Физиология

Про Лиану ходили разные слухи: что она одинока, что ненавидит мужчин. Её босс, Альберт Долбушин, порой называл её "вечно одинокая женщина". Конечно, отчасти он был прав, у неё не было постоянного партнера, "опоры", "мужика в доме", вот только правда заключалась в том, что он ей вовсе был не нужен. Женщина с решительными ногами хотела приходить домой, наливать дорогущее вино в не менее дорогущий бокал, и наслаждаться одиночеством, а не слушать гундеж какого-то существа, который считает, что имеет право распоряжаться чьей-то жизнью, кроме своей. Но был у этого образа жизни один минус: природа брала свое, и дикое, порой животное, желание завладевало разумом заместительницы Долбушина. Мужчины были совершенно разные: то водитель, отвозивший её со съезда фортов в не совсем трезвом состоянии, то мелкий клерк, находящийся у нее в подчинении не только в рабочее время, то простой мужчина, с которым ее свела жизнь на короткую ночь, даже имени которого она порой не спрашивала. Её совесть, все еще живая, не давала ей спать одинокими ночами, грызла изнутри, причиняя почти физическую боль, от которой слезы катились по лицу, будто открыли кран с липкой соленой водой. "Я же слабая женщина!" – будто оправдываясь, говорила она своему отражению, вытирая с щек потекшую тушь и размазанную помаду. – "Слабым женщинам это позволительно!" Отражение никогда Лиане не отвечало, но она и сама знала ответ: нет, не позволительно. Отец, о, её самый лучший папочка выгнал бы из дома свою дочь, узнав, какой она стала. Он не скупился бы на удары, брань и проклятия! Он бы ставил ей в пример сестру, которая состоялась в личной жизни куда больше, он бы говорил родственникам и друзьям по работе, презрительно кривя губы: "Я вырастил шлюху. Господи! Я вырастил шлюху! Да лучше бы у меня был один ребенок, чем второй такой!" И Лиана даже не обиделась бы на слова отца, она и сама порой говорила то же самое своему отражению, которое в эти минуты казалось ей слишком чужим и омерзительным. Но это физиология, с ней ничего нельзя поделать, если не прибегать к каким-то совсем уж радикальным методам, использовать которые Григорьева, конечно же, не собиралась. Ей было гораздо легче найти мужика на одну ночь, а потом корить себя за это до следующего такого мужика, чем не чувствовать себя живой женщиной. – Ты сегодня прекрасно выглядишь! – говорит ей Альберт Фёдорович, когда она появляется рядом, вынырнув из толпы на съезде всех фортов. – Только сегодня? – обиженно-удивленно вскидыват брови Лиана, – Я выгляжу прекрасно всегда, должен же хоть кто-то здесь притягивать восхищенные взгляды! Долбушин дежурно улыбается, в следующую же секунду забывая об этом разговоре, а Григорьева делает вид, будто его и вовсе не было, надо настроиться на рабочий лад. В другом конце зала появляется, будто по волшебству, Арно. Быстрый и гибкий, как кот, он проходит между людьми, не задевая никого, не забывая приторно улыбаться и приветствовать каждого, кто кажется ему чем-то полезным. Альберт Долбушин делает вид, будто секретаря Гая не существует вовсе, так, подул откуда-то ветерок, а вкрадчивый голосок, поздоровавшийся с ним, просто послышался. А вот Григорьева так сделать не может. Арно подходит к ней чуть ближе, чем к остальным, быстрым движением убирая с её пиджака несуществующую нитку. Его глазки блестят, а улыбка становится такой сладкой, что от одного её вида может начаться сахарный диабет. – Как самочувствие у самой независимой женщины? – спрашивает он. Григорьеву передергивает. У нее есть правило: никогда больше не пересекаться со своими случайными мужчинами, а если это невозможно, то хотя бы делать вид, что