Protege Moi

— Я уже не помню, когда ты в последний раз играл. Митч улыбнулся, услышав это. Пальцы не перестали нажимать на клавиши, пробуя разные аккорды, и подбирая нужные, но мысли уже были сосредоточены далеко не на инструменте. — Да, нашёл какой-то старый нотный альбом. Ты, наверное, вчера тут оставил. Эта мелодия просто засела у меня в мозгу, ничего не могу поделать. Я прямо-таки должен её доработать, — мысли Грасси снова вернулись к пианино, а пальцы пробовали уже другой вариант аккомпанемента к написанной простой мелодии. Парню не хотелось просто так оставлять её, он физически не мог себя заставить сделать это. — Что за альб… — Скотт быстро подошёл к пианино. — Ты уже настолько доработал, что я даже её не узнал, — ответил побледневший парень, увидев знакомые ноты. — Ты просмотрел весь альбом? — Нет, остановился на первой, не могу переключиться. Когда ты вообще собирался рассказать, что у тебя так много готовых песен? — Митч выглядел грустным и обиженным. Он даже перестал играть, потому что от мыслей о том, что от него что-то скрывал его лучший друг, ему было плохо. Он думал, что у них нет секретов, по крайней мере, со стороны Скотта. Что же, оба ошибались. Трясущимися руками, блондин забрал альбом из подставки, сминая его в руках. — Это личное, извини. Ты не должен был видеть, — ответил парень, и пошёл в свою спальню, чтобы спрятать подальше ненавистную вещь. К сожалению, уничтожить он её не решался, поэтому, аккуратно расправив альбом, насколько это было возможно после уже не первого раза таких сжиманий, он засунул его подальше в один из ящиков стола, надеясь, что потом его не найдёт. Хотя он всегда находил. — Скотт! В чём проблема?! Я думал, мы доверяем друг другу, — почти прокричал Митч, забегая в комнату вслед за Скоттом. Ему было больно, это всё выглядело как предательство. И это было предательством. — Послушай, я знаю, что это не то, что ты от меня, возможно, ожидал, но пожалуйста, оставь это. Это слишком личное, — блондин почти умолял, смотря в глаза друга, который выглядел так, будто вот-вот заплачет, а в его голове было только: «Если ты будешь плакать, я умру. Пожалуйста, забудь. Иначе я тебя потеряю». Митч же чувствовал, будто его кинули. Кинул, предал, тот, от кого он никогда этого не ждал. Тот, кто всегда был рядом, и спасал, если предавал кто-то другой. Тот, кто всегда был верным. Видимо, не всегда. Что же, похоже, не только Грасси многое скрывал. Но парень не мог сказать нет, глядя в голубые глаза. Он будет умирать внутри, но сделает так, как этого хочет Скотт. — Как скажешь, — Митч просто вышел из комнаты. В голове всё еще крутилась песня. Ему хотелось доделать её, довести до совершенства, даже если это никто не услышит. Только нужно сделать так, чтобы это не услышал и его любимый предатель друг. А Скотт просто стоял, опираясь на тот же стол, и собирал остатки своей души воедино. Потому что кто он без своих песен, без своей любви, без Митча?

***

Для Митча стало нормой спать по 3-4 часа в сутки, и с каждым днём это время сокращалось. Не показывать, что что-то изменилось, жить как всегда, только с постоянно звучащей в голове песней. Каждую ночь, как только Скотт засыпает, идти в комнату с инструментами, и пытаться добиться идеального звучания. Пока что не получалось. Уже несколько недель и несколько банок с тональным кремом не получалось. Получалось только замечать обеспокоенные взгляды Скотта, когда у Грасси внезапно начинала кружиться голова, или когда он смотрел на ещё больше выпирающие кости друга во время переодевания. На эти взгляды Митчелл только мило улыбался, прожигая почти чёрными глазами, и радовался, что были только взгляды, не вопросы. Иногда им обоим казалось, что они сходят с ума. Митчу, когда его синяки под глазами и серый цвет лица не скрывали уже даже несколько слоёв макияжа; когда очередной вариант песни уже не давал поспать и тех трёх часов, сокращая сон до нескольких чашек кофе за ночь; когда он думал, что лучше бы он не заходил в ту комнату, не брал в руки тот чёртов альбом. Скотту, когда он видел отсутствующий взгляд друга слишком часто, когда видел трясущиеся руки и понимал, что рёбра Грасси можно пересчитать как на макете скелета; когда перестал чувствовать прожигающие взгляды, потому что он больше не смотрел. Обоим