F63.9 // точка невозврата

— Медицинское знание, как вы уже знаете, тесно связано с основными фундаментальными науками — физикой, химией, и особенно, с биологией. Коснёмся, для начала, вопроса соотношения медицинского знания и биологии. Тихий шёпот, смущённые, еле различимые смешки на пару с шуршанием страниц толстых тетрадей время от времени прокатываются по заполненной аудитории. Сквозь неплотно занавешенные жалюзи пробиваются солнечные лучи, застывшие на паркетных полах, старых излинованных царапинами деревянных столах, бледной тоненькой ручке тёмноволосой девушки, сидящей третьей от окна на четвёртом ряду. В воздухе плавно летает пыль с подоконников и шкафов, которая в этих самых лучах почему-то выглядела завораживающе-волшебно. — …Вместе с тем, медицина и биология включают в себя разделы, лежащие вне этого общего поля. Так, в систему медицинского знания входит психиатрия. — мужчина делает небольшую паузу, пробегаясь взглядом по маленьким карточкам, на которых составлены темы и материал его лекций. — Советую вам, молодые люди, записать это. Такой вопрос совершенно точно будет в тесте. Снова послышались тихие перешёптывания и шуршания, которые успели стать обыденными и такими привычными и которые даже не раздражают. Молодой профессор пробегается взглядом по своим записям, отмечая про себя, что будет говорить далее и на чём стоит акцентировать внимание студентов. Он тихо усмехается про себя, думая, что с первым курсом всегда поначалу так. Так непросто. Они или записывают всё подряд, неспособные вычленить из получаемой информации главного, или не записывают ничего, наивно полагая, что предмет необязательный и что сдать его будет проще простого. Вторая категория всегда умиляет Хаула этой своей наивностью. Плавным движением кладёт верхнюю карточку на стол за ненадобностью и терпеливо ждёт, когда все присутствующие допишут материал. А пока те пишут, мужчина лениво пробегается взглядом по ученикам, стараясь найти одного конкретного. Но не находит. Удивлённо вскидывает брови и уже хочет спросить, знает ли кто причину отсутствия студента, но тут же решает, что сейчас не следует придавать этому большого значения, хотя очень хочется, если честно. Вместо этого блондин снова возвращает взгляд к своим записям. — Кстати говоря, — снова пауза, нужная для того, чтобы правильно сформулировать мысль, — психиатрия исследует область явлений, лежащую в пределах специфически человеческой и надбиологической реальности — психической. — Сенсей, это тоже будет в тесте? — спрашивает та самая тёмноволосая девушка с четвёртого ряда, сидящая третьей от окна. — Нет, не будет. — говорит он со смешком, растягивая губы в приторно-сладкой улыбке. — Это я так, для общего развития. — поправляет сползший рукав рубашки, снова закатывая его до локтя. — Про психиатрию вам расскажут в следующем году, на другом предмете. — Сенсей, а в следующем году вы будете у нас что-нибудь вести? — доносится с предпоследнего ряда тоненький девичий голос. Голос очередной воздыхательницы. Мужчина снова усмехается и собирается расстроить своим ответом женскую часть аудитории, но не успевает: в дверь тихо постучали. По инерции поворачивает голову в сторону звука и удивляется уже второй раз за день. — Извините за опоздание. — в дверях стоит запыхавшийся, тяжело дышащий, растрёпанный мальчишка. — Можно войти? — держит в руке чёрный рюкзак за одну из ручек и, пытаясь привести дыхание в норму, выжидающе сверлит профессора взглядом. Хаул хмыкает и смотрит на наручные часы с чёрным кожаным ремешком, купленные около года назад где-то в пригороде Германии, и как-то удрученно вздыхает. Опоздал больше, чем на половину пары. — Ну чтож, проходите, раз пришли. Опоздавший молодой человек заходит в помещение и спешно — чтобы не отнимать ещё больше времени — занимает своё место на втором ряду, доставая по пути тетрадь и пару ручек. Мужчина же задумчиво почесывает затылок и с забавной полуулыбкой обращается к присутствующим: — Так, на чём я остановился? — На следующем занятии возьмём филосовско-этический аспект медицины. Тема большая и важная, советую не пропускать. — Хаул тянется за бутылкой воды, стоящей недалеко от него. — Все свободны. — медленно откручивает крышку и делает пару жадных глотков, кажущейся сейчас сладкой, воды, прикрывая глаза. В горле совсем пересохло за полтора часа лекции, а впереди ещё три. К концу дня оно будет неприятно саднить. Эта мысль заставила поморщиться и удручённо вздохнуть. Молодые люди суетятся, стараясь как можно быстрее собраться и покинуть помещение: как-никак их отпустили на целых пятнадцать минут раньше, что означает, что они могут без особых проблем попасть в столовую и без длиннющих очередей купить себе обед, и, конечно же, занять себе любой свободный стол, а не перекусывать на ходу. Кохаку же, в отличие от всех, нарочно медленно складывает свои вещи обратно в рюкзак (кладёт по одной ручке в пенал, умело делает вид, что тетрадка никак не хочет помещаться в сумку), неспешно застёгивает его, потягивается, поправляет рукава тёмно-синей клетчатой рубашки — словом, тянет время, чтобы выйти из аудитории последним. Или не выйти. Тёмноволосый закидывает рюкзак на плечо и как-то лениво, медленно спускается по лестнице, смотря