Вивисектор

Обычно я не занимаюсь самокопанием, ибо занятие это долгое, тяжелое и бесполезное. Лучше потратить время на обобщение материала, полученного во время исследований. Но события сегодняшнего вечера как-то умудрились выбить меня из колеи. Черт, услышать обвинение в бездушности от НЕЕ! Ха! Это просто смешно! Но ведь может быть и так, что она оказалась права… Черт, почему я думаю именно об этом, когда завтра мне предстоит кропотливая работа, которая продвинет мои исследования далеко вперед?! А я тут голову забиваю абстрактными материями! И как же я вообще докатился до жизни такой?... *** Для начала, позвольте представиться: Масао Митомо, старший научный сотрудник исследовательского центра №263. Кстати, меня всегда интересовало, какого хрена именно 263? Ведь крайне сомнительно, что во всем мире наберется хотя бы десяток подобных центров… Но я отвлекся. Чем я тут занимаюсь? О-хо-хо, хороший вопрос! Но об этом попозже, имейте терпение! Так вот, я старший научный сотрудник ИЦ №263. Центр этот расположился на одном небольшом островке (на каком именно — от нас скрывают), недалеко от берегов моей родной Японии. Во время войны с США тут располагалась база Императорского Флота, которая, не иначе как чудом, осталась незамеченной американским командованием, и, посему, осталась нетронутой. Что и стало одной из основных причин обустройства нашего комплекса здесь: инфраструктура базы за послевоенные годы почти не пострадала, рядом находился небольшой аэродром, а близость к берегам Японии позволяла осуществлять каботажные перевозки, благо, та акватория еще оставалась под нашим контролем. Ах, да, я забыл упомянуть про изолированность ИЦ! Ведь нашим начальникам крайне не хотелось, чтобы отсюда вырвались наши подопытные. Или мы сами… *** Через зарешеченное окно в мою комнату иногда заглядывает свет прожектора, ярко освещая небольшое помещение. В ночной тишине хорошо слышно, как перекликаются пулеметчики на вышках. Официально, они должны предотвращать побег подопытных. Но мы-то прекрасно понимаем, что им не удастся их остановить, случись такое. Для этого прямо под нашим боком расположился полноценный американский гарнизон, часть оккупационных сил, находящихся тут со времен поражения Японии. Нет, пулеметчики тут ради нас. Ради небольшой кучки ученых, и их ассистентов. Так что, можно смело утверждать, что мы находимся под надежной охраной! *** Вы можете спросить: А почему, собственно, нам не дают покинуть это место? Неужели мы такие ценные сотрудники? Или же мы обладаем некими секретными знаниями? Что ж, в какой-то мере это действительно так. Но, все-таки, дело не в этом. Дело в том, чем я и мои коллеги занимались до того, как попали сюда. Доводилось ли вам слышать об «Отряде 731»? Судя по выражению отвращения на вашем лице, да. Что ж, значит, не придется тратить время на долгие объяснения. Скажу лишь, что там я занимался вскрытием. И не только трупов. Вернее, совсем не трупов. Трупами объекты наших исследований становились как раз после моих научных изысканий. Что-что? Отвратительно? Бесчеловечно, говорите вы? Возможно. Но это наука! И в данном случае так называемая «человечность» была тормозом, не дававшим познавать тайны нашего естества! Но, к моему сожалению, это понимают не все. Не поняли этого и судьи Токийского трибунала, влепившие мне пожизненный срок за «преступления против человечества»… *** Семь лет я провел в тюрьме. Семь лет без права заниматься научной деятельностью! Семь лет по нелепому приговору! И если с обвинением в бесчеловечности я бы еще, скрепя сердце, мог смириться, то вот обвинения в расовой и национальной нетерпимости были абсолютно беспочвенны! Ведь сам я никогда не понимал дискриминации по расовому признаку; ведь, на самом деле, именно такое разнообразие и делает интересным изучение анатомии. Мне очень жаль исследователей, которые все время работают с одной и той же расой. Однако же в моей лаборатории все люди равны между собой. Все равны перед моим скальпелем! И я не виноват, что на наши операционные столы поставляли только китайцев! *** Я бы сидел без дела еще очень и очень долго, если бы не грянула война с ними, с тварями Бездны! Про ход войны вы, свободные люди, наверняка знаете лучше, чем я, скромный заключенный, так что