Incarnadine Tulips

Не так давно, всего два-три года назад, человечество открыло совершенно новый вирус, вызывающий просто необъяснимую с точки зрения любой известной науки болезнь. И это до сих пор не исследованное толком заболевание вызывает самую настоящую истерию среди населения всех шести континентов. Первые случаи инфицирования были зарегистрированы далеко на Востоке, в одном из глубинных городков Японии. Поскольку эта болезнь берет начало именно там, она так и получила название – синдром Ханахаки. Пара слов, от которых начал содрогаться весь мир.       Сначала все это больше походило на чей-то глупый розыгрыш. Все до последнего верили, что это просто неудачная шутка какого-нибудь подростка, которому хочется пострадать во всеуслышание, чтобы все знали насколько ему плохо от одиночества. Однако спустя всего несколько недель этот вирус охватил собой всю страну, прокатившись по ней словно бы многометровой волной ужасающего цунами. И поводов для нарастающей паники вполне хватало. Дело в том, что по неизвестной причине тела заразившихся людей начинали претерпевать поистине необъяснимые изменения. Вследствие воздействия вируса в организме носителя могли прорастать цветы. Всевозможные. Всех изученных видов. Их листья начинали оплетать своими холодными руками легкие человека, а сами бутоны не щадя раскрывались прямо в легких. По началу это вызывает просто дискомфорт, как при легкой простуде; лишь легкое жжение в груди, которое можно перепутать со многими другими болезнями. Следующей стадией является кашель; тебе кажется, что легкие медленно распадаются на мелкие кусочки, медленно сгорая прямо за ребрами. А потом цветы начинают увядать, и опавшие листья ищут выход из судорожно сокращающихся органов. А выход только один – через дыхательные пути. И после этого начинается последняя стадия болезни: кашель, сопровождающийся разлетающимися повсюду лепестками. Возможно, это было бы даже романтично, если бы не было так до дрожи в коленках страшно. Ведь со временем цветов становится столько, что избавиться от них просто невозможно. Первые заболевшие так и не дождались своего спасения. Этот вирус сначала медленно, а потом все стремительнее и стремительнее сжигал непрожитые годы людей. Первые пару месяцев ученые даже не могли предположить, что может служить начальным толчком, отправным пунктом этого заболевания. Ведь не все инфицированные заканчивали борьбу с болезнью летальным исходом. Нет, были единичные случаи, чья болезнь словно растворялась, не оставляя после себя ничего, кроме лепестков, изредка окропленных кровью. Ровно через двести пятьдесят дней от регистрации первого случая, было сделано феноменальное открытие. Причиной всему служит неразделенная любовь. Как же это нелепо звучит: умереть в цветах любимого человека, страдая от безответной любви. А ведь исследования подтвердили догадки многих: каким-то невероятным образом внутри человека начали расти именно те цветы, что нравились их возлюбленным. Абсурдная ситуация. Казалось, будто бы человечество застыло в каком-то ужасном сне, который все никак не хотел исчезать. И потому пришлось незамедлительно искать лекарство, которое бы притупило, замедлило, или уничтожило болезнь. Но таких лекарств не было. Лечения было только два. Одно из них, по мнению дипломированных психологов и психотерапевтов, заключалось во взаимной любви. Они не уточняли: тот, кого так сильно любят, должен полюбить в ответ; или же это может быть новая взаимная влюбленность, которая бы перекрыла терзающие чувства. Второй же способ был до ужаса прост: хирургическое вмешательство, прерывающее как болезнь, так и безответные чувства. И тот факт, что нужно избавиться от части своей души, в которой заключена трепетная любовь к другому, не пугал уже никого. Все хотели просто жить. Жить. *** Небольшой черный автомобиль плавно скользил по практически безлюдным улицам, солнце уже давным-давно скрылось за облаками, после незаметно утонув в бескрайних железных джунглях. Из колонок, расположенных во всех концах машины, едва слышно лилась музыка, изредка прерываемая новостными вырезками. Диктор говорил что-то о погоде, спортивных