Уроборос.

Юный Келли очнулся среди ночи от странного ощущения: нанесенные на кожу знаки горели, причиняя навязчивую боль, а Уроборос, обычно смирно дремлющий у постели, свернулся кольцами на его груди. Кожа Эдварда из бледной стала мертвенно-синей, а ядовито-красная магия в оболочке глаз истлела и едва ли давала привычный для искаженного белка отсвет. - Что за ерунда? - алхимик скривился, тщетно пытаясь подняться, однако, одеревеневшие руки и ноги отказались подчиняться владельцу и неподъемными балластами придавили его к постели. - Возможно, ошибка.. да, ошибка - вернее всего. Келли повернул голову к двери. Там, у порога, стоял Джон Ди - гений, создатель, молодой мужчина с легкой щетиной на челюсти и небольшим переизбытком глаз повыше надбровных дуг. Скинув со своих широких плеч тяжелый черный плащ в пол, он подошел к постели алхимика и тремя раздраженными магическими пассами велел бесконечно-темному змею исчезнуть. Дух повиновался, а Келли, наконец, смог выдохнуть спокойно. - Мои руки и ноги.. Ди отмахнулся от его попыток заговорить и склонился над бледным, теряющим материальную форму телом. - Вся проблема в том, что твое тело не выдерживает духовную связь с Уроборосом, Эдвард. Оно слишком слабо.. совершенно во многих отношениях.. - он провел ладонью вдоль груди юноши, заставляя его поперхнуться дыханием, изучая каждую мышцу его торса так, будто бы между ними и пальцами вовсе не было никаких преград - ни магических печатей, ни жизни, ни кожи. - И все же, слабо, - наконец, закончил маг, - я извлек тебя слишком рано, слишком заманчивой мне показалась твоя юность, и я ошибся. Больше я не допущу подобной ошибки, и не стану спешить. Следующий Эдвард Келли будет старше, сильнее, будет куда более грозным сосудом для энергии кристаллов и камней, для Змея, а ты.. Ди перевел взгляд на поджатые от злости и обиды губы Келли, и усмехнулся. - Ты все понимаешь. Склонившись над юношей, Джон обхватил его лицо руками и долго смотрел в горящие злобой красные глаза. Что-то в их глубине мешало Ди просто свернуть эту хрупкую голову на изящной шее - было в них что-то такое, что делало величайшего адепта магии уязвимым и по-человечески порочным. - Юноша с глазами цвета рубиновых кристаллов.. я сделаю Эдварда Келли серым кардиналом погруженного в абсолютную тьму мира однажды, но это будешь не ты. Ты станешь вместилищем моей слабости. Он коснулся губ Келли своими, проведя языком по иссохшейся коже и забравшись сверху на его обездвиженное слабостью тело. Игнорируя попытки Эдварда отвернуться, он вынудил его разжать челюсть болезненным нажатием на суставной паз у самого уха, и углубил абсолютно неправильный поцелуй. Дрожа от злости, алхимик сомкнул зубы. Его рот быстро наполнился металлическим привкусом крови, однако Ди не отстранился - напротив, он жарко выдохнул и погрузился в собственную похоть с головой. - Когда нет ненависти, - прошептал он, касаясь губами скул Келли и целуя его зажмуренные глаза, - когда нет упрямства и сопротивления.. неоткуда взяться и удовольствию. Его неосторожные, жадные руки вновь прошлись по телу алхимика - вниз, изучая каждый его изгиб, каждую совершенную черту и остановились лишь на тазовых костях, ощутимо натянувших молочно-белый защитный покров. Джон повторил каждое свое движение, но на этот раз - губами. От ключиц - к напряженно вздымающейся груди, от каждой искусственной родинки - к соскам, по-юношески нежным и отзывчивым на ласку горячим языком. Каждое едва скрытое ребро, каждый завиток магических рисунков на животе и абсолютно гладкая кожа чуть ниже пупка. Эдвард так и не открыл глаза вновь. Тяжело дыша и с презрением к самому себе сдерживая подступающие к горлу стоны, он все еще пытался - тщетно пытался освободиться, теперь, когда Уроборос больше не давлел над ним. Однако, руки все так же не слушались его, а ноги, кажется, стали еще слабее. Когда Джон Ди развел их в стороны и медленно провел языком по внутренней стороне изящного бедра, Келли все же застонал. Запрокинув голову, кусая губы до боли, он все равно