Ковер

Ковер у деда Николая был надежный — советский. Такие покупались на века, передавались от отца к сыну, от сына к внукам, чтобы дети помнили и внимали. А заодно проникались мудростью, долголетием и странным дизайнерским вкусом предков. В семье Алтына такой ковер сгорел при пожаре, и новый ковер отец покупать отказался, явно надеясь, что традиция красть невест сгорит в их семье вместе с ним. Почему вообще в его семье невесту крали в ковре, и каким образом это символизировало готовность к любым невзгодам и трудностям, никто не знал. Но ковер был тяжелым, никак не желал гнить, зато отлично портил нервы всем мужчинам в роду. Бека подозревал, что ради избавления от семейной традиции пожар и был затеян, но папа ловко уходил от ответа, прячась за полосой спортивных новостей или маминой спиной. Еще он подозревал, что отрицание реальности — семейная черта, потому что папа перед бабушкой делал вид, что несчастный ковер цел и убран подальше, сам Отабек перед родителями делал вид, что с Юркой он просто дружит, а родители очень старались сделать вид, что сыну они всячески верят. Но когда Юрка приезжал в гости, родители вдруг то радио включали погромче, то вечером к родне уходили («С племянниками помогать»), а то и к бабушке за город уезжали на недельку пожить. Скучали, якобы. И не важно, что могли вернуться от нее накануне. Они бы долго так жили, счастливые в своем отрицании, если бы не пресловутая бабушка. — Я умираю, — сообщила она вдруг однажды за обедом. Поправила изящную брошь на шали, вздохнула демонстративно. Отабек аж помидором поперхнулся. Бабушка у него была железной женщиной, недрогнувшей рукой в молодости хулиганов гоняла, тех, которые старше и вдвое выше нее, а теперь развлекалась охотой на любителей обманывать пенсионеров. В общем, отрывалась на старости, всячески цвела и сияла. Бабушка душераздирающе всхлипнула, посмотрела на Отабека с укоризной. Родители, ловко пользуясь моментом, ретировались на кухню. Предатели. Отабек опустил глаза, внимательно рассматривая салат в тарелке. Знал он этот тон. Когда бабушка как-то раз собиралась умирать, еще в молодости, для него вдруг нашлось место в элитном балетном классе при одном именитом питерском тренере. А еще раз она умирала, когда Отабек хотел пропустить сезон, чтобы поступить в университет. Бабушка тогда умирала так качественно, что Отабек и в сезон успел, и школу закончил с отличием, и поступил успешно. Только жил от репетитора до репетиции, спал в перерывах и на записях интервью потом еще год выглядел так, будто его весь мир чем-то обидел. Бабушка приложила руку к сердцу (плохой знак) и горестно взвыла: — Умру, не увидев, как ты домой свою судьбу везешь! — протяжно голосила она. На вой из кухни выглянули родители. Бабушка всё-таки была в возрасте — кто знает? И бабушка, явно на это рассчитывая, сладко улыбнулась отцу и мстительно добавила: — В ковре. Как положено по семейной традиции. Поэтому, когда Отабек обратился к Николаю с просьбой о помощи, Николай не пожалел самого лучшего ковра из своих запасов. Так и сказал: «Вот тебе ключи от гаража со всякой дрянью, а там что найдешь — всё твоё». Отабек растрогался: Николай был настоящим русским, и широта души его границ не ведала — то внука ему доверял, то целый гараж отдал! Это потом он понял, что за пять минут стал владельцем самой большой свалки мусора и ненужных вещей, среди которых должен был валяться и пресловутый ковер. Но в душе Алтын лелеял смутную надежду на какие-то памятные детские вещички в коробках: Юркины фото с голой задницей, его первые коньки или любимую мягкую игрушку. К сожалению, в коробках были только запчасти от машины, неиспользованные обрезки линолеума и обоев, образцы советской посуды: горы различных сервизов, ряды хрустальных салатниц, и бесконечное число тарелок всех форм и размеров. И вишенка на торте — три ковра в дальнем углу. Алтын чуть спину не сорвал, пока распихивал коробки и доставал самый большой из них. Монументальный и настолько пыльный, что мудрость веков буквально сыпалась из него — прямо в руки всем желающим и мимо проходящим. Бабушка будет в восторге. Ковер доставляли в Алматы поездом. Специальной посылкой. Отабек подозревал, что ни один самолет такую тяжесть попросту не смог бы поднять — он и сам не знал, как будет тащить через порог дома Юрку в этом безобразии, но надеялся, что бабушка успокоится, если увидит ковер. Иногда она все-таки вспоминала, что внук-то единственный, и его надо беречь, холить и лелеять. Судя по фанатичному блеску в глазах бабушки при виде ковра, внук в этот раз где-то крупно накосячил. — Два часа его били, а толку, — пожаловался Юра, чихая от пыли, пока Алтын старался плотнее упаковать его в сверток. Мама суетилась вокруг, следила, чтобы изящная плетеная коса не рассыпалась. Папа прятался в тени, держал под уздцы коня. По традиции положен осел, но Отабек отказался ломать животному спину и подметать Юркиным лицом асфальт. Когда они в четыре руки закидывали Юру, упакованного в ковер, на коня, Отабек вдруг ясно осознал, что Плисецкий стал частью его семьи. Сейчас мама и папа старательно делали вид, что они потакают бабушкиному капризу, Отабек делал вид, что нет у него знакомых девочек, а Юра так изображал из себя друга, который вызвался помочь по доброте душевной, что Отабек уже словно видел Плисецкого, живущего с ним аж до старости, с такими же парными кольцами, как у Никифоровых-Кацуки. Ровно в час дня, сидя на коне, придерживая Юру, взмокший и нервный Отабек подъехал к дому бабушки. Бабушка сидела на веранде, на внука она смотрела снисходительно, а на Плисецкого — с жадностью, и Алтын вдруг осознал, что за все это время ни разу не познакомил их лично. — А это, бабуль, Юр… Судьба моя, — произнес он торжественно, забывшись и отпуская сверток. Юрка крякнул и, ведомый силой притяжения, рухнул в пыль. Успокоились все где-то через час: пока синяки на Юрке обработали, пока бабушка читала Отабеку и папе нотации, а мама, ретировавшись на кухню, угощала Юрку баурсаками и готовила на всех чай. Бабушка, напомнив напоследок, что не дура и Юрия Плисецкого отличить от пигалицы в состоянии, гордо удалилась, заявив, что не будет умирать, пока внук не поумнеет, а это (по ее скромному мнению) случится нескоро. За ужином Отабек держал Юрку за руку, даже не пытаясь ничего скрывать: в начале вечера Юра предложил несчастный ковер сжечь, и папа принял его в сыновья без раздумий. Мама приняла Юру много лет назад, за рецепт дедушкиных пирожков. И где-то наверху, в своей комнате, бабушка улыбнулась фотографии ныне покойного деда — сурового, как будто его портрет ветер высек в скалах, и набрала номер своей давней подруги, заученный наизусть. — Лилечка? Здравствуй. Послушай, помнишь тот чертов ковер? Ну да, который я когда поджигала, еще сарай спалила случайно… Так вот представляешь, где они похожий нашли — ума не приложу. Но вот точно тебе говорю, что за мальчиков можно больше не волноваться — там всё серьезно. Только ковер им скажи сжечь, я второй раз столько смеха не переживу.