они вообще не знакомы. Тут это правило стало нерабочим. – Немного подташнивает, но это обычная реакция на ваше присутствие, – холодно отвечает она. Арно не обижается. Наоборот, его лицо становится еще слаще и милее, глазки блестят больше обычного, а улыбка такая широкая, что начинаешь невольно беспокоиться, как бы не треснули у него щеки. – Правда? Вчера я этого не заметил. Хотя, у нас было занятие поинтересней, чем обсуждать болячки! Григорьева вздрагивает и начинает оглядываться, чтобы убедиться, что шефа нет рядом. – Не беспокойся, я не собираюсь просить у Альберта Фёдоровича книгу жалоб и предложений, чтобы оставить отзыв на его заместительницу. Лиана почти собирается ударить наглого секретаря, но Арно уже нет рядом, он снова слился с толпой, чтобы успеть подлизаться ко всем до приезда Гая. И как же он, чёрт возьми, прав! Григорьева и сама чувствовала себя чем-то вроде общественного достояния, на которое можно почитать отзывы на форуме, о котором кто-то один в компании может начать разговор, а другой подхватит: "о, ты тоже там был?" Заместительница главы финансистов заправляет курчавую прядь за ухо, смотрит по сторонам гордо и непринужденно, она заводит разговор с пожилой женщиной из их форта, смеется громче обычного, и все это чтобы заглушить внутренний голос, насмешливо спрашивающий у неё: "Сегодня мы пополним список или пройдемся по старому? Если уж до Арно дело дошло, то все правила стоит уже и отменить" Отменять правил она не собиралась, но про компромиссы никто не говорил. Укрывшись от чужих глаз в одной из пустующих кают Гоморры с невысоким седеющим мужчиной, Григорьева отключает совесть, понимая, что сегодня она еще не раз будет пытаться укорять и командовать. Альберта Фёдоровича Долбушина не волнует личная жизнь его подчиненных, но взгляды, которые кидал секретарь Гая на Лиану, не укрылись от глаз финансиста. Он вылавливает её на стоянке, крепко держит за запястье и притягивает к себе. Во взгляде Григорьевой читается скорее непонимание, чем страх. – Прошу прощения, что отошла ненадолго, у меня были...дела, – говорит она прежде, чем Долбушин успевает открыть рот. – Что вас объединяет с Арно? – задает он ей вопрос в лоб, зная, что иначе она найдет способ не отвечать честно. – Буквы А в имени? – шутливо спрашивает Григорьева и тут же кривится от резкой боли – ручка зонта на доли секунды коснулась её бедра, – Не понимаю, к чему вопросы, Альберт Федорович? Вместо ответа финансист сильнее сдавливает тонкое запястье, заставляя Григорьеву уткнуться лбом в его плечо, резко выдохнуть, и, кажется, даже захныкать. – Физиология, и ничего больше, – честно отвечает Лиана, чуть ли не прокусывая губу от боли. Долбушин выпускает запястье и смотрит на заместительницу с легкой усмешкой. – Что, правда Арно? Григорьева не отвечает. Развернувшись, она быстро шмыгает в свою машину, дает по газам, и, содрав бампер с чьего-то Нисана, уносится от Гоморры. Дом встречает её тишиной и запахом ненавистного парфюма. В темноте комнаты угадывается силуэт человека. – Арно, вы пробрались в мою квартиру? Это незаконно! – без эмоций говорит она, не дожидаясь приветствий. Секретарь Гая, посмеиваясь, бесшумно оказывается рядом. – Мне кажется, вчера мы плохо поговорили. Твоя тошнота меня волнует, – он зачем-то касается холодными пальцами её лба, – Выпьем? – Ты и бар мой проверил? – Я предпочитаю не бросать дело незаконченным, – мурлыкает он, собираясь идти в сторону кухни. Григорьева хватает его за руку, внимательно смотрит в глаза. – Не надо алкоголя, ты не настолько противен мне. "В отличии от меня самой" – осторожно думает Лиана, привычно отключает совесть и отдается физиологии.