заострять внимание на войне я не буду. Вместо этого я обращу ваше внимание на тот факт, что в любой войне важно изучать своих врагов, дабы найти их слабости, и открыть новые способы борьбы с противником. А, вижу, в ваших глазах зажглось понимание! Все верно: Я тут потому, что обладаю нужными навыками и знаниями. Ну, и еще потому, что если тут случиться нечто непредвиденное, то никто не будет скорбеть о «преступниках против человечества»… *** Человеку, для того, чтобы он работал эффективно, нужна мотивация. Для некоторых из моих коллег ею стало просто обещание амнистии; для других — еще и гарантии последующего обустройства после нее. Для меня же освобождение было только приятным бонусом к простому осознанию того, что я вновь вернусь к знакомой деятельности. Что я прикоснусь к чему-то неизведанному, таинственному… Прикоснусь, а затем вскрою, и загляну внутрь, выведывая все скрытые секреты! То было просто великолепно! Впервые за семь долгих лет мне дали полноценно поработать в моей сфере. А я так устал от ничегонеделанья… *** С тех пор я ни разу не пожалел о том, что согласился на эту работу. Ведь потроха китайских пленных и на сотую, тысячную долю не настолько интересны, как то, что предоставляли нам те твари! И это еще при том, что нам доставались лишь фрагменты их туш, или же изуродованные трупы глубинников рангом повыше. Ах! Я мог бы сутки напролет рассказывать об их анатомических особенностях, биохимии, структуре их тканей, о том, с каким трудом скальпель режет их грубую плоть! Что? Что это с вами? Чего это вы подались назад? Вам страшно? Ах, мерзко? Что же, ваше право так считать. Но подумайте вот о чем: если бы не такие люди, как я, заниматься этой «мерзостью» пришлось бы другим. Вполне возможно, что именно вам. *** Вы можете удивляться тому факту, что люди, приговоренные за совершение тяжелейших преступлений, вместо того, чтобы отбывать наказание, и сидеть в тюрьме, вместо этого работают в самом современном ИЦ на территории Азии, и сидят на полном обеспеченье. И, заметьте, не просто работают, а используют те же методы, за которые и были приговорены! Я отвечу: когда важен результат, то все рассуждения о «гуманности» и «справедливости» отходят на второй план, уступая место голому прагматизму. Так было, так есть, и так будет! На войне все средства хороши! И самое смешное то, что так считают и те, кто совсем недавно вынесли нам приговоры за эти методы… *** Трупы тех тварей препарировать хреново. И дело не в том, что с их трупным окоченением они становятся настолько твердыми, что скальпели ломаются просто на раз-два. Не в том, что их густая, черная кровь просто неимоверно смердит мазутом. И даже не в том, что нам крайне редко доставляют целые трупы. Нет, основная пакость в том, что глубинники крайне быстро разлагаются после своей гибели. Сутки-другие, и вместо горы мускулов, органов, прочных, как сталь костей или целого трупа остается просто лужа зловонной жижи. Что уж говорить, материал, который нам привозят, уже подвергся разложению, как бы быстро его не доставляли! Будто сама их суть противиться изучению нами. Неприемлемо! Природа не должна утаивать своих секретов от исследователя! Ведь иначе он будет вынужден брать их силой… *** Как я и говорил, вначале я был просто неимоверно воодушевлен своей работой с чужеродными существами, но чем дальше она продвигалась, тем более меня одолевала скука. Такое чувство, будто я вновь простой студент, которому не дают работать с живой плотью, доверяя ему лишь скучную мертвечину. Это был застой в работе, который я всегда воспринимал не иначе, как мерзость. И, дабы стать выше этой мерзости, я без конца получал новые знания, постепенно совершенствуя себя. Вначале — еще будучи студентом, и после, в Отряде 731. И даже когда сидел в камере, во время процесса, незадолго после окончания войны. Как только я видел новый горизонт, то сразу же бежал ему навстречу. Любая остановка неизменно означает мою смерть. За те семь лет бездействия я действительно едва не умер. И теперь опять. Одно и то же. Пустое топтание на месте. Но тогда я не знал, что скоро все измениться… *** День, когда к нам впервые доставили живого, пусть и изрядно потрепанного глубинника, я запомнил надолго. Тогда посмотреть на пленную тварь сбежалась вся