What doesn't kill us makes us stronger.

На часах 11 ночи. Свет выключен. Единственное, что хоть как-то позволяет видеть в темноте — полная луна, отбрасывающая свой свет на уставшее и хмурое лицо. Юнги сидит на кухне, опираясь локтями на стол, подпирая голову ладонями. Он медленно перебирает пальцами волосы, а со сжатых в тонкую полоску уст срывается тяжелый обреченный вздох. Тишину, царящую в квартире, прерывает только секундное тиканье часов. Тик-так, тик-так. Почему же в такое время Мин Юнги не находится в своей кровати и не видит какой-нибудь десятый по счёту захватывающий сон? Ответ прост — в квартире слишком пусто. На простынях нет приятного тепла от тела другого человека, в воздухе не витает слабый запах чужого одеколона. Чужого ли? Этот запах давно уже нельзя назвать чужим, он свой, родной. Знаете то ощущение, когда внутри пустота? Когда тебе кажется, что части тебя совершенно нет, что внутри сквозит ветер, вызывая в теле беспрерывно ноющую боль? Юнги знает. И самое хреновое, что эту пустоту ты никогда не сможешь чем-нибудь заполнить чем-нибудь другим… или кем-нибудь. Только благодаря одному человеку можно избавиться от боли, которая выжигает внутренности Мина уже сутки. Только одному-единственному. Чонгуку. И, казалось бы, всего лишь сутки, верно? Каких-то 24 часа, которые, чёрт бы их побрал, иногда тянутся вечность, а иногда убегают, как песок сквозь пальцы. И вот сегодня для Юнги был актуален первый вариант. Каждая минута длилась мучительно долго, заставляя парня тупым взглядом сверлить то стены, то потолок, то ненадолго выглядывать в окно в надежде увидеть ожидаемое. Когда попытки заметить знакомую фигуру оказывались напрасными, следующая минута для Мина проходила ещё дольше, чем предыдущая. Пустота внутри всё разрасталась, сжигая до тла израненную душу. «И где же его черти носят?» — вопрос, который проскальзывал в голове Юнги каждую секунду, да даже и не проскальзывал, а поселился там и, будто молоточком, без остановки бил по мозгам. А где же всё-таки пропадает тот, из-за кого Мин лишен сна? После небольшого разногласия, произошедшего между парнями, младший разозлился и, чтобы не наговорить лишнего, ушёл из дому, захватив с собой лишь ключи и небольшую денежную сумму. Телефон, который, казалось бы, невозможно было представить не в руках Чонгука, остался лежать на тумбочке у двери. И куда же он направился? Куда может пойти человек, у которого в кармане лежат деньги, который повздорил с любимым человеком и желает хоть как-то отвлечься? Правильно, в бар. Или в какую-то забегаловку. В то место, где различный алкоголь сможет заглушить то паршивое чувство, которое нарастает внутри, как какая-то гнойная зараза. Хотя бы на время. Младшего совершенно не смущало то, что он сидел и напивался в баре среди белого дня. Его не смущало, что он пропускал стакан за стаканом, почти не скривившись. Не смущали и люди, находившиеся в баре, не смущала та атмосфера, которая правила заведением, не смущало абсолютно ничего, потому что едкая боль, словно яд, с огромной скоростью отравляла его сознание. Жидкости сомнительного состава обжигали горло Чона, когда тот за раз выпивал стаканы какого-то непонятного алкоголя, в котором он совершенно не разбирался. Но кто удержится от соблазна попробовать всё, когда уже и возраст позволяет, да и, вроде как, причина есть? Вот и он не удержался, а поэтому заливал в себя всякую несусветную дрянь, от которой становилось действительно хорошо. Музыка в ушах звучала громче, счёт времени терялся, боль куда-то уходила, не оставляя за собой ни единого следа. Разве не этого хотел Чон? Вот только потом из-за длинного «алкогольного променада» кому-то будет слишком хреново. Помимо того, что вся боль вернётся и ударит с ещё большей силой, будет хреново ещё и физически, потому что явно не подготовленное к такому потоку алкоголя тело младшего будет выводить последствия не самым приятным способом. Если быть точнее, то совершенно неприятным. Вот только Чонгука это абсолютно не заботило, потому что ему было слишком хорошо не чувствовать всех тех дерьмовых ощущений, в которые утром он успешно окунулся с головой. Нельзя поспорить с тем, что младшему всё-таки удалось отвлечься от возникшей проблемы, да только теперь, с полным поглощением алкоголем тела и разума Чона, проблемы возникали другие, а именно — ориентация в пространстве, ощущение родной земли под ногами и дорога домой. Пол извивался в такие узоры, как будто кто-то раскручивал его по кругу с огромной скоростью. Музыка уже неприятно била по ушам, голова начинала ужасно болеть. Удивительно, как с таким содержанием алкоголя в крови Чонгук всё ещё не вырубился. Он успешно направился к выходу из бара и даже смог открыть двери и покинуть заведение, как