было больно и страшно, но ещё страшнее было прийти друг к другу, и сказать, что что-то не так. В одну из этих бессонных ночей Грасси сидел на кухне с чашкой кофе, и смотрел в пространство, так как за фортепиано он больше не мог находиться — он медленно начинал ненавидеть и инструмент, и самого себя. В его голове всё ещё без остановки роились десятки новых вариантов оформления песни, но он больше просто не мог играть. Он просто больше не мог жить так. Из раздумий его вырвали шаги. — Митч? Что ты тут делаешь? Сейчас же… 6 утра, — Скотт удивлённо перевёл взгляд с часов на друга, недовольно отметив, что парень выглядит как ожившая мумия. Митч поднял на него взгляд, и уже теперь блондину стало действительно страшно. Недолго думая, он подошёл к Грасси. — Ты идёшь со мной, — парень поднял друга на руки, подумав, что тот стал не просто лёгким, а слишком лёгким для живого, вроде как, человека. Митч смог только слабо улыбнуться, и обнять «носильщика» за шею. У него не было ни сил, ни желания протестовать. У него просто болела голова, и он скучал по объятьям. Хоинг положил друга на свою кровать, и лёг рядом, обняв его. Через некоторое время он услышал, как дыхание Митча выровнялось, так что он был спокоен хотя бы на счёт этого. Они почти не общались около месяца, и Скотт не видел Грасси без макияжа примерно столько же, и теперь он думал, сколько же он упустил, и корил себя за то, что не пришёл раньше. Блондин так и не уснул, думая о своих ошибках до самого пробуждения друга, обнимая его настолько крепко, насколько было возможно, чтобы не потревожить сон. Но, кажется, Грасси был слишком уставшим, чтобы хотя бы почувствовать что-то кроме тепла. Очень родного тепла и безопасности. На часах было около 10 утра, когда Митч начал просыпаться. Скотт расцепил руки, и просто начал гладить друга по плечу. Грасси проснулся, но не спешил вставать, или хотя бы открывать глаза. Он просто наслаждался минутами покоя и нежными поглаживаниями. — Скотт, — тихо позвал Митч. — Что? — так же тихо прозвучал ответ. Им обоим казалось, что если они произнесут хоть слово немного громче, всё уйдёт. Шаткое равновесие распадётся, как карточный домик. — Сыграй со мной, пожалуйста. В четыре руки. Я так скучал, — Митч обнял себя руками, в ожидании отрицательного ответа. Вместо этого он почувствовал поцелуй в плечо. — Конечно, я всегда любил играть с тобой, — ответил Хоинг. — А теперь давай ты ещё отдохнёшь? — Да, наверное. Не уходи, пожалуйста. Я не спал несколько суток перед этим, — сказал Митч сонным голосом. На этот раз Скотт промолчал, только снова обнял парня. Новая информация не слишком порадовала, даже если он это подозревал. А теперь у блондина появилось ещё несколько часов на обдумывания всей этой ситуации и решения проблемы. Вот только проблемой был сам Митч. Несколько придуманных Хоингом планов, провальных в том числе, спустя, Грасси снова проснулся. Голова болела, как и живот, и он никак не мог вспомнить, когда в его желудке в последний раз было что-то кроме кофе. А ещё он думал, что этой информации Скотту знать не стоит, и что он и так взболтнул лишнего. Хоинг же, наконец, переключил своё внимание с мрачных мыслей, на самого катализатора этих самых мыслей. — Эй. Тебе лучше? — спросил он, целуя парня в шею. — Да, немного. Но теперь болит голова, и, кажется, затекло плечо, — ответил Митч, поворачиваясь в руках Скотта, и потирая несчастную часть тела. — Когда ты ел? — обеспокоено смотря в глаза другу, спросил Хоинг. Грасси же не испытывая никаких проблем, кроме физической боли, но кого она волнует, закинул ногу на парня, а голову откинул на подушку, и довольно вздохнул. — Ты-то сам, когда ел, папочка? Лежишь со мной тут целый день. Я же не умираю, — с улыбкой ответил Митч — Похоже, что именно это ты и делаешь, — раздражённо сказал блондин. Грасси только закатил глаза. — Пошли, найдём что-то перекусить, моя дива, — ответил парень, и, выпутавшись из объятий, встал с кровати, потянув за собой соседа, но уже через два шага у него резко закружилась голова, и Хоинг успел поймать его, и опять поднять на руки. Улыбка Митча немного колебнулась, но потом вернулась на место. — Спасибо, — улыбка стала шире. — Но не будешь же ты меня постоянно носить, — сказал он, закидывая руки на шею друга. — Буду, пока ты снова