себе под ноги. Подходит ближе, чем следует, но дальше, чем хотелось бы обоим, заглядывает — Хаул готов поклясться — прямо в душу, но на самом деле всего лишь в глаза. — Привет, — тихо, но уверенно, с непринуждённой улыбкой на губах в придачу. После этого блондин не уверен, что хочется злиться на него. — Здравствуй, — ленивыми движениями тонкие пальцы закрывают бутылку, ставя её обратно на деревянную поверхность стола. Хаул выжидающе-внимательно смотрит на Нигихаями. Последний же думает, что это не самый приятный взгляд из всего арсенала блондина, ведь именно он заставляет тёмноволосого повести плечом и, слегка склонив голову вниз, посмотреть в пол, как бы признавая свою провинность. Тишина огромным бетонным блоком упала на плечи обоих и начала болезненно давить. От неё становилось неуютно (прямо, как от взгляда Хаула), и Хаку старательно подбирал в голове нужные слова, чтобы побыстрее рассеять такое противное молчание. Только вот получалось так себе. Одно простое тихое "извини" на выдохе — всё, что удаётся извлечь из себя. Нагихаями поджимает губы. Он понимает, что этого совсем недостаточно, что извинение должно было быть другим, более полным, развёрнутым, не состоящим из одного слова, и уже хочет что-то добавить, но не успевает. — Я волновался. — такое холодное и серьёзное, что Хаку кажется, что температура в помещении действительно понизилась на пару градусов. Слова эхом прошлись по помещению, отражаясь от стен, и повисли в воздухе, создавая неприятное ощущение отчуждённости. От прежнего Хаула не осталось и следа. Сейчас перед студентом стоит совершенно другой человек — взрослый мужчина, профессор университета, который не нанимался нянчиться с уже давно выросшими детьми. И улыбаться перед этим Хаулом совсем не хочется. Как и просто находиться рядом. — Не стоило. — Хаку переминается с ноги на ногу. — Я в порядке. Стыдно. Неуютно. И снова стыдно. Хаку хмурится и всё ещё не решается поднять взгляд на преподавателя. Приятно, конечно, когда за тебя волнуются, но неприятно заставлять волноваться — доставлять лишние неудобства итак занятому человеку. — Я вижу. — устало произносит блондин на выдохе и молчит пару (долгих) секунд, будто решая что-то в своей голове. — Думаю, я могу закрыть глаза на эту маленькую неприятность, — уже более мягче, Нигихаями даже удаётся уловить в его голосе проблеск улыбки, чему невероятно рад, –но только при условии, что причина для неё была действительно важной. — Очень важной. Хаул вскидывает брови вверх в удивлении. Интригующе. — Тем лучше. — кивает головой, как бы в подтверждение слов. — Расскажешь? Хаку сначала теряется: думает, что блондин просто прикидывается ничего не понимающим дурачком, специально, будто отыгрываясь, и уже хочет начать возмущаться, как поднимает голову и встречается со взглядом пронзительно голубых глаз, в котором читает искреннюю заинтересованность. И понимает: забыл. Кохаку усмехается, хотя очень хочется рассмеяться в голос, и ставит рюкзак на пол, присаживаясь на корточки, начиная искать в нём одну крайне важную вещь, из-за которой он и попал во всю эту не самую приятную ситуацию. Поиск не занимает много времени, и уже через пару секунд он встаёт, выпрямляясь, и протягивает профессору небольшую плоскую, прямоугольную вещицу, замотанную в подарочную упаковку. — Что это? — Твой подарок. — Мой по?.. — тут его осеняет, и Хаку готов поклясться, что это лучший момент за сегодняшний день: быстрая смена эмоций на лице преподавателя вызывает у него восторг, а появившийся на щеках румянец и вовсе доводит до точки невозврата. Нечасто получается смутить Хаула. Если быть честным — это первый раз. Но Нигихаями обещает себе, что далеко не последний. Борясь со смущением, блондин берёт протянутый ему свёрток одной рукой, другой же прикрывая покрасневшую часть лица, и рассматривает цветную обёртку приятного, нежного цвета. Именно такого, какой ему и нравится. Всё-таки Кохаку очень внимательный мальчик. Его очень внимательный мальчик, который запоминает даже немыслимые мелочи и малозначимые даты. Аккуратно, стараясь не повредить бумагу — по некоторым причинам её слишком жалко портить, мужчина медленно, дразня себя ожиданием, ведь так интереснее, открывает предназначенный ему подарок и застывает в изумлении. Новейший диск с песнями знаменитой утаите — «REOL» — любимейшей исполнительницы. И когда только узнал? Хаул переводит взгляд с подарка обратно на юношу и смотрит всё с тем же изумлением. — С днём рождения. — голос переполнен плавностью звуков и той нежностью, нотки которой Хаулу удаётся распознать только когда они наедине, а уголки губ подняты вверх в лёгкой, почти невесомой, улыбке, подобной весеннему солнцу — в этом весь Хаку. Блондин чувствует, как непроизвольно краснеет сильнее, и ничего не может с этим поделать. Его очень внимательный мальчик превзошёл сам себя и подарил ему нескольким больше, чем считает. И это становится причиной полюбить день своего рождения чуть больше. Хаул смолчит о том, что ещё в прошлом году сделал предварительный заказ диска и получил его один из первых вместе с автографом певицы. Лишь улыбнётся, как умеет только он — приторно-сладко — и ласково коснётся рукой тёмной макушки, поглаживая по мягким волосам. — Дурашка.