база. А она, Во-класс, с заранее удаленным симбионтом, забилась в дальний угол клетки с толстыми прутьями, в которой ее доставили. Она все время закрывала лицо руками, закованными в массивные кандалы. Ее плотная, облегающая одежда, похожая на вторую кожу, была местами порвана, являя взгляду многочисленные ссадины, синяки и царапины. На голове, там, где крепился симбионт, была ну просто огромная ссадина, кровь, лившаяся из которой застыла в ее длинных волосах, превращая те в неаккуратные черные сосульки. Возможно, это были еще не все повреждения, полученные ею во время боя. Но это были просто мелочи, в сравнении с тем, что ее ждало в моих руках! Я позволил себе улыбнуться. — Уже сегодня, малышка, мы с тобой познакомимся поближе. — Негромко промурлыкал я, в предвкушении потирая руки. — Не сегодня. — С явным отвращением возразил мне кто-то справа. Я резко обернулся, и увидел рядом Джереми Нортропа, вольнонаемного психиатра из США. Моего извечного врага со времен прибытия сюда. Но об этом позже, а пока… — Не сегодня, мясник. — Вновь повторил он. — Сперва ею займусь я. И, поверь, я постараюсь, чтобы она не попала в твои лапы. Мне пришлось затолкать свой гнев поглубже, и ответить простым кивком. Этот чистоплюй был свободным человеком, и нам, неформальным заключенным приходилось выполнять приказы таких вот вольняшек. Но ничего, когда-нибудь я таки утру нос этому выскочке! Но тогда победа осталась за ним. *** Позволю себе прерваться, дабы разъяснить вам мои взаимоотношения с Нортропом. Если говорить мягко, то их можно описать как «взаимную неприязнь». На деле же это была взаимная ненависть, тотальная нетерпимость друг к другу. Конечно, ведь мы были полными противоположностями! Джереми был типичным гуманистом, в прямом значении этого слова. Для него ничто не могло служить оправданием жестокому обращению с разумным существом! Насилие было неприемлемо для него. В глазах других этот мягкотелый идеалист казался образцом добродетели. И именно он одним из первых выдвинул теорию о том, что твари бездны разумны. И именно поэтому с ними надо пытаться найти общий язык, примириться с ними! Аж тошно становится от такой наивности. И все бы ничего, если бы этот гуманист выводил свои бредовые теории у себя дома! Но нет, он считался мастистым ученым, и к его мнению надо было прислушиваться, и дать возможность удовлетворить его желание доказать свою нелепую идею. И именно поэтому его отправили в один из ИЦ по изучению порождений Бездны. И надо же было такому случиться, что направили его именно в №263! Мы возненавидели друг друга со времен нашей первой встречи, когда меня, и других ученых, только-только привезли на этот остров. Я увидел его, как только вышел из транспортного «Дугласа». Тогда же я и увидел истинное лицо Нортропа. О, могу поклясться, он только и делал, что без конца ныл на ухо коменданту ИЦ, полковнику Мюррею. Эти преступники станут очередным провалом, наверняка говорил он, и мы только зря потратим время на них. Будет намного эффективней, если вместо борьбы с Флотом Бездны мы попытаемся вести с ними переговоры, настаивал тот, а не использовать грязные методы для разгадки их секретов. Но, слава всему, что Мюррей, так и не изменил свое решение. Глубинники, как известно, стерли в порошок практически все военно-морские силы мира во время своего стремительного захвата Мирового Океана — и, если мы сумеем осознать их природу, то сможем не только найти им противодействие, но и использовать полученные знания в наших собственных целях, и мои микроскоп и скальпель, в итоге, окажутся полезнее, чем тысяча дредноутов. Или жалкие потуги наивного идеалиста Джереми. Который видит во мне только маньяка и мясника. Когда же на деле я — сила, с помощью которой конфликт сдвинется с мертвой точки. И, как только придет время, я сделаю для человечества даже больше чем кто-либо, когда-то бравший в руки скальпель. *** Но тогда же Нортроп и проиграл. Джереми был тут, дабы доказать, что глубинники обладают разумом. Весь остаток того дня американец пытался наладить контакт с глубинницей. Он изгалялся и так, и эдак, но так и не добился ничего похожего на осознанный ответ. Он пытался оправдаться тем, что, мол, «пленница находиться в состоянии сильного стресса, и не хочет идти на контакт» не