отзывался на ласку мужчины и ненавидел свое тело за это. - Расслабься, Келли. Я не причиню тебе боли.. сверх той, что необходима. Ди провел пальцами по его члену, очевидно небезразличному к метаморфозе юного тела, и Келли поежился, ощущая, как засочилась смазкой бледно-розовая головка. Слишком обильно. - Ты - совершенство во многих отношениях, мой мальчик, - прошептал Ди, собирая смазку на ладонь и растирая ее ниже - до напряженно поджатых ягодиц. Теперь смазка из головки члена, следуя точно заданному руслу, стекала вниз, пачкая постельное белье и безупречно упругую задницу Келли еже с ним. Ди сделал несколько резких движений рукой вдоль по собственному члену и пристроился между ног собственного создания, возбужденного, беспомощного, безумно красивого в проявлении чистой ярости. - Ты - мое величайшее творение, - хрипло выдохнул Джон, толкнувшись бедрами вперед и растягивая едва ли подготовленного Эдварда, наслаждаясь его сдавленным вскриком, его жаром и теснотой, его абсолютной пошлостью и этой влажностью, от которой член внутри девственного тела скользит легко и просто, входит в него на всю длину и наверняка задевает все самые чувствительные точки - Келли выгибается дугой, несмотря на слабость своего тела, и шепчет проклятия, грозные, настоящие. Ди смеется в ответ. Его руки оставляют следы на светлой коже бедер, он гладит напряженно сведенные ноги Эдварда, от колен к подвздошным косточкам, и выводит на члене алхимика узоры пальцами, зная, что мальчишке этого будет мало. Но стоит отдать ему должное - Джон на самом деле вздрогнул, когда ледяные пальцы Келли обхватили его руку и сжали, когда вынудили сделать резкое движение ладонью по возбужденному члену и снова опали на мелко дрожащее тело, словно превозмогли свою немощь из последних сил. Ди сощурился, глядя в рубиновые глаза, и вновь рассмеялся. Этот Келли - его Келли - останется первым во всех отношениях, несомненно. И он сделал резкое движение вперед, и навалился на Эдварда всем своим весом, вжимая его в постель, двигаясь в нем резко и быстро, и не отстраняясь от жаркого нутра ни на миллиметр. Внутри него так хорошо, и так жарко.. Джон Ди обхватил оба их соприкасающихся члена рукой и быстро довел мальчишку до исступления - до надломленного оргазма и полного сладкой злобы, вперемешку с бесконтрольным удовольствием, стона. Ди кончил в него, заполняя дрожащее тело сутью жизни и собственной слабостью. Обхватил руками его влажную от пота и стекающих по щекам слез голову и.. снова не смог. Не сделал этого простого и рваного движения по окружности и не стер свою слабость с лица земли. - Я ненавижу тебя, - прошипел Келли, закрывая измученные глаза. - Я ненавижу тебя, - будто эхо своего творения, отозвался Джон Ди, опустив голову на бледную грудь и совершенно позабыв о том, что им нужно разъединиться - нет. Мальчишка-змей навсегда останется частью его самого, и когда один за одним Келли будут покидать Тауэр, и когда - вновь и вновь побеждая - будут возвращаться, этот - самый неудачный, самый слабый и первый - останется по-настоящему живым. И когда Джон Ди приползет к нему в полной темноте, ослепленный мечом Уильяма, побежденный собственным тщеславием, ледяные руки сожмут его голову в плотные тиски и сотворят то единственно правильное движение, что положит конец его бесконечной погоне за золотом - юный Эдвард Келли, сосуд его слабости, которому не суждено было стать чем-то меньшим, склонится к нему и прошепчет: - Я - твой Уроборос и камень бессмертия. Я бесконечен и зациклен в петлю; я Эдвард Келли, и я тысячу раз превзошел тебя, несчастный алхимик. Его холодные пальцы не дрогнут в плену окровавленных ладоней. Одно движение вправо - и цикл замкнется, навсегда рассыпаясь рубиновой пылью по древним Тауэрским лабиринтам. И когда глаза новой королевы откроются с первыми лучами Солнца, когда последний выдох Ди утонет в обжигающем поцелуе, и когда его совершенный гомункул рассыплется на части, вороны не вернутся в застенки тюрьмы. Ведь это просто легенда о силе и слабости, и ничего больше.