не станешь себя нормально чувствовать, — ответил Скотт. Митч только скривился. Он бы сам хотел себя нормально чувствовать. Хоинг отнёс недовольного друга на кухню, поставив его уже около столешницы, очень аккуратно, чтобы если что, не дать упасть. Грасси, наблюдая за таким внимательным взглядом друга, только раздражался ещё больше. Он достал из холодильника какую-то еду, которую Скотт заказывал ещё несколько дней назад, и сам не помнил, что это было, нарочно громко хлопнув дверцей. Блондин просто постоянно злит его, будто не понимает, что некоторые вещи просто выводят из себя. И даже сейчас парень сидел, и не мог понять, что происходит, и почему сосед сходит с ума, что добавляло ещё пунктов к раздражённости Митча. Не могут же люди быть такими тугодумами? "Скорее не все такие всевидящие и понимающие как ты, Грасси", подумал парень. Парень включил кофеварку, так как он просто умирал без своей дозы кофеина. Его тошнило, и он не был уверен, пройдёт ли это после кофе, или станет хуже, но он всё равно выпьет его. Кушать нет никакого аппетита, так что можно заняться обманом своего желудка — серьёзно, просто можно думать, что кофе это суп. Вдруг, самовнушение сработает, и желудок перестанет болеть? Он не был уверен, но попробовать можно. В смысле, люди от тяжёлых болезней лечатся плацебо. А тут всего лишь дурацкая еда. Подогрев Скотту завтрак, или уже скорее поздний обед, и поставив перед ним, он забрал свою кружку, и начал просто наслаждаться, игнорируя довольно сильные спазмы живота, и недовольные взгляды соседа. В смысле, очень недовольные. — Что? — Грасси открыл глаза, и посмотрел на Хоинга, который просто не сводил глаз с парня. Вместо ответа, тот просто взял немного китайской лапши, и поднёс ко рту Митча, который смотрел на эту еду просто с презрением. Казалось, будто это его злейший враг. Он плотно сжал рот, и скрестил руки. — За маму? — Скотт не сдавался. Он снова попробовал своё «милое просящее лицо». Он знал, что Митч никогда не выдерживал этого. Но в этот раз тот только поднял одну бровь. — Ну, Митч. Если хочешь, я сварю тебе рис. Но ты сам знаешь мои кулинарные способности. Так что у тебя выбор или вкусная лапша, или комок каши, — Хоинг очаровательно улыбнулся. Митч же открыл рот, всё-таки приняв еду. Он выглядел почти доведённым до кипения. Не слишком приятно, когда тебя шантажируют. На самом деле, слова блондина могли не выглядеть как угроза, но для человека, который знает его больше 14 лет, это таким было. То есть, для достижения цели «накормить Митча», Скотт не гнушался никакими способами, вплоть до привязывания к креслу, или, приковывая к нему теми забавными пушистыми наручниками, и кормления из ложечки или трубочки, когда он делал всякие полезные смузи. Пройдённый этап. Митчу не хотелось повторения. Нет, Хоинг не делал больно, даже узлы завязывал детские, но всё ещё слишком сильные для слабых рук Митча, но те противные смузи были действительно противными. В смысле, кто вообще мешает манго с морковкой? Это отвратительно. Но его спасало то, что иногда он представлял друга, полностью красного, в секс-шопе, пытающегося объяснить продавцу, что ему нужно. Митч был готов смеяться над этим буквально вечность. В любом случае, сейчас он сидел, и ел из тарелки Скотта. Даже из прибора Скотта. Скотт буквально кормил его, как маленького ребёнка, и он мог только сидеть и недовольно смотреть на парня, что на самом деле выглядело очень смешно. Хоинг выглядел настолько самодовольным, что ему просто хотелось врезать. Но Митч не мог не признать, что ему становилось немного лучше. Сначала желудок начал болеть ещё сильнее, но теперь всё было хорошо. Даже в голове перестало шуметь, хотя парень почти привык. Грасси казалось, что он никогда не чувствовал себя лучше, чем в тот момент, что, конечно же, было неправдой. — Всё, Скотт, я больше не могу, — Митчу действительно уже было достаточно. Он чувствовал себя почти плохо. — Хорошо. Твоя голова больше не кружится? — Хоинг выглядел обеспокоенным. В прочем, он таким и был. — Да, мне лучше. Спасибо, хоть и ты должен был так делать, — Грасси снова недовольно скривился. — Я знаю, что я должен делать. И моя первая обязанность это оберегать тебя. Митч, мы это уже проходили. Зачем ты снова худеешь? — Я не худею… Это было просто случайно. Я