возымели успеха. И попытки спорить с Мюрреем, присутствовавшем на «переговорах» от начала, и до конца, ничего не дали. Полковник, хвала всему, также был прагматиком, как и я, но с другой, солдатской стороны. Вся эти высокие и абстрактные рассуждения о разуме тех тварей, и о том, что с ними надо найти общий язык, а не воевать, вызывали у него лишь раздражение. Вот враг, который сеет смерть и разрушение, так что его надо остановить любыми средствами — говорила ему нехитрая армейская логика. Так что этот, пусть и примитивный, но прагматик стал моим союзником в борьбе с Нортропом. Мюррей, на просьбы Джереми дать ему еще пару дней, чтобы разговорить Во, лишь отмахнулся. — Эта тварь неразумна! — Отрезал полковник. — И она принесет больше пользы, если мы отправим ее на опыты! *** Когда я узнал, что Во отдают в мое полное распоряжение, я был счастлив, будто ребенок, которому подарили дорогую игрушку. А в лабораторию я летел, будто на крыльях. Наш «объект» уже был подготовлен по высшему разряду — спасибо бравым мускулистым ребятам полковника! Во лежала на операционном столе, прочно зафиксированная ремнями. Рот ее был предусмотрительно заткнут кляпом. По сути, единственным, чем она могла свободно двигать, были ее глаза. Глубинница была полностью обнажена: ее странную одежду заранее сняли. М-да, подход у ассистентов был серьезным: они даже сбрили ее слипшиеся от кровы волосы, открыв затянутую черной коркой ссадину, на месте крепления твари-симбионта. Конечно, я бы предпочел исследовать и живого симбионта, но ведь именно благодаря ему Во и была опасной… Так что, не судьба. Я подошел ближе к столу, и наклонился к ней. Она буравила меня взглядом своих желтых глаз, в которых читалось страстное желание поквитаться с особой жестокостью с теми, кто так с ней обошелся. Я же, не обращая на ее взгляд особого внимания, пристально всматривался в ее лицо, покрытое многочисленными царапинами. Но даже не смотря на это, и на то, что она была обрита, по человеческим меркам она была довольно мила. Я сместил взгляд ниже, на ее грудь. Твердая четверочка, так и манит к себе. Но я не поддался на этот зов, и перевел взгляд ниже, на ее ровный и гладкий животик, а затем еще дальше, на лобок и, и еще ниже… Я облизнул пересохшие губы — слава всему, под хирургической маской этого никто не заметил. Нет, конечно, это можно легко обьяснить тем, что я целых семь лет не видел настоящего женского тела, но я счел ее весьма и весьма привлекательной. Будь она человеком, то я был бы не прочь провести с ней пару горячих и страстных ночей, благо, есть еще порох в пороховницах! Но, к моему глубочайшему сожалению, человеком она не была. Так что я просто продолжил свой беглый осмотр. Крутые бедра, длинные и сильные ноги… Черт, в голову опять лезут не те мысли. Неужели в тюрьме я разучился контролировать себя? Ладно, довольно забивать голову всяким непотребством, время не ждет! Ведь то, как она выглядит, не важно. Важны лишь секреты, которые скрывает ее тело! Я надел на левую руку перчатку, при этом смотря Во прямо в глаза. Ничего, кроме пышущей жаром ненависти я не увидел. Я усмехнулся, и правой рукой провел ей по щеке. Ее кожа была бледна, как мрамор. И на ощупь она оказалась холодной и гладкой. Будто я прикоснулся к мраморной глыбе. Подержав руку еще пару мгновений, я отнял ее, и надел вторую перчатку. Надо было завершать приготовления. *** —Черт! — Выругался я. И было почему: на глубинницу не действовала анестезия. Вообще. Мы не один час пытались усыпить ее, или, хотя бы, сделать местный наркоз. Ведь без анестезии у нашего «пациента» были все шансы быстро скончаться от болевого шока. А когда нам доставят следующий экземпляр, да и доставят ли вообще — неизвестно. А с трупа, который разложиться за пару дней, толку мало. Впрочем, если вырубить ее нельзя, то другого выбора нет… Я подошел к «экстренному телефону», висящему на стене лаборатории, и имеющему прямую связь с Мюрреем. После моих объяснений, и буквально минутных раздумий, полковник просто гаркнул «Валяйте!», и бросил трубку. Судьба Во была решена. Что ж, к работе без наркоза я был привычен: китайцев у нас тогда было много, и нечего было переводить ценные медикаменты на тех, кто все равно был обречен. Я вновь подошел к Во, и оглядел