Пожалуйста

      — Пожалуйста.       Слово, оседающее горьким послевкусием на корне языка. Бесполезное и такое нелогичное. Самое нелюбимое слово Тома Риддла. Он прибегал к нему редко, в минуты острой нужды, когда мирный путь разрешения проблемы оказывался самым правильным в его четко выверенной стратегии. Том холоден, невозмутимо собран и целеустремлен.       Горячность, как он цинично замечал, удел неудачников и тупых героев.        А он не герой.        Он змей, изворотливый и цепкий.        Искушающий и властный.        Он выжидает.                     Гермиона Грейнджер его не разочаровала.       Эта девочка умела удивлять.              Ей присуще одно поразительное свойство: она умеет ловко балансировать на краю пропасти. Никогда нельзя предугадать, куда же ступит ее маленькая ножка — на свет или во тьму.       Окруженная ореолом приписанной ей праведности, она не боится поднять взгляд, полный будоражащей ненависти. Девчонка беспристрастна, ее ненависти хватит на всех. Для Тома она отмерила свою дозу — он бы мог поклясться, что в ее карих глазах поселилась его смерть. Тягучая и вязкая, как топь.       Гермиона Грейнджер — это вера в храбрость и честь. Героиня ошибочно приписывает их каждой паршивой овце, которая в итоге хватает ее волчьей пастью и смачно сплевывает разжеванный кусок ее львиного сердца. Тому жаль героев. Они не разучились чувствовать.       Гермиона Грейнджер — это девушка, останавливающая время. Она втаптывает существование в грязь лишь одним презрительным взглядом. Бьет по вековой браваде хрупким кулаком, чем вызывает грохот и треск фундамента. Вскрывает окаменелый гнойник, который ты по привычке называешь сердцем, и ждет. Мучает, разрывает, убивает тебя, прикрываясь благими намерениями. Том мысленно очертил сияющий нимб над ее кудрявой головой.       Гермиона Грейнджер — слабость и сила в самом неожиданном их сочетании. Она вязкая, как приторный сироп, когда ты пробуешь ее. Плавится, что-то горячо шепчет о дурости и раскаянии. Кусает и надевает на тебя рабский ошейник. Она чувствует, как тебя трясет под ней. Пробует твою зависимость на вкус и мурчит, как довольная кошка. Ты ничего не пробовал лучше, и даже там, в груди, где уже давно нет целостности, чувствуешь жаркое шевеление. Том сглатывает подступивший к горлу ком и растирает пальцами шею.       Гермиона Грейнджер — твоя тоска и надежда. Она проводит костяшками пальцев по твоей щеке, вдыхает в тебя жизнь и желает гореть в аду. Потом уходит. Время без нее останавливается, ты уже устал оглядываться на часы. Ты привык, что ад — это пронизывающий холод, давно текущий по твоим жилам вместо крови. Девчонка зажигает тебя, плавит и лепит снова. Но только когда рядом. Ты смотришь ей вслед, и развевающаяся ткань ее форменной юбки срезает тебе крышу, как опасная бритва. Том срывается на очередном пожирателе и мучает его до пенной рвоты.       Гермиона Грейнджер — это твоя любимая сладость, которую ты от жадности прячешь в тайник. Ты раскатываешь на языке ее боль и унижение, как клубничную карамель. Прикрываешь глаза от удовольствия. Представляешь ее у своих ног и рвано вздыхаешь, когда подаешься ей навстречу. Она сияет, как бронза, в лучах ненавистного тебе летнего солнца. Ты готов обнять это сучье солнце — лишь бы оставить ее на коленях подле себя. Ведь она умеет останавливать время. Стакан с виски летит в камин, а Том ложится на ковер, становясь бледным дополнением узора. Он хочется заснуть, хочет, чтоб его очертили мелом.       — Пожалуйста.       Слово, которое бесит Тома до рези в нутре. Слово-ключ от замка к Гермионе Грейнджер.       Ему хочется поскорее, без лишних предисловий ворваться в ее стерильный мир, окунуться в ее святость и оставить в ней грязные разводы. Хочется стряхнуть жгучий пепел на ее острые бархатные плечи и провести языком вдоль линии хребта. Хочется словить тысячу проклятий от бога, в которого она так свято верит и от которого стыдливо прячется, когда пускает мимолетный взгляд из-под ресниц в адрес заблудшего Риддла.       Гермиона Грейнджер — поцелованная в лоб абсолютным добром, а в место под сердцем — первозданным дьяволом. Сочетающая в себе все. Палитра из миллиона цветов, влажной радужной кляксой ставящая клеймо на червоточине внутри Тома.       Том готов вгрызться ей в шею и пустить грязно-чистую кровь.       Такую, как она, хотелось прижать к стене и иметь самым грубым образом, а потом, обессиленным и проигравшим, слизывать ее непокоренную крепость.                     Том не любил героев. Он сам никогда не хотел становиться им. Но он никогда не считал их слабыми.        Слабыми были его рыцари, его темные дети. Слепо, как новорожденные щенки, следующие по пятам за своим псом. Без оглядки, без вопросов.              — Гори в аду!       — Гореть? О, девочка, это самое лучшее пожелание в моей жизни.