думаю, я просто забывал поесть иногда. — Я думаю, чтобы так похудеть за месяц нужно вообще забыть о еде. Пожалуйста, перестань лгать. — Я не лгу! — и Митч действительно говорил правду. Просто не говорил, что поесть он забывал почти каждый день. Все его мысли были заняты песней. — Я просто говорю не всю правду. У тебя научился, — сказал он со злостью. Его обида всё ещё не прошла, это было сложно, на самом деле. — Митч! Я просил тебя забыть об этом! Это была единственная вещь, о которой я тебе не сказал, и я попросил тебя забыть. Почему ты не можешь это сделать? — со стоном спросил Хоинг. — Потому что это больно. Скотт только вздохнул. — Пойдём, сыграем. Ты просил меня. — Да, — Митч потёр глаза. — Что будем играть? — Не знаю. Твоя идея. Можешь выбрать из нот, если не помнишь, какие есть. — Кажется, у нас есть ноты из той оперы… Такое странное название, — Митч почесал голову. — Овнегин? — Что-то вроде… Да, пойдём, найдём ноты. Парни пошли в свою «музыкальную комнату», думая, куда они поставили ноты. На самом деле, их было действительно много. Скотт обожал покупать ноты — пьесы, танцы, сонеты, для одного, для двоих, сборники композиторов, сборники из опер и балетов, современные, классику. Многие книги он оставил у родителей, некоторые выбросил, но у них всё ещё есть целый ящик, в котором постоянный беспорядок, потому что парни любили неожиданно брать что-то оттуда, и играть. Потому что делать музыку это волшебство. Все музыкальные инструменты просто действительно были как частичка волшебства, и играть на них это как быть волшебником. В общем-то, они даже не знали где тот ящик, потому что постоянно его перетаскивали. Но, к счастью, он нашёлся всего за двадцать минут поисков почти во всех комнатах дома. Под барной стойкой на кухне, чему они даже не удивились. Играть в четыре руки было так же прекрасно, как всегда. Наверное, это было так, потому что они это делали вместе. Это звучало идеально, их тела чувствовались идеально, прикасаясь, их руки сталкивались идеально, хотя это и было случайно. Правда, это случалось так часто, что совсем таковым не выглядело. Внезапно Митч перестал играть, просто застыв с руками на клавишах. — Митчи? — Скотт обеспокоенно посмотрел на друга. — Что случилось? — он немного потряс его за плечо. — А? — Грасси внезапно будто очнулся, и перевёл взгляд на Скотта. Он выглядел… взволнованным. — Будет очень странно, если я тебя кое-что попрошу? — Что именно? — Скотт выглядел действительно озадаченным. Такая резкая перемена. Что вообще произошло? — Ну, ты можешь посидеть в этой комнате, пока я играю? В наушниках лучше, — Митч прикусил нижнюю губу от волнения. — Почему в наушниках? — Ты не хочешь слышать, что я играю, — парень выглядел смущённым, и отвёл взгляд. — И я также не хочу, чтобы ты слышал, — добавил он шёпотом. Скотт пристально посмотрел на него, но пожал плечами, и вышел из комнаты. Через несколько минут он вернулся с телефоном и наушниками. Грасси убедился, что блондин их надел и включил музыку, и вернулся к пианино. Скотт сидел напротив, на одном из кресел-мешков. Митч действительно не понимал, что на него нашло. Он просто почувствовал, что в его голове ключик подошёл к грёбанному замку. Может, это какая-то психологическая штука? Вроде, это песня Скотта, и он сидит рядом, играя. Кто знает. Но мелодия, внезапно зазвучавшая в его голове, вместо Чайковского, звучала блядски идеально. Ему просто нужно было сыграть её, чтобы не забыть. Он не знал, как эта штука работает, поэтому он и попросил Скотта быть тут — вдруг без него не получится. Митч поставил руки на клавиши, не нажимая, закрыл глаза и выдохнул. Несколько секунд на успокоение, и начал играть. И впервые это было настолько легко. И чувствовалось так правильно. Будто это было единственной на 100 процентов правильной вещью, которую он делал когда-либо в жизни. Улыбка появилась сама собой. Несколько минут, и Митч закончил играть. Он был немного ошеломлён, и кинулся искать пустые нотные листы, чтобы скорее записать всё это. Он вообще забыл, что не один в комнате. А вот Скотт очень даже помнил, что за песню играл Митч. Он очень странно себя чувствовал. Теперь она действительно звучала идеально. Она была совсем не похожа на первоначальный вариант, но это было намного лучше, чем раньше. Одна