ее девичье тело. Отчего-то мне казалось, что протянет она недолго. — Ну что же, моя милая, давай начнем! *** Во. Отныне я беру назад свои предположения о том, что протянет она недолго. Какое все же чудо эта Во! Облучение. Электрошок. Термическое воздействие. Обливание кислотами. И даже дыба. Что я только с ней ни делал, и каждый раз ее неясная глубинная природа дарит нам новое открытие. Право же, редко увидишь такое. И, если мой проект закончится успешно, то даже боюсь себе представить, какая мощь окажется у нас в руках! Я уберег ее от самых нудных процедур. Просто убить такую кажется позорным; ее показатели по индексу Вирика намного выше, чем любого экземпляра, с которым мне когда-либо приходилось иметь дело. И она до сих пор превозмогает свою боль, пылая нечеловеческой ненавистью на лице. Сомневаюсь, что хоть кто-то из людей сумел бы так зажать себя в кулак. Такое чувство, будто бы она с самого своего появления на свет ненавидела людей. Уверен, это какой-то инстинкт. И я никак не могу сломать его. Но тело ее уже на пределе, и вряд-ли нам удастся продолжать наши опыты. В итоге, я вынужден закончить дело вивисекций. Мне очень не хотелось бы, чтобы она умерла до того, как я загляну ей внутрь. *** Наступил день вскрытия. Лаборатория была тщательнейшим образом приготовлена, а наш «обьект» была зафиксирована еще более крепко, чем обычно. Я неторопливо выбрал скальпель, которому суждено было сделать первый разрез. Едва я взял его в руки, как ассистенты, работавшие со мной еще со времен Отряда 731, и знавшие, что это было знаком начала операции, и заняли свои места. Сжимая в руке скальпель, я подошел к Во, и склонился над ней. В тот момент я ощущал себя художником, стоящим перед девственно чистым холстом, рассуждая, где бы сделать первый мазок-надрез? Грудная клетка? Брюшная полость? Или еще где? Краем глаза я заметил, что во взгляде глубинницы появился страх. Что ж, вполне естественно. Во замычала, и задергалась, пытаясь вырваться. Но все было тщетно. Я же, не обращая на это внимания, прижал острое лезвие к ее животу, и, надавив, повел вниз. Из разреза потекла густая мазутообразная кровь, а глубинница задергалась сильнее. Из глаз ее ручем хлынули слезы, которых я до этого не видел, что бы я с ней не делал. Видимо, она осознала свою судьбу. Но тогда я этого не заметил, уже будучи полностью сосредоточенным на работе. А даже если бы и заметил, то не придал бы этому внимания. Ведь точно так же беспристрастно я резал людей; тут же на моем столе лежал даже не человек, а бездушная чужеродная тварь. Я сделал следующий надрез… *** То, что мы выяснили, покопавшись в потрохах глубинницы, тянуло на Нобелевскую премию. Возможно даже, что и не на одну. При поразительном сходстве некоторых особенностей в строении и функционировании организма Во с человеческим, наблюдались множественные расхождения в биохимическом и биофизическом аспектах. Мы потратили не один день, обобщая и систематизируя полученные знания. Это было то, о чем я мечтал, занимаясь практической анатомией: прикоснуться к неизведанному. Сама же Во не пережила наших процедур, что было вполне ожидаемо. Но даже так, она протянула намного дольше самого стойкого из людей, с которым мне довелось работать… *** Как оказалось, та Во была только первой ласточкой, что не могло не радовать меня. В моем деле много материала не бывает! Ведь кто сказал, что у меня не может быть второй попытки? Видимо, то, кто занимался поимкой глубинников, набирался опыта. Пленные прибывали в лучшем состоянии, нежели первая Во. Да и разнообразие, которые привнесли новички, было именно тем, чего нам не хватало. Я уже успел препарировать и Ри-класс, и Ру-класс, и даже одну Та! Да и само количество «обьектов», ждущих своей очереди в изоляторе, пока мы работаем, и затем систематизируем данные, увеличилось. У меня никогда еще не было так много подопытных со времен моей работы в Пинфане, которая имела место много лет назад. Наконец-то я получил свой шанс на исправление ошибок — а это означает, что данный материал проживет намного дольше, чем первый образец! В то же время, пока я торжествовал, Нортроп ходил чернее тучи. Ни одна из его пленниц не желала идти на контакт, ни одна из них не показывала признаков наличия разума (или же они просто