матчах, очередной профилактике Ханахаки, передавал короткие приветы для тех, кто не спит, и ещё много разной чепухи. Этот еле слышный звук не мешал тем, кто удобно расположился в черных сиденьях, плавать на волнах Морфея, изредка открывая заспанные глаза, под которыми темнели синяки от недосыпа. Семь молодых парней ехали с очередного выступления в свое общежитие, которое могли уже спокойно называть домом. Намджун устало следил за темнотой, что тягучей рекой разлилась за окнами их автомобиля. Несмотря на то, что он, как и все, был жутко вымотан после встречи с фанатами и последующим выступлением, покрасневшие глаза упорно не хотели закрываться. Наверное, когда ты достигаешь своего предела, когда в тебе не остается и мизерной крохи сил, даже сон становится слишком сложным занятием. Хочется просто остановиться, перестать бежать вперед за достижением своих целей. Ведь бег отнимает феноменальное количество сил, которых и так нет, а ответственность, что лежит на его плечах, лишь осложняет все. Возможно, это ноша лидерства окончательно выбивает Нама из колеи. Ведь ему приходится отвечать не только за себя, за свои ошибки и проколы, но и за остальных ребят. Но ведь он никогда не терзал себя по этому поводу, никогда не хотел отдать эту должность кому-то другому или же все бросить. Нет, он видел, что каждый участник группы отдавал все свои силы ради исполнения их общей мечты: младшие по вечерам всегда пропадали в танцевальном зале, из которого их приходилось выгонять всем старшим по очереди. Джин и Хосок помимо своих тренировок, после которых едва ли можно назвать себя живым существом, успевали еще и заботиться об остальных. Один готовил на всех, понимая, что другие этого делать не будут либо в силу возможностей, либо в силу отсутствия необходимых навыков; другой же без раздумий доставлял все те кулинарные изыски адресатам, которых порой невозможно было вытащить со своих мест, будь то зал, располагающийся недалеко от общежития, или же студия, что находилась практически там же. Даже сам Джун вместе с Юнги на пару тратит ,наверное, половину своей жизни сидя в студии, создавая новые треки, сочиняя очередные строки или загоняясь до хрипоты в голосе, когда в миллионный раз зачитывает свои куски текста. Может из-за всего этого у лидера сейчас ощущение, будто он тонет в окружающем его мире, что серыми стенами давит со всех сторон. А быть может всему виной те два несчастных розовых лепестка, что он сжимает в своей ладони… *** Эта проклятая болезнь добралась и до Южной Кореи, тут же затянув нескольких айдолов в костлявые лапы сплетен и скандалов. Все журналы и газетенки так и пестрили различными фотографиями и заголовками: «Очередной айдол с неразделенной любовью», «Тайная жизнь знаменитостей – цветы и любовь на грани войны». От этих статей уже буквально выворачивало наизнанку. Каждый журналист будто бы считал своим долгом очернить как можно больше исполнителей. Возможно, Джуну следовало бы задуматься над тем, что его ждет, узнай все СМИ, но как раз это сейчас не было среди его приоритетных проблем. В первую очередь он не хотел расстраивать или пугать ребят, что так упорно продолжали работать. И ему пока удается держать все в секрете, ведь что тут трудного, да? Это же всего лишь болезнь, от которой можно вылечится, да и операция не занимает много времени и не требует много сил для восстановления. В конце концов все можно списать на обычную простуду или банальное растяжение связок и исчезнуть с поля зрения камер на несколько дней. Но он почему-то так не делает ни когда у них появляется несколько свободных вечеров, ни когда им дают небольшой отпуск на пару дней. Намджун даже сам себе не мог объяснить, почему же он так упорно отгоняет от себя мысль об операции. Ведь нет ничего легче, чем вырезать прямо из груди обвивающие его легкие путы, которые неумолимо с каждым днем все сильнее оплетали своими листьями все, что находилось там, за ребрами.       