проблема — он думал, Митч уже давно забыл об этом. Где он вообще взял ноты? Не мог же он действительно помнить их… Или мог? Скотт наблюдал за парнем, пишущим что-то на нотных листках. Он даже не знал, что у них дома они были. Митч был настолько сосредоточен, насколько это вообще было возможно. Он даже не сидел за роялем, играя, чтобы помочь себе вспомнить. Чистые листы были раскиданы по крышке, и Грасси просто писал карандашом на одном из них, согнувшись, и выглядел при этом чертовски очаровательно. Хоинг просто пялился на парня, вытянув наушники, которые были нужны только для отвода глаз — он в любом случае не собирался слушать музыку на своём телефоне. Через минут двадцать Митч вернулся к клавишам, уже держа готовые ноты в руках. Скотт всё ещё наблюдал, радуясь, что парень настолько сосредоточен, что забыл о нём. — Как можно было сделать это? Как можно было не забыть музыку, но забыть слова? — тихо сказал Грасси со злостью, но Хоинг услышал. Парень выглядел грустным. — Просто играй, — ответил он. Митч замер в ужасе, но потом посмотрел на Скотта такими глазами, будто он только что увидел, как начался Апокалипсис. — Ч-что? — спросил он. — Ты слышал?! Ты же обещал! — Да, всё хорошо. Даже больше, ты сделал её идеальной. Извини, похоже, мы оба нарушаем иногда обещания. Сам знаешь. Я помню слова, просто играй, — устало сказал Хоинг, потирая и так красные глаза. Этот день просто высасывает из него силы всё больше и больше. Эта песня высасывает. На самом деле, он помнил слова далеко не всех песен. Но эта была первая о Митче. Одна из первых написанных Скоттом песен. Он мог бы спеть её, наверное, даже если у него бы случилась амнезия, или Альцгеймер. Но она не причиняла боли, как остальные песни, а наоборот успокаивала. Блондин даже помнил тот день, когда он её написал. В старшей школе, когда он впервые осознал, что он чувствует к Митчу. Это был его последний год, и они действительно проводили много времени вместе — скоро ему нужно было уезжать, чтобы продолжить обучение, и они просто постоянно не отлипали друг от друга — утром ездили вместе в школу, в школе постоянно на переменах находили друг друга, даже сбегали с некоторых своих уроков, чтобы прийти в класс друга. После школы они всегда ехали куда-то — или к кому-то из них домой, парк, или в кафе — чтобы сделать домашнее задание вместе. Кое-где Скотт помогал другу, а кое-где и Митч Скотту, хотя был на класс младше. Это случилось ближе к выпускному балу. Он просто обнимались у блондина дома, смотря очередной мюзикл, мечтая о карьере певцов. Они постоянно целовали друг друга — в щеки, в шею, да везде, кроме губ. Это казалось не уместным, на самом деле, хотя они оба иногда зависали, глядя на губы друг друга, и такое происходило уже года два на тот момент. Вот и сейчас, лёжа в объятьях друг друга, они внезапно посмотрели на губы. Но это было не как всегда. Это было так, будто между ними чёртов магнетизм. И оба не хотели этому сопротивляться. Они поцеловались, и в голове Скотта пронеслось «Я так сильно люблю его». Но это не было плохо. Это было естественно, как дышать. Через несколько секунд, они оторвались друг от друга, со счастливыми улыбками на лицах. Они не разговаривали об этом, и просто продолжили смотреть фильм, чувствуя себя намного лучше. Как только Митч ушёл, Скотт засел за пианино. Написание песни заняло всего несколько часов. Он взял самый красивый из своих чистых альбомов, потому что это была песня для Киссибоя. Митч начал играть, а Скотт пел, вслушиваясь в такую другую свою песню. Блондину пришла в голову мысль, что это скорее дуэт, и во время проигрыша он сказал другу, чтобы тот присоединился. Хоинг не мог поверить, что эта песня действительно могла звучать так идеально. Прозвучала последняя нота, и Митч всё ещё сидел, улыбаясь, Скотт подошёл ближе, подняв его с сидения. Хоинг обнял парня настолько сильно, насколько мог, чтобы не сломать его. — Спасибо, — сказал он куда-то в шею висящего на нём Грасси. Парень буквально обнял его и руками, и ногами, потому что их разница в росте всегда его убивала — или Скотту нужно наклоняться, или ему ставать на носочки, но так долго не постоишь — так что такие объятья были идеальным вариантом для обоих. — Я просто люблю тебя, — ответил Митч. — Не как друга, — добавил он шёпотом.