Thinking out loud

      — Темнеет. Нужно развести огонь, — с этими словами малоизвестный, не раскрывший свой талант в нашем мире ученый Уилсон Персиваль Хиггсбери стал готовиться к наступлению темноты, собирая хворост. Мороз нещадно обжигал руки Уилсона, не раз думавшего о паре руковиц, которые ему бы сильно сейчас пригодились. Это уже его шестая зима. Хиггсбери не раз проклинал этот мир, мешавший ему в поиске выхода: то внезапный дождь размоет все его записи и чертежи, сделанные углем на папирусе, то прибегут какие-нибудь существа, жаждущие отведать человеческую плоть. Многие бы на его месте сдались и приняли бы свою судьбу, но ученый думал иначе. Он поклялся самому себе, что найдет выход из этого треклятого места, из этого ада, где жизнь просто не имеет никакого смысла. Здесь ты не стареешь, не болеешь почти не чувствуешь боли. Но это только усугубляет ситуацию: ты не можешь умереть сам, своей естественной смерть, которая стала бы тут спасением. Здесь ты умрешь по правилам: либо от голода, либо от холода, либо от существ. Суицид здесь не работает, Уилсон уже проверял, и не один раз. Он пытался повеситься, но какой бы прочной не была веревка, она все равно рвалась. Он пытался вскрыть себе вены, но любой острый предмет «чудом» ломался, не причинив ни малейшего вреда. Была даже попытка умереть от бумеранга! Это было единственное оружие, которое могло покалечить ученого. Но когда тот был на волоске от гибели, бумеранг, возвращаясь, пролетал мимо него. Все это доводило бедного Хиггсбери «до белой ручки», но сделать он, увы, ничего не мог.       Собрав на небольшой полянке все необходимое, Уилсон Персиваль, закинув все в рюкзак, направился в сторону своего лагеря. Потратив максимум десять минут на ходьбу, он подошел к неприступным каменным стенам. Протиснувшись через узкий лаз между стен, ученый оказался в своем «жилище». Здесь, казалось, было все для жизни: кострище, наполненное выгоревшими углями и пеплом; множество сундуков вдоль одной из стен; холодильник с большим запасом еды; научная машина, тихо гудевшая в углу; теневой манипулятор, поражавший своей загадочностью; казан, стоявший посреди лагеря, в котором медленно готовилась еда. За стеной возвышалось сооруженное живое существо, неизвестное Уилсону, прозванное в шутку «гончиус-стрелятиус», наблюдавшее за своим создателем единственным неморгающим глазом, отчего, порой, становилось жутко. Но несмотря на обилие всевозможных вещей, ученому постоянно казалось, что чего-то не хватает.       Быстро закинув в кострище хворост, Уилсон разжег костер и протянул обмороженные руки. Тепло костра согревало замерзшие конечности ученого, Разгоняя кровь по жилам, отчего руки неприятно покалывало. Положив одно бревно у костра, Хиггсбери сел на него, подтянув рюкзак. Немного повозившись, ученый с неким трепетом выудил оттуда кроличье мясо и тыкву не первой свежести с нацарапанным лицом. Наколов свой ужин на палку и поднеся его к огню, Уилсон посмотрел на тыкву:        — Ну что же, друг мой, сегодня нам, считай, повезло. Теперь мы обеспечены мясом на 5 дней, если будем расходовать его разумно, — начал свой односторонний диалог Уилсон, — к счастью, у нас есть еще запас овощей, которые были заготовлены ранее, поэтому мы можем заняться более полезным делом, как поиски из этого места…- последние слова ученый проговорил с некой злостью и отвращением. Его собеседник лишь слегка качнулся от дунувшего морозного ветерка, как бы давая бедному приятелю положительный ответ на его размышления.        — Вот-вот, я тоже считаю, что не стоит тратить время и начать это в ближайшее время. А сейчас стоит передохнуть. Как говорится у русских: «Утро вечера мудренее»…       С этими словами ученый положил второе бревно вплотную к первому, расстелил на них сшитую из кроличьих шкурок «простыню» и, перекусив, улегся на «кровать», укрывшись утепленной толстовкой. Но несмотря на сонливость, Уилсон не мог заснуть. Ворочаясь, он сбил с бревна своего приятеля и товарища, от которого откололся небольшой кусочек.        — Ой, прости. Надеюсь, этого больше не повторится, — с этими словами он поднял тыкву со снега и лег обратно с ней в обнимку. Подняв взгляд к небу, Хиггсбери внутри был очень огорчен, что на небе не было ни одной звезды, которая могла бы сейчас вселить в него хоть какую-то надежду.        — А знаешь, я тут подумал…- вновь начал Уилсон, повернувшись к тыкве, — я здесь нахожусь так долго. Все камни поблизости я раздолбил, срубил бесчисленное количество деревьев, убил множество существ… А что будет, если я сожгу все леса, сотру в порошок все каменные породы и истреблю всех зверей… Закончится ли этот кошмар? — Это всего лишь мысли, но как они наполнены страхом и волнением.       Но собеседник ничего не ответил, лишь смотря на Уилсона своими неживыми выцарапанными глазами. Вздохнув, ученый поставил тыкву возле бревен, после чего перевернулся на другой бок и с наступлением полной темноты провалился в желанный сон… ***       В это время в далекой части этого мира на теневом троне восседала сгорбившаяся фигура высокого человека. Перед ним на черно-белой мраморной плитке стоял небольшой столик на трех изломанных ножках, такой же черный и изогнутый как и трон. Над гладкой поверхностью стола левитировал стеклянный шар, отражавший все происходящее в мире выживающего ученого. Максвелл с неким интересом наблюдал за самой живучей куклой в своей истории. Это было то, что он искал многие годы: человек, непоколебимый тяжелыми обстоятельствами, пусть и падавший иногда духом. В любом случае, он был намного лучше предыдущих марионеток, что не проживали даже первой ночи, не прислушавшись к совету Максвелла.       Когда ученый только появился в этом мире, он уже поразил фокусника своей прытью и быстрым анализом ситуаций. С самого начала Максвелл знал, что он уж точно не пропадет до зимы. Но ученый не только подтвердил его уверенность в своих способностях к выживанию, так еще и показал свою недооцененность, прожив зиму с очень малыми потерями. Этот молодой человек прекрасно подходил для замены Максвелла на троне. Конечно, Уилсон уже однажды неудачно попробовал пройти приключение, но это абсолютно не расстраивало Максвелла. Даже наоборот, эта дверь заставила Уилсона поверить, что далеко за ней находится выход, такой долгожданный и желанный. На это мнение фокусник лишь посмеивался, не смея развеивать мечты ученого: это было ему на руку.       — …А что будет, если я сожгу все леса, сотру в порошок все каменные породы и истреблю всех зверей… Закончится ли этот кошмар? — послышался из шара риторический вопрос выживающего, который даже на задворках своего сознания не подозревал о слежке. Максвелл задумался, нахмурив брови и скривив рот. Через несколько мгновений он впился пальцами в подлокотники трона (это было одно из немногих действий, которые он мог делать, будучи прикованным к этому проклятому стулу) и поднял голову вверх.       -Мистер Хиггсбери… Если бы было все так просто, я бы сделал это уже давно. Но они не дадут нам свободы: я слишком хороший хозяин этого мира, а вы — слишком хороший выживающий. Они сделают все, чтобы вы жили и барахтались в этом мире, что уже сделали со мной…- Ответ не был услышан, о чем Максвелл знал. Сгорбившись сильнее, он опустил голову, чтобы тени не видели одинокую слезу, проскользнувшую по его морщинистой щеке и шее, спрятавшись за мохнатый ворот его убитой временем шубы.

Это был один из немногих моментов, когда Максвелл говорил правду. Они никогда не отпустят их, пока не наиграются.