Все будет только хуже.

Когда тебе еще мало лет, жизнь кажется чем-то невероятно простым, но и непостигаемым одновременно. Она состоит из сплошных противоречий, ошибок и разочарований. Диппер Пайнс был таким человеком, который намного комфортнее чувствовал себя в окружении предметов, явлений и людей, существование которых мог доказать, к которым мог прикоснуться и которых мог увидеть. К зудящему ощущению в грудной клетке он не мог применить ничего из этого. Первая влюбленность (или, как считал Пайнс – любовь) – это всегда больно и страшно. И всегда неудачно. Когда мальчик познакомился с рыжим и безумным вихрем по имени Венди, он несколько ближайших дней уверенно разглагольствовал о том, что на всю жизнь отдаст свое сердце этой девушке и добьется ее, чего бы это ни стоило. Вот только когда ты еще совсем юный Диппер Пайнс, у которого просто не может быть все хорошо, тебе и в голову не приходит, что что-то может пойти не так. Первая безответная влюбленность – это всегда ужасно. Это ощущение подкошенных ног, противной боли в глазах, за которую стыдно, и натянутая улыбка, которую ты пытаешься сохранить. Это уверенное «все хорошо», когда сестра волнуется за тебя, ибо больше остальных видит, что у тебя никогда не бывало «в порядке». Это непоколебимое «все хорошо», когда ты смотришь рыжей бестии в глаза, считая ее веснушки и стараясь запомнить их количество. И это единственное, что ты запоминаешь потом на всю жизнь. Диппер никогда не думал, что в его планах что-то может пойти не так. Словом, он думает так в любой ситуации, а потом все летит к чертям, и он больше не знает, как собрать все разбитое, разрушенное и потерянное. И от этого ему становится страшно. В первой безответной влюбленности есть один плюс – ты быстро смиряешься с поражением, пряча чувства в самый дальний угол, засыпая их горсткой пыли и пепла. Ты хочешь больше никогда не вспоминать о них. И именно поэтому у Диппера в очередной раз ломается только оклемавшееся восприятие мира, когда Венди вальяжно входит в Хижину Тайн, несмотря на то, что ее не должно быть здесь еще несколько дней. Пайнс всегда зарывался в книги, трактаты и учебники, когда ему было больно и плохо. Уходил с головой в изучение того, что могло стоить ему жизни. Но благодаря этому парень всегда и достигал блестящих результатов – в таком состоянии ты уверен на все сто процентов, что хуже уже не будет и терять тебе нечего. Поэтому когда рыжеволосая девушка подходит к нему грациозной, совершенно не свойственной ей, походкой, Диппер понимает – все становится намного хуже. Венди выглядит странно: она одета непривычно открыто, что режет по глазам не столь от откровения, сколько от неправильности ее вида. На девушке легкое каштановое платье, сшитое из полу-прозрачной ткани, отчего Диппер видит, как она шелком струится по ее тонкой талии и стройным ногам. Она выше, чем обычно – маленькие черные туфли завершают картину. Пайнс чувствует себя еще более неловко – девушка смотрит на него сверху вниз слишком надменно. Венди заводит с ним вполне привычные беседы: расспрашивает, не скучно ли ему одному (Мейбл и дядюшка Стен уехали в большой город), чем он занимается и как продвигается изучение дневника, на что Диппер отвечает сдержанно и даже чуть агрессивно. Это не его Венди. С е г о Венди что-то не так. Мальчик совершенно не акцентирует внимание на том моменте, как оказался в комнате вместе со своей знакомой. На секунду он пытается воспроизвести момент, когда они поднимались по лестнице, но понимает – его нет в памяти. Девушка ведет себя непривычно вульгарно: она садится на кровать Пайнса, закидывая ногу на ногу, отчего платье чуть задирается, оголяя нежную кожу. Венди наклоняет голову, похрустывая шеей, и потягивается, томно смотря на Диппера, внутри которого что-то щелкает: Венди никогда не хрустит шеей, она не носит платья и туфли, она не закидывает ногу на ногу, онанеделаетвсегоэтогоникогда. Шатен хочет повернуться и попросить девушку покинуть его дом, но чувствует на плечах аккуратные пальцы, разминающие шею. Он дергается, пытаясь вырваться из неожиданно крепкой хватки, и застывает. - Ты же любишь меня, Диппер, - нежный девичий голос возле уха, – ты же любишь меня? - По спине мальчика проходит холодок. Пайнс уже хочет ответить - настолько завораживающе звучит нежный голос, но чувствует небывалый ужас. – Ты ведь любишь ее, да, Сосновое Деревце? – нежные изящные руки, так маняще разминавшие плечи, впиваются острыми ногтями в кожу, что заставляет мальчика болезненно вскрикнуть. Голос из девичьего становится мягким и приятным, но все же мужским. Тело сковывает болью, отчего у Пайнса подкашиваются ноги. – Ну же, ну же, что за реакция? – Диппер хочет повернуться, но ногти, все еще находящиеся в его плечах, уверенно не дают ему этого сделать. - Какого черта. – мальчишка готов завыть от того, насколько это больно. Насколько болит та дыра в грудной клетке, которую Сайфер ковыряет своими острыми и раскаленными словами. Когда «Венди» только пришла в его дом, Диппер вновь безрассудно решил, что ничего более болезненного и плохого ему за день ждать не придется, сейчас же он сгорал от желания дать себе по лицу за эту мысль. Каждый раз сгорает, потому что всегда все становится хуже. - Ну же, Сосенка, поиграй со мной. – Билл, которого мальчик ненавидит с каждой секундой все больше, вцепляется в его плечи сильнее (Пайнс думает, что он решил оторвать от него кусок) и швыряет на кровать. У Диппера все плывет перед глазами от звона в голове, включая ухмыляющегося Сайфера, нависшего над ним. – Тебе скучно, мне скучно. Оба окажемся в плюсе. – Демон весьма осторожно проводит ногтями по лицу парня, отчего шатен даже удивленно открывает рот, но сразу же оставляет несколько кровоточащих царапин. Диппер шипит и отворачивается. – Я помогу тебе о ней забыть, а ты меня повеселишь – все честно. – Билл наклоняется и оставляет пару поцелуев-укусов на призывно открытой детской шее. Молочная кожа сразу же расцветает бордово-красными пятнами. Пайнс молчит. Ему нечего сказать, ибо даже его категорическое «нет» не будет принято в расчет, поэтому он лишь спокойно и безразлично раздвигает ноги, между которых устраивается блондин. – Послушная Сосенка. Диппер думает, что секс – это мерзко. Это рано для него. Но, несмотря на собственные принципы, вызывающе выгибает спину, царапает тупыми ногтями острые плечи Сайфера и пошло стонет, будто бы прося не останавливаться. Он глупо хватается костлявыми пальцами за лживые демонические слова, потому что больше не видит никаких способов избавиться от зудящей боли в грудной клетке. Он последний раз позволяет себе решить, что хуже он уже не сделает, но после находит новую, более глубокую и ноющую дыру внутри, болящее и ломающееся тело и Билла, довольного и втрахивающего его избитое тело в матрац. У Диппера опять все стало только хуже.