А ведь именно там должно быть и сердце, из-за которого все и началось. Глупое, неразборчивое сердце, которое даже после первого приступа этой ненавистной болезни продолжало надеяться на лучшее, на спасение, на гребаннуюблятьпожалуйставзаимность. Но со временем оно будто перестало качать кровь по венам, а вместе с тем и ненужные эмоции ушли в глубину души молодого парня. А вот оттуда все эти мысли достать было практически невозможно. Да он и не пытался.       ***       Первым обо всем узнает Мин, с которым лидер проводит больше всего времени. Все происходит как-то неправильно, слишком неожиданно. Сначала Нам просто в очередной раз засыпает в студии, где Юнги пишет новый бит, и все кажется вполне сносным и даже жжение в легких будто бы его отпускает.       Но вот уже спустя чуть более часа Джун резко просыпается от кашля, раздирающего его грудь, а с губ друг за другом слетают розовые лепестки, яркими пятнами застывая на черно-белых нотных листах.       Юнги смотрит на все это каким-то отсутствующим взглядом, после чего поднимается и с размаху бьет младшего прямо под дых, отчего тот заходится в новом приступе кашля, раскрашивая пол звукозаписывающей студии в розовый цвет. Сам же Шуга выходит из помещения, не сказав ни слова. А лидеру кажется, что весь его контроль рвется на лоскуты так же, как и лепестки, что опадают в его груди, не давая нормально дышать.       Старший репер возвращается через несколько минут, что Намджун замечает не сразу. Он просто сидит сгорбленный на стуле, уперев локти в колени и спрятав лицо в ладонях. За эти несколько минут Ким пытается восстановить дыхание, которое все еще остается рваным и «нестабильным», как сказали бы ему врачи. Мин молча подходит к своему лидеру, опускаясь перед ним на корточки, открывая бутылку воды, которую принес с собой. Пусть в его голове сейчас мысли путаются, гудящим роем летая в его голове, но это потом, в данный момент главное позаботиться о младшем, чьи руки страшно трясутся, а по виску медленно скатывается соленая капля.       Только почувствовав, как его руки оплетают другие, а в пальцы проталкивают холодную емкость с водой, Джун понимает, что в комнате он больше не один. Парень поднимает свои почти стеклянные глаза на Юнги, ища поддержки в мраморно белом лице напротив.       - Давно? – все, что слышит Ким от старшего, что сейчас сидит перед ним, поддерживая бутылку снизу.       - Где-то месяц, не могу точно сказать, - спокойно отвечает Нам, чувствуя, как вода немного гасит пожар в груди. В глазах Мина он видит появляющееся раздражение.       - А сказать никак? – почти рычит Шуга, стараясь немедленно успокоиться, чтобы не врезать Мону ещё раз, за то, что как обычно он все держит в себе. А ещё он пытается найти выход из ситуации. Он прекрасно понимает, что такого упрямого барана, как их лидер, подтолкнуть к чему-то и уж тем более убедить в чем-то против его желания просто невозможно.       - Я в порядке, - окончательно взяв себя в руки, говорит парень. И не понятно, кому он это старается доказать: своему другу или самому себе.       - Идиот, - безнадежно говорит тот, мягко положив свою ладонь на розовую макушку, слегка ее растрепав.       Как же все по-идиотски получается…       ***       Не сказать, что после раскрытия секрета хотя бы одному человеку, Джуну стало легче, но все же что-то поменялось. Казалось будто бы груз на плечах стал на самую малость легче. А от этого словно бы и идти становилось проще и дышать легче. И совершенно не важно, что цветов становилось с каждым разом немного больше. Ничего страшного, он справится, ведь он сильный. Он не может подвести ребят. Он не может упасть в глазах одного отдельно взятого человека, от взгляда на которого за ребрами начинает покалывать.       А в руках снова опостылевшие розовые лепестки тюльпанов.       Тюльпаны.       Они на самом деле так подходят такому человеку, как Джин. Как бы банально это не звучало, но их бутоны такие нежные, но вместе с тем такие прохладные. Вот старший из хенов стоит у плиты, пытаясь приготовить на сонную голову что-то вкусное остальным. А Нам тихо сидит за его спиной на подоконнике с, пожалуй, сотой чашкой кофе за эту неделю. Но он ничего не может с этим поделать: спать не получается из-за давящей боли в груди, но организм все равно продолжает требовать своего. Из-за этого Джун словно бы в нескончаемом лабиринте, из которого не найти выход.       