу. Все приметы, что я тогда заметил — это длинные русые волосы и тёмный плащ у одного, а также сверкающая серьга и блестящий заклёпками ремень у другого. После этого картинка поплыла, и я увидел себя. Я нагой сидел не пойми где, а некто, чьё лицо осталось за кадром, водил пальцем по моим ключицам, что-то шепча. Как это отразилось в реальности — очевидно. Ума не приложу, как мне хватило храбрости и силы воли, что бы смолчать о случившемся. Чтобы спокойно уйти спать и вновь увидеть тот же сон. Изо дня в день осточертевшей вереницей мне снился один и тот же сон, пока я не смог, наконец, понять. Пока я, к своему сильнейшему испугу, не узнал в этих странных силуэтах, что становились каждый раз всё отчётливее, нас с тобой. И каждый раз, когда ты покидал меня, ко мне приходил тот самый человек и вырезал по одной из дареных в отрочестве единиц. Вот, последняя единица уже побледнела, а значит, что скоро и её отнимут. Отнимут тебя у меня. Хотя я и не держу тебя, поступай, как знаешь, как хочешь, как считаешь нужным. Спиной к стене я сижу с закрытыми глазами и смерено жду твоего прихода. Пытаясь успокоить нервы, выбиваю пальцами дробь по кафелю, вслушиваясь в каждый шорох. Мысленно прикидываю, судя по жужжанию в зале, скоро должны объявить посадку. Собираюсь с силами, надеваю мятую, запятнанную ржавчиной рубашку, кидаю на плечо ленту галстука, беру небольшой свёрток. Перед выходом поднимаю с пола отскочившую пуговицу и, убрав её гордо в карман, выхожу в зал. С ощущение невидимки хожу, выглядываю тебя, но на твоё присутствие ни намёка. Внезапно на моё плече ложится рука, и, обернувшись, я сталкиваюсь с таким же потрёпанным тобой. Словно в зеркало гляжусь. Ты молча смотришь на меня, открываешь осторожно полы рубашки, будто ожидая, что я оттолкну и не позволю. Печальным взглядом осматриваешь мои татуировки, проводишь руками. — Это я? — откуда-то из твоей груди вырвались тихие слова. Ты с неподдельным страхом и переживанием осматриваешь шрамы на правой ключице, где красовалась побледневшая единица и неровно было вырезано два квадрата, на месте которых до этого были отображены мои попытки быть с тобой. Я обречено кивнул. Тогда ты взглянул в мои глаза и, сняв с себя футболку, открыл моему взору то, что ввергло меня в шок. На левой ключице была дата моего рождения, а на правой две перечеркнутые единицы. Сердце моё ушло в пятки. Теперь ты всё знаешь, но мне от этого только ещё тревожнее, ведь я люблю тебя. Знаешь ли ты это? — Я и подумать не мог, что причиняю тебе столько боли… — стискивая меня в тугом кольце своих рук, шепчешь ты. — Не подпуская тебя ближе, постоянно отталкивая, я тебе даже не давал надежды. Я старался поступать разумно, но не знал, что всё так. Считая, что у нас нет будущего, я поступал с тобой как последняя тварь. Только сейчас до меня дошел тот ужас, что я тебя едва не убил. Трижды. Почему ты молчал? — Я потерял смысл пытаться удержать тебя, — отвечаю я, позволив себе минуту слабости и растаяв в твоих объятиях. — Ты только возвращайся, постарайся… — Нет! — отстранившись, трясёшь головой ты, легко улыбаясь. — Теперь я тебя не брошу!