Голоса травы

Домик загородом, тихие рассветы, покрытая росой трава под босыми ступнями — всё это похоже на картины, украшающие галереи, или строки дамского романа, но никак не на реальную жизнь. Мейсон цепляется пальцами за дверной косяк — она всё ещё не привыкла к тому, как солнце красит небо по утрам в оранжевый и розовый. Девушка хватает со стола камеру и выбегает на улицу; широко распахнутые глаза с детским восторгом впитывают красоту, а палец без устали жмёт на кнопку. Ранний воздух свеж, чист и прохладен — у неё кожа становится гусиной, а ветер тянет игриво за подол ночной рубашки. Мейсон улыбается искренне, её разрывает изнутри состояние эйфории, кажется, что ещё немного — и она лопнет, просто взорвётся, забрызгивая всё вокруг искрящимся счастьем. Девушка бредет вперёд, останавливается у яблони, что зацвела не так давно, и фотографирует, ведёт кончиками пальцев по шершавой коре — мерещится, что чуть тёплая, словно морда Конга, когда они на проклятом острове были. — Ты же простудишься, хоть бы оделась, — доносится из-за спины ласковый голос. Мейсон стремительно оборачивается — фотоаппарат сохраняет фото Джеймса, вышедшего следом за ней с вязаной кофтой в руках. Ладони у мужчины сухие, сурово-мозолистые, с мелкими трещинками, ладони, которые обнимают нежнее всего, и кофту на плечи девушке набрасывают так заботливо, что в грудной клетке что-то тянет больно-сладко. Мейсон упирается затылком мужу в плечо и камеру разворачивает неловко — нажатие, щелчок, фотография сделана. Джеймс целует девушку в висок, зарывается носом ей в волосы. Мейсон пахнет травяно-цветочно, по-живому так, и кожа у неё горячая — напоминает о том, что оба выжили, вырвались из ада. Девушка по-прежнему снимает (фото с острова запрятаны подальше, ни слова о нём с губ не было отпущено), а дома — один с половиной этаж, если чердак считать — пахнет древесиной, и огонь в камине трещит уютно. Мужчина вертит золотой ободок кольца, сплетает свои пальцы с пальцами Мейсон, и она фотоаппарат вынуждено опускает, жмурится подобно кошке. У них за плечами всего год семейной жизни, зато уверенности друг в друге как у давно женатой пары — экспедиция многому научила. Мейсон отстраняется, тянет Джеймса обратно к дому, произносит с озорной улыбкой на губах: — Я ведь много разных растений засушила! Нужно чайник поставить и заварку составить. Уверена, получится потрясающе, — девушка руку его выпускает и уносится скорее вперёд, энтузиазм из неё так и плещет, а пятки уже черны от земли. Мужчина с усмешкой — «как ребёнок, честное слово» — идёт следом, запуская ладонь в волосы. Он на мгновение поворачивается и смотрит на рассвет; солнце из-за горизонта почти выкатилось, листва и трава шуршат приветливо, по-родному почти что. Джеймсу думается, что, пожалуй, он об экспедиции всё же не жалеет — иначе не было бы этого домика в сельской местности, не было бы Мейсон, что гремит посудой внутри, не было бы множества их совместных фотографий. Не было бы ничего — и мужчина улыбается, исчезая в дверном проёме; чайник уже начинает пыхтеть, готовый вот-вот закипеть.