тщательно это скрывали). Его гипотеза не находила подтверждений, и уже ходили слухи, что скоро его отправят обратно в США, как произошло ЭТО. *** Про то, что на этот раз нашим «поставщикам» удалось поймать живьем целую Линкор Химе, глубинную высшего порядка, я узнал лишь покинув лабораторию. Тогда был уже поздний вечер, а про поимку Химе мне рассказал дежурный (на деле же мой конвоир), который каждый раз сопровождал меня до жилого блока. Я попросил его по пути туда завернуть в изолятор: мне хотелось поглядеть на новенькую. Тот, особо не споря, согласился. Солдат провел меня до изолятора, и, впустив меня внутрь, остался снаружи. *** Как оказалось, в секции, где заперли Химе, я был не один. Рядом с клеткой стоял Джереми. Он что-то говорил глубиннице, но что именно — я разобрать не мог. Я сделал пару шагов вперед. Химе, увидев меня, напряглась. Глубинница, чьи руки и ноги были скованны цепями, была прекрасна. Длинные, черные, как смоль волосы, ниспадая, обрамляли милое личико, чью красоту не портили даже пара небольших, изящных рожек, растущих из ее лба. Ее большие, выразительные глаза, с радужкой темно-рубинового цвета, сверкали из-под длинных ресниц. Фигура античной богини, будто выточена из мрамора рукой великого скульптора, и которую практически не скрывали жалкие обрывки легкого черного платьица. Воистину, обворожительный экземпляр, который хочется увидеть скорее рядом собой под венцом, нежели на лабораторном столе. На мгновение мне даже стало как-то жаль, что такой красоте придется погибнуть под моим скальпелем. Но, такова цена, которую надо уплатить за новые знания. И которую я заплачу, не раздумывая. Джереми же, увидев, что Химе что-то заметила, резко развернулся ко мне. И я ясно увидел горящее в его глазах торжество. —А, это ты! — Воскликнул он, подскочив ко мне, и, ухватив меня за руку, потащил к клетке с Химе. Я был шокирован происходящим, и поэтому не сопротивлялся. —Смотри! Смотри, мясник! — Кричал Нортроп. — Я был прав! — А тише нельзя человек? — Раздался мелодичный голос, который, впрочем, был преисполнен презрения. Это была Химе! И это рушило все мои представления о порождениях Бездны. — Но… Ведь глубинники не могут говорить… — Выдохнул я. — Да ну? — Ее пухлые губки искривились в ухмылке. — А я что, по-твоему, делаю? — А я говорил! — Вновь воскликнул Джереми. — Говорил, что они не просто тупые твари! Что у них действительно есть разум, что у них есть душа! — Конечно же есть. — Фыркнула Химе. — Каждый из Флота бездны наделен разумом и душой! — Слышал, мясник?! У каждого! А ты! — Он подскочил ко мне, и схватил меня за воротник обеими руками. — А я? — А ты препарировал их! Как… Как… Животных! — И что? — Я пожал плечами. — И что?! — Взвыл Нортроп. — И что?! Тебе все равно, что ты мучал и убивал разумных существ?! — Именно. От возмущения янки ослабил хватку, отчего мне удалось вырваться. И я, наконец, решил высказать ему все, что я думал о нем, и его нелепых идеях. — Именно, янки, именно! — Теперь кричал уже я. — Я препарировал и резал живых, разумных существ! Существ с душой и чувствами! Резал, и дальше резать буду! Буду резать, и копаться в их потрохах до тех пор, пока это двигает науку вперед! Ибо у всего есть своя цена, но не каждый готов заплатить за прогресс! Да-да, янки, это я про тебя, и про тебе подобных! Вы, рассуждающие о всякой абстрактной хрени, боитесь решительных действий! И такой страх мешает идти вперед! Вы тормоз человеческого прогресса! Раньше таким тормозом были традиционалисты и религиозные фанатики, а сейчас — «гуманисты» и «борцы за справедливость»! Но я не такой, нет! Я четко вижу свою цель, и ради ее достижения готов отбросить все эти предрассудки о «разумности» и «душе», о «доброте» и «гуманности»! Есть душа, нет души — для результатов это не важно! Я отбросил сомнения, и иду вперед! А твое место, в лучшем случае, на обочине моего светлого пути! Так что не стой передо мной! Я закончил, и стал переводить дыхание. М-да, уж, я и сам не ожидал, что способен на такой взрыв. Видимо, старею. Пораженный Джереми молчал. А Химе засмеялась. Ее смех звучал будто перезвон хрустальных колокольчиков. — О, человек! — Смеялась она. — О, человек, которым ты не являешься! Я резко обернулся к ней. — Что ты там лепечешь?! — Я