Не могу сказать "прощай"

      — Генерал Синдулла…       В подземном бункере душно. Под низким потолком закреплены светильники, половина из которых не работает. Мерно гудит оборудование.       Чам Синдулла, как всегда, суров и решителен; его речь отрывиста и кратка. Оранжевая кожа в преддверии боя стала почти красноватой, сильнее оттеняя узоры на лекку.       Как он прекрасен… особенно теперь.       Нума заворожённо глядит на своего командира, не в силах отвести глаз.       Нельзя позволить ему лететь в этот бой с экипажем повстанцев. Ничем хорошим это закончиться не может — ни для Рилота, ни для него… ни для неё.       — Разрешите обратиться, — чуть громче шепчет она.       — Что ещё? — резко поворачивается Чам.       — Генерал Синдулла, — Нума впервые за долгие годы срывается на тихий плач, — прошу вас, останьтесь в командном пункте!..       Он сердито глядит на неё из-под высоких бровей.       — Моя дочь в имперском плену. Её там унижают и мучают. А я в это время буду отсиживаться здесь и раздавать приказы?       Его дочь.       Нума младше Геры, пусть и всего на пару лет. Чам до сих пор хранит верность её погибшей матери, хотя с тех времён прошла целая жизнь.       Как же неловко и глупо всё получается…       — Как тебе не стыдно! — отрезает он.       — Простите, генерал Синдулла, — шепчет Нума и опускает голову, будто получила пощёчину.       Бирюзовые лекку сами собой складываются в отчаянный жест, понятный только своим: я люблю тебя.       Чам замечает это и возмущённо приподнимает брови: похоже, неожиданное признание лишь сильнее злит его.       — Ты остаёшься здесь, — чеканит он; его слова звучат, как приговор. — Тебе не место в бою рядом с командиром после такого недостойного поведения.

***

      В бункер на ощупь спускается Кейнан Джаррус; за ним следует Сабин. Оба мрачны донельзя.       — Чам, нужно лететь, — тяжело выдыхает джедай. — Нас вот-вот атакуют.       — Они решили напасть первыми?! — тви’лек рывком встаёт с кресла, грозно сверкая глазами.       — Похоже, что так… — тихо отвечает Джаррус и трогает за плечо свою спутницу.       — Сабин, ты остаёшься здесь.       — Я тоже хочу с вами, — жалобно возражает она.       — Нет, — Кейнан столь сурово качает головой, что сердце Нумы пропускает удар. — Всё уже не так, как раньше, Сабин. Это будет настоящая бойня… Хотя бы кто-то из наших должен остаться в живых, чтобы после выйти на связь с остальными.       — Да, дитя моё. Оставайся здесь… с Нумой, — неожиданно благодушно изрекает Синдулла.       — Удачи вам, — мрачно отзывается девушка, почти не поднимая глаз.       Нума украдкой вытирает слёзы, глядя в спину командиру, уходящему на верную смерть.       Он даже не попрощался, не отдал никаких распоряжений напоследок… Неужели его могла так сильно оскорбить чистая, преданная, отчаянная любовь?       …Люк в потолке закрывается, оставляя девушек в бункере — каждую наедине со своим горем.       Обеих бросили здесь, отстранили от боя; только одну из них унизили, чтобы спасти, а другую — спасли, чтобы унизить. Разница, если вдуматься, не так уж и велика.

***

      Где-то очень далеко гремят взрывы — долго, упорно… Похоже, Джаррус не лгал и не преувеличивал: там, наверху, действительно творится настоящая бойня.       — Сабин, — робко спрашивает Нума, не в силах больше выносить молчание. — Они ведь вернутся?..       — Не думаю, — чужим, слишком взрослым голосом отзывается мандалорка.       Нума сжимается в плотный комок.       Любовь и боль долгие годы соревновались в её душе — по мере того, как вспыхивала и гасла надежда. А теперь они сливаются воедино и захлёстывают волной маленькое мужественное сердце.       Надеяться не на что. Он не вернётся.       И когда всё закончится так, как закончится, — здесь, под землёй, ещё долго и безудержно будет плакать она — скромная, милая, преданная… любящая соратница.