А старший все продолжает нарезать овощи для его фирменных сэндвичей, поглядывая на лидера, который позади него отклонился на закрытое окно, зажмурив глаза и сжимая в пальцах кружку с остывающим кофе. Джина беспокоил болезненный вид младшего рэпера. У них у всех, конечно, в разгар подготовки к камбэку, было не самое пышущее здоровьем состояние, но что-то в Джуне заставляло напрячься и ждать чего-то.       - Мон, у тебя все в порядке? Ты выглядишь просто отвратно, - отложив нож на разделочную доску и на ходу вытирая руки, спросил Сокджин. Нет, все-таки что-то определенно далеко от понятия «хорошо».       Не ожидавший услышать так близко этот голос, Намджун вздрогнул, едва не выронив кружку, которую тут же подхватили руки старшего, и распахнул глаза. На мгновение Джину показалось, что он увидел в глазах напротив отчаяние и что-то еще, но эти эмоции настолько быстро проскользнули в глазах Нама, что могло показаться будто их и не было вовсе.       - Ничего, хен, все замечательно, я просто немного устал, - улыбаясь ответил парень, чувствуя тепло пальцев, что легли поверх его, аккуратно поддерживая кружку. Хотелось вечность так простоять, но ураган в легких не дал ему такого шанса, - Пойду что ли умоюсь, а то всю малышню своим видом распугаю.       С этими словами Ким не спеша направился в сторону общей ванной комнаты, предварительно оставив еле дымящийся напиток в таких же теплых руках Джина. Заставить себя идти медленно, чувствуя разгорающееся пламя, что нестерпимо разрывало ребра, выворачивая всю грудную клетку наизнанку, было практически невозможно. Но он должен был, ведь то, как смотрел на него вокалист, дало ясно понять: ставшая привычной маска непростительно треснула в самый неподходящий момент, приоткрыв дверь в распадающуюся душу Мона.       Уже в отдельной комнате, обитой белыми слепящими плитками, когда вода делала ванную почти звукоизолирующим местом, Джун дал выход эмоциям и чувствам. Глотка разрывалась от кашля и горела из-за, казалось бы, мягких, но таких жестоких листьев. Сердце заходилось в беззвучном крике о помощи, а пальцы сжимали ледяной кран, из которого хлестала холодная вода. Вздохнуть все никак не получалось, а позвоночник и ребра будто бы сильнее закрывали и сжимали легкие, не давая воздуху пройти. По щекам лились злые непроизвольные слезы.На краях некоторых лепестков Ким заметил кроваво-красные пятна, которые на белом полу смотрелись словно картина какого-нибудь художника-абстракциониста. А меж тем мир начал тихонько сужаться, чернея по краям.       Где-то на краю сознания он услышал знакомый голос и восклицание «Твою мать!», а потом чьи-то руки насильно заставили его выпрямиться, и прижали к твердой груди.       - Блять, дыши! Дыши, я сказал. Сука, давай, ну же, - громкий голос рычал прямо над головой, а мир вдруг вернулся на свое законное место, впустив вместе с собой воздух в судорожно сжимающиеся легкие. Дышать еще было тяжело и больно, но кислород достигал конечного пункта, а это значит, что жизнь продолжается.       - Все в норме, - прохрипел Мон, замечая боковым зрение волосы цвета свежей мяты.       - Я тебе, блять, дам «в норме». Еще один такой приступ, и если ты по счастливой случайности выживешь, я самолично отвезу тебя в больницу и положу на операционный стол. Или вы вдвоем решаете эту гребанную проблему или прямиком на больничную койку. Я заебался уже! – зло шипел Шуга, спиной опираясь на ванну, в которую все еще мощной струей падала вода.Такое утро определённо нельзя назвать добрым. И теперь Мина бодрит явно не чашка не выпитого кофе.       А лидер все продолжал смотреть на розовые лепестки тюльпанов, что лежали у них под ногами. Наверное, он должен радоваться, что любимые цветы Джина – это именно тюльпаны, а не розы, или там скажем, кактус.       Но сейчас самоирония и сарказм почему-то не спасали. Да и как это может помочь тогда, когда сердце медленно крошится серым пеплом туда, под ребра, где сейчас огнем обжигают легкие нежные цветы. Как вообще что-то может сгладить острые углы бьющей тебя реальной действительности, когда душа трещит, словно хрустальный кубок, упавший на твердый мраморный пол. В такие моменты начинаешь думать, что уже, наверное, ничто тебя не спасет. И от этого уже не больно, просто вместо сердца под грудиной пустота.       