не собирался терпеть оскорблений от своего будущего подопытного. — Ты — воплощение своего стремления, холодного и острого! — Звенел ее голос. — Ты работал скальпелем, отдавая ему всего себя! И вот, теперь ты уподобился своему инструменту! Живой скальпель, твердый и бездушный! И ты еще говоришь о душе? Как ты можешь рассуждать о том, чего сам не имеешь? — В конце она залилась смехом. — Она права. — Наконец, заговорил Нортроп. Взгляд его был полон отвращения — Я всегда думал, что ты просто маньяк. Но все оказалось намного хуже: ты просто бездушная тварь. Тварь, подобная глубинникам, какими ты их представлял, если не хуже. Химе права. Ты не человек. Настоящий, разумный человек, человек с душой, никогда бы не стал заниматься тем, что делал ты. Я искренне хочу, чтобы ты подох, испытывая мучения, подобные тем, которые испытали те, которых ты истязал. Но даже такую мразь как ты нельзя убивать. Ведь это не по-человечески. Нет! Тебя вернут в тюрьму, где ты и сгниешь среди таких же моральных уродов, как ты. Моя гипотеза доказана. — Он махнул рукой в сторону Химе. — Теперь в твоих варварских методах нет надобности. А теперь прочь. Нам с ней надо еще многое обсудить. Я сжал кулаки. Черт, надо бы врезать этому сукину сыну, но он на полторы головы выше меня, и на десятка два килограмм тяжелее. Плюс, у него, вольняшки, есть пистолет. Так что, придется повиноваться. — Как скажете, сэр. — Подчеркнуто вежливо отозвался я, и побрел к выходу из блока. Я проиграл. В груди было пусто. Я проиграл Нортропу. Теперь меня разлучат с моей лабораторией, моими ассистентами, моими подопытными. Неужели снова тюрьма, снова долгие, бесконечные годы без занятия, ставшего смыслом моей жизни? Неужели… конец? Нет! В моей голове родилась одна идея. Нет, Нортроп, ты не победил. Гуманизм не победит прагматизм. На моих губах сама собой расцвела широкая улыбка, которую, хвала всему, не увидели те, кто, как они считали, раздавили меня. Я так же неспешно вышел за пределы блока… *** Прелесть изолятора с блочной системой в ИЦ №263 состоит том, что его специально проектировали, чтобы, в случае чего, из него не вырвался сбежавший из клетки глубинник. Причем чтобы не вырвался не просто из изолятора, а даже из блока, где стояла его клетка. И вот, покинув блок , где остались Химе и Джереми, я рванул к «экстренной кнопке», благо, она была рядом с дверью. Откинув предохранительную панель, я смачно ударил кулаком по красному кругляшу. Результат не заставил себя долго ждать: проем, ведущий в блок, который я только что покинул, перегородился толстенной стальной плитой, убрать которую можно лишь командой с командного центра ИЦ. Куда, собственно, я направился. *** По дороге я прикидывал, выгорит ли то дельце, которое я задумал. Черт, а ведь оно рискованней, чем операция на открытом сердце! Но, в случае успеха, я раз и навсегда утру нос этому сраному идеалисту Джереми. А если нет… Что ж, все будет так, как он и сказал. Но, при этом, ему предстоит провести пару пренеприятнейших часов в заблокированном блоке, без освещения и с выключенной вентиляцией. Осознание этого — уже неплохая награда. *** Полковник Мюррей, не смотря на довольно позднее время, все еще был у себя в кабинете, когда вошел я. — А, это ты. — Буркнул он, подняв взгляд от бумаг. — Чего хотел? Я, не тратя времени на формальности, сразу ударил в лоб. — Нортроп вступил в сговор с врагом. Мюррей отложил бумаги в сторону, и наклонился ко мне. — Объясни. — Потребовал он. Я кратко рассказал про то, как попал в изолятор, и как столкнулся там с Нортропом. А теперь начиналось самое сложное. Надо было изложить свою версию, да так, чтобы полковник поверил, и чтобы потом Джереми не смог доказать, что я вру. — Та тварь в клетке разумна. — Оу. — Удивился Мюррей. — То есть, Нортроп был прав? Это плохо. От последней фразы мне буквально захотелось пуститься в пляс. Я догадывался, что старый вояка Мюррей не питает особо теплых чувств к пацифисту Джереми, но чтоб настолько? — Да. Но это не главное. Ему, видимо, снесло крышу от радости, что он оказался прав… — И? — И он позволил Химе навешать себе на уши лапши. Благо, он к этому расположен. — Дальше. — Он начал что-то лепетать про мир с глубинниками, про то, что нам надо прекратить борьбу, и прочие бредни. А Химе вторила ему, с мерзкой улыбочкой на губах. А когда я попытался возразить ему, он кинулся на меня с кулаками. Мне пришлось бежать, но я запер его в блоке с Химе. — Вполне в его духе… — Пробормотал полковник, пропустив последние два моих предложения, и откидываясь на спинку кресла. Пару долгих минут, пока он пребывал в раздумьях, мое сердце трепетало: сработает? Не сработает? И, наконец, Мюррей заговорил. — А знаешь, он мне с самого начала показался… ненадежным. Толкал речи о том, что с безжалостным врагом надо мирится и брататься, что война — противоестественна человеку и прочую херню. Короче, засирал мозги мне и моим подчиненным. А теперь вы, док, открыли истинное лицо этого «гуманиста». Вернее сказать, капитулянта. — Возможно, впрочем, что та тварь просто обладает телепатическими навыками. — Пробормотал я, на всякий случай готовя план отхода. — Возможно. — Кивнул Мюррей. — И вам предстоит это выяснить, когда будете вскрывать ту тварь. Я еле сдержал улыбку. Конечно, это еще не победа, но уже близко. — А что будет с Нортропом? — Спросил я. Полковник наклонился ко мне, и в его глазах я прочитал, что волноваться не о чем. Что полковник Мюррей разберется со всем. — О, с тем, что он, по вашим словам сделал, предстоит разобраться. И поверьте мне, я приму все меры для этого. А пока свободны. И советую вам отдохнуть, доктор. Завтра вам работать с нашим потенциальным телепатом! *** Меня отвели в жилой блок, и, как обычно, заперли в моей комнате до подьема. Теперь я мог только ждать, оставив все Мюррею. Интересно, удастся ли Нортропу оправдаться? Я не знал этого, а гадать —дело недостойное ученого. Я плюхнулся на кровать, но сон не шел. Вместо него нахлынул приступ самокопания. *** Вот так вот я и оказался в ситуации, которую вы наблюдали в начале. Посреди ночи, с неуверенностью в ближайшем будущем. И с неуверенностью в том, есть ли у меня душа, или же я действительно бездушная тварь. Долбанная Химе! Долбанный Нортроп! И как они ухитрились заставить меня даже думать о таком?! Меня, всегда абстрагирующегося от этих, так называемых, «высоких» понятий! Но, все же, им это удалось. И вот я, прагматик, лежу, и рассуждаю о таких абстрактных материях! И знаете, в голову лезут не самые приятные мысли. Да, я отказался от человеческих слабостей для достижения своих целей. Да, я презрел человечность, выдвинув на первое место результат. Доказательством этому — вся моя жизнь, вся моя работа. И что же теперь? Значит ли то, что отказавшись от части, я отказался от всего? Значит ли это, что презрев человечность, я перестал быть человеком? Эти мысли, и многие, подобные им, кружились в моей голове. Время шло, а я так и не мог сформулировать ответ, прокручивая в памяти то, что я тогда наговорил Нортропу, те свои ориентиры, которые всегда освещали мой жизненный путь… И тут мой мозг словно пронзило: вот он, вот ответ! Среди всех тех фраз, которые я, распаленный, выпалил в лицо Джереми, скрывался он, ответ: «Есть душа, нет души — для результатов это не важно!». Действительно, имело ли это значение, если я всегда добивался своего? Настолько ли это важно, человечен ли ты, если достигаются поставленные цели? И вообще, помогла ли душа, если, конечно, она у них была, всем тем, кто попал на стол ко мне, бездушному мяснику, живому скальпелю?! Я криво усмехнулся. То-то же! И тут в дверь забарабанил дежурный. — Эй ты там, подьем! Через десять минут на выход! Работа ждать не будет! Я, погруженный в свои размышления, так и не сомкнул глаз до самого подьема. Черт, денечек будет тяжелым… Но зато я во всем разобрался. «И снова достигнута поставленная цель». — Усмехнулся я. — «Снова достигнут результат, и неважно, какой ценой». *** Я шел по коридору, а за мной топал мой конвоир. — Кстати, слышал, что Нортропа арестовали? — Внезапно спросил он. — Говорят, его обвиняют в измене, и что его отправят в Штаты для разбирательства. Я, пользуясь тем, что собеседник не видел меня, улыбнулся. Действительно, Мюррей разобрался со всем. Прагматизм одержал безоговорочную победу над наивным идеализмом. Моему положению в ИЦ теперь ничего не угрожало, по крайне мере, в ближайшее время. А еще впереди меня ждало увлекательное знакомство с внутренностями Химе. Определенно, день начинается просто великолепно!