Как же так получилось, что он влюбился в старшего хена. Ведь они столько времени были вместе: долгие испытания стажировкой, нервы от неопределенности будущего, радость от первых побед и горечь первых поражений. Они всегда вместе заботились о младших, один – как лидер, второй – как самый старший. Джун всегда уважал Сокджина, прислушивался к его мнению, при этом оставаясь уверенным в некоторых вопросах относительно деятельности группы. Он даже сейчас помнит, как они вдвоем уговаривали менеджера дать им пару дней отдыха, так как младшие очень устали, да и они были готовы свалиться с ног. И он помнит, когда началась волна Ханахаки, как младшие, уже немного повзрослевшие, жались к их плечам в ожидании результатов, а Джин ободряюще улыбался Мону. Наверное, это и можно считать точкой невозврата. Именно тогда его чувства от дружеских начали плавно перетекать во что-то большее. Возможно, именно поэтому симптомы болезни проявились настолько поздно. Но все же они были, а это значит одно: безответная любовь.       Честно говоря, он даже не удивился, когда с его губ слетел первый лепесток. Нам тогда лишь отстраненно подумал, что эти цветы, пожалуй, теперь станут и его любимыми. Пусть это и больно. А чего еще можно было ожидать? Несмотря на все ухищрения начальства с фансервисом, бромансом и прочим, все они оставались всего лишь друзьями, пусть и такими близкими, как братья. И от этого становилось еще тяжелее. Не хотелось ломать то немногое, что было у них сейчас. Но по иронии судьбы это само начало ломать Джуна, рвать его на куски. И с этим уже ничего не поделать. Он правда думал, что справится. Он верил в это. До последнего.       После случая в ванной прошло всего несколько дней. В голове до сих пор периодически появляется разъяренное лицо Юнги, который просто до ужаса испугался, увидев младшего в ванной с широко распахнутыми глазами и синеющими губами. На секунду захотелось громко закричать, чтобы услышали все. Чтобы услышал тот, о ком так сильно переживает этот баран, решивший, что ему все подвластно. Мгновение растерянности, шока и недоумения и вот Мин матерясь прижимает к своей груди такого большого, но такого глупого лидера.       Нет, Шуга не был в него влюблен, не испытывал к нему сильных чувств. Просто Мон – это их стержень. Тот, кто всегда поможет, несмотря ни на что, ни на какие обстоятельства. Он готов горы свернуть и звезду с неба достать, лишь бы только всем членам группы было хорошо. Без него они сломаются. Просто разлетятся как карточный домик.       А сейчас их опора, за которую они любому горло перегрызут, сам покрывался мелкими трещинами. Пусть он лидер, ему тоже может быть тяжело, и все старшие это видели и старались помочь по возможности. И это действительно было важным и нужным, до определенного момента.       Просто однажды из Нама словно ушли все краски. Он также улыбался, одергивал младших и старался быть на подхвате у старших. Но иногда он словно уходил в свой мир, смотря в одну точку. И это начали замечать все. Просто Мину повезло первому узнать первопричину. И от этого становилось лишь страшнее.       Было желание подойти к Джуну и Джину, по очереди или сразу – не важно, и высказать все в лицо. Одному за излишнюю самоуверенность и заботу о группе, другому за бездействие. Хотя, будь он на месте старшего хена, возможно, тоже до последнего бы не верил в происходящее. А Сокджин так бы и продолжал верить в лучшее, если бы все не изменила обычная тренировка.       Еще после того утра вокалист начал чувствовать что-то плохое, интуиция буквально билась в сердце черным вороном, иногда бухая в самый низ от одного взгляда на посеревшего Мона, синяки под глазами которого начинали вызывать оправданные подозрения у всех в группе. Но лидер продолжал спокойно уверять всех, что это «просто усталость».       А потом во время очередного прогона танцевальной программы, вместо заученных слов из губ Джуна вылетели лепестки розовым дождем. Сначала никто даже не понял, что произошло. Даже на лице Нама читалось искренне непонимание. И вдруг он как-то резко начал оседать на пол, продолжая кашлять розово-кровавыми лепестками. Стоящий позади него Сокджин успел вовремя подхватить парня. В глазах Джина плескался страх. Он узнавал эти цветы, что срывались с потрескавшихся губ младшего. Это были его любимые тюльпаны. И как же сильно он их в этот момент ненавидел.       Едва поняв, что происходит, Мин тут же кинулся к выходу из зала, крича по пути: «Я за телефоном. Скорая! Срочно!» Его крики еще какое-то время отдавались от стен зала, отражаясь от зеркальных стен. В этот момент все проклинали правило «О запрете сотовых во время тренировок».       Младшие продолжали стоять и в шоке смотреть на то, как старший хен бережно укладывает лидера на пол, а его голову себе на колени. Поддерживая одной рукой его шею, другой Джин слегка гладил Нама по розовым прядям. Его пальцы дрожали, а сам он продолжал смотреть на парня, в чьих глазах плескались боль и отчаяние, губы дрожали, на их внутренней стороне виднелась кровь. Грудь Мона, подрагивая, поднималась и судорожно опускалась, а ритм движений постепенно замедлялся. Джун старался не закрывать глаза и смотреть прямо на хена. Он хотел ему сказать… Но слова все никак не находили выхода. Горло словно перетянуло железной цепью, из-за чего вместо звуков выходили лишь жалкие хрипы.       - Тш-ш-ш, не говори ничего, все будет хорошо… - тихо говорил Джин, тепло улыбаясь парню у себя на коленях, а сам пытался задавить панику, поднимающуюся откуда-то из-за сердца, - Врачи скоро будут здесь. Ты только дыши. Пожалуйста.       - Х…хен, что…? – начал было Чонгук, севший прямо там, где стоял. Вслед за ним на пол опустился и Чимин, пораженно смотря на то, как их сильный и храбрый хен, не двигаясь, лежит на полу. С его губ перестали сыпаться лепестки, а глаза упорно закрывались.       - Не переживай, Гукки. Все будет в порядке. Джун у нас самый сильный, если кто и может со всем справиться, то это он, - продолжал уверять всех старший. Он все также пропускал сквозь длинные пальцы волосы цвета распустившейся сакуры и старался не думать о том, что может случиться. Но одно он понимал кристально чисто – без Нама он не сможет. Просто не сможет. Не важно что: танцевать, петь, существовать. Если сейчас что-то произойдет, это финиш. Финиш, после которого нет дороги.       Он не знает, сколько прошло времени, когда вернулся Шуга или когда приехала машина скорой помощи. Он не может вспомнить как он оказался в машине рядом с Джуном. Все это словно выпало из его памяти. Будто это что-то совершенно неважное. Перед собой он видит лишь чересчур бледное лицо, закрытые глаза и кровь на губах. Эту картину словно выжгло у него на обратной стороне век.       А потом, когда их уже довезли до места, перед самым входом в больницу его ловит за руку Мин и не дает зайти следом. Он тащит его за собой и останавливается около лавочки, что стоит неподалеку. Старший смотрит на свои руки, в которых сжато несколько лепестков тюльпана. Юнги тихо вздыхает.       - Все как обычно пошло по пизде. Не думай сейчас ни о чем. Наш маленький лидер и не такое сможет пережить, - говорит он, прикуривая неизвестно откуда взявшуюся сигарету.       - Это тюльпаны, да? – голос Джина надломленный и будто бы безжизненный, - Гребанные тюльпаны. Отвратительные цветы. Ненавижу их.       - Успокойся. Джун как-то сказал, что после всего они тоже будут его любимыми цветами. А еще, что хорошо, что ты любишь не розы или кактусы, - горько усмехаясь, говорит Шуга, - Я сам узнал пару дней назад. Хен, ты ведь тоже его любишь, да?       - Видимо да. Ха, как вовремя я это понял. Черт… - крепко зажмурившись, произносит Джин.       - Ты знаешь, что будет? Все удалят.       - Знаю. Но ведь с этим уже ничего не сделаешь, так?       - Он так же говорил. Был уверен, что справится без нашей помощи. Видишь к чему это привело? Мелкие до сих пор в себя приходят. Тэ и Хосок сейчас повезли их в общагу. Уверен, они все разрулят. В конце концов, наша малышня уже давненько выросла. Пора бы и вам вырасти. Если у тебя появится этот сраный синдром, пожалуйста, иди сразу под скальпель. Второй раз мы этого не выдержим.       - Да. Хорошо.       ***       Всю ночь они просидели под дверями реанимационного отделения, за которым находились операционные. Они упорно ждали, но все почему-то затягивалось. Это стало порядком нервировать и без того раздраженных парней. Хотелось уже скорее увидеть младшего. Лишь утром следующего дня им навстречу вышел статный врач, немного в возрасте, и весь его вид вызывал уважение. Он сразу же направился к двум молодым людям, что под утро стали напоминать приведения.       - Операция прошла успешно. Мы удалили все стебли и бутоны растений. Возможно, ваш друг очнется в течение следующих двадцати четырех часов. Но вы должны знать. Могут быть осложнения. Цветы почти полностью оплели его легкие, это могло привести к повреждениям органа. Так что нужно ждать.       - А когда можно будет зайти к нему в палату? – спрашивает Мин. Он видит, что старший уже не здесь. Мысленно он уже сидит рядом с лидером.       - Можете уже сейчас, но по одному.       ***       В палате очень светло, стены невыносимо белые, а от запаха лекарств хочется скорее сбежать. Среди всего этого лежит Намджун, он словно лианами оплетен капельницами и проводками от различных приборов. На лице у него кислородная маска, а на шее белые бинты. Понимание приходит через несколько секунд – трахеостомия. Значит он не мог вдохнуть, он задыхался от любви к Джину, к нему. От этого сердце сильно сжимается, а душа разлетается на кусочки. Хочется обнять этого большого ребенка, их сильного и непрошибаемого лидера, мудрого не по годам парня; прижать к себе и больше никуда не отпускать, ведь это оказывается так больно. Даже думать о том, что он его оставит – почти физически невыносимо.       Сокджин тихо садится в соседнее кресло и осторожно берет Мона за руку. У него сейчас просто нет сил думать, рассуждать, жалеть, что все произошло так. Он с трудом держит глаза открытыми, а в конце и вовсе сдается, мирно засыпая в кресле.       Джун жив. Джин его никогда не отпустит. Это главное.       ***       Следующее утро наступает довольно быстро. Солнечные лучи попадают прямо в глаза, что и будит старшего. Оторвав голову от кровати, он понимает, что всю ночь просидел в кресле, сжимая руку Нама. Спина ужасно затекла, но это не суть. Важно то, что Намджун выглядит гораздо лучше, чем прошлой ночью.       В этот момент рядом стоящий прибор издает противный пищащий звук, а потом спокойно продолжает работать. Джин сначала ничего не понимает, и даже немного пугается, но потом он видит, как ресницы Мона мелко дрожат, а мгновение спустя на него смотрят темные омуты. В глазах читается облегчение и радость с налетом грусти. Лидеру все еще тяжело двигаться после наркоза, но он стягивает с лица маску и едва слышно шепчет:       - Хен… Кажется операция не помогла. По-моему, я все еще люблю тебя, - ему сложно поднять голову, поэтому все что он делает – это слегка поворачивает ее в сторону старшего.       Тот устало улыбается и поднимается со своего места.       - Это хорошо, иначе бы мы скоро поменялись местами.       Розовые губы слегка касаются белых, обескровленных, сухих, оставляя на них их первый поцелуй. В этом прикосновении столько нежности и любви, что у Нама, кажется, снова начинает кружиться голова.       - Хен, я теперь так люблю тюльпаны.       - Не говори при мне о них больше. Я их ненавижу. Они чуть не забрали тебя.       - Не говори так, хен, - как всегда улыбаясь шепчет младший, - Это самые лучшие цветы. Это ванильно, но они такие же нежные и прохладные, как твои губ…       Его прерывают на середине слова, не дав договорить. Джин целует отчаянно, выплескивая все те эмоции, что таились сейчас в его душе.       - Прости меня. Я как обычно слишком медленный по сравнению с тобой, даже думаю медленно. Знаешь, я бы не смог жить без тебя…       А за окном ярко светило солнце, окрашивая своими длинными теплыми лучами мир двух людей во всевозможные цвета. И пусть ради того, чтобы быть вместе им пришлось пройти через боль и страх, в конце концов они будут счастливы. Теперь уж точно. Always yours, Sayana