после резко завалился на пол, прилично разодрав обе руки. Злобно прошипев от боли, парень кое-как вновь поднялся на ноги и решил стремительно идти домой. Благо до дома было совсем недалеко, так как с утра ему было слишком лень идти в какой-то дальний от квартиры бар. Часы показывали 12 ночи. Юнги сидел на кухне всё в той же позе, как вдруг послышались звуки того, как кто-то скребется в двери. Это были звуки, когда человек не может попасть ключом в замочную скважину. Старший знал, что никто, кроме его драгоценной второй половинки, скрестись в двери в такое время не может, поэтому, поднявшись со стула и размяв шею, направился в сторону входной двери. Подойдя к ней, Мину отчётливо услышал хреновую тучу матов, которую шепотом выпаливал Чонгук. Глубоко вздохнув и осознав своё нехорошее влияние на младшего, Мин открыл дверь изнутри, и ему пришлось крайне быстро сориентироваться, чтобы поймать тело, которое сразу же завалилось на него. От приличного падения довольно-таки тяжелого тела на него Юнги опустился на пол. Он сидел на коленях в коридоре, держа на руках Чонгука, который что-то с яркими эмоциями бубнил себе под нос, беспрестанно жестикулируя и тем самым давая Мину то в нос, то в руку, то ещё в какую-нибудь часть тела. Поэтому старшему пришлось заломать руки Чонгука, на что младший болезненно прошипел. Юнги, ослабляя хватку, чуть приподнял руки макнэ и увидел красующиеся разодранные раны, которые были ещё совсем свежими. — Вот же придурок, уже и покалечиться успел, — обреченно вздыхая, произнёс Мин. Старшему ничего не оставалось, как взвалить одну руку младшего на свои плечи, поднять его и с трудом дотащить до кровати в спальню, выслушивая какие-то непонятные пьяные возражения. Несмотря на то, в каком состоянии Чонгук приплелся домой, это успокоило Юнги, ведь его блудный алкаш вернулся домой. Именно поэтому Мин, уложив младшего на кровать и даже не сменив на нём одежды, завалился с ним рядом и быстро уснул. ______________________________________________________________________ Наступило утро. Медленно и лениво открывая глаза, первое, что увидел Чон — Юнги, нависшего над ним. Его выражение лица было спокойным, таким, будто он уже знал ответы на все те вопросы, которые будет задавать младшему. И он знал. — Как ты? — с ноткой издевки спросил старший. — Голова боо… — не успел закончить Чонгук, заменяя вторую часть слова рвотным позывом. Он резко встал с кровати, схватившись одной рукой за живот, а ладонью другой закрыв рот, и стремительно побежал в сторону туалета. Юнги закатил глаза и медленно побрел в ту же сторону, куда побежал Чонгук. Дойдя до туалета, он приоткрыл дверь, стараясь не наблюдать за сценой обнимания младшего с унитазом, прислонился к дверному косяку, медленно касаясь щекой холодной древесины. — Ага, "боооо", — протянул Юнги, пародируя Чона. — А после твоего «чонгуковского привета из глубины души» у тебя будет "боо" ещё и желудок, и горло. И стоило же так напиваться? — уже себе под нос пробубнил последний вопрос Мин. Прилично опорожнив свой желудок, Чонгук вытер тыльной стороной ладони рот, медленно поднялся на ноги и, даже не посмотрев на стоящего у двери Юнги, прошел мимо него, идя неуверенным шагом в комнату и снова заваливаясь на кровать. Через некоторое время в комнату зашёл Мин, держа в руках стакан с водой и какую-то таблетку. — На, выпей, это поможет, — спокойно сказал старший, протягивая содержимое своих рук Чонгуку. Кое-как приподнявшись на локтях, Чон забрал из рук хёна таблетку и запил её водой из стакана. Только сейчас он заметил, что на обеих его руках красовались бинты, которые так заботливо, пока младший спал, Юнги наматывал с утра на уже засохшие раны. — Ну что, почувствовал себя взрослым? — без какой-либо злости в голосе начал Мин. — Ты что думаешь, что в твоем желудке черная дыра, которая поглощает потоки алкоголя без каких-либо последствий? — это фраза позабавила Чона, но улыбка с его лица исчезла сразу же после того, как хихиканье отдалось резкой болью в висках, от чего он сильно скривился. — Ты бы сначала научился пить нормально, а потом бы уже пробовал всё подряд. — И откуда ты знаешь, что именно я пробовал? — спросил Чонгук. — Просто одно почти бессознательное тело вчера просило повторить «т-т-текилу», «в-в-виски», «а-б-бсент», — передразнивая Чонгука, произносил старший, — и прочие алкогольные для своего организма новинки, пока я тащил его до кровати. В воздухе повисла тишина, которую через минуту оборвал младший. — Прости меня, Юнги, — отведя взгляд и сев на кровать, начал младший. — Я просто слишком разозлился и решил как-то отвлечься, но я же не думал, что смогу настолько на… Чонгук не успел договорить, потому что губы старшего накрыли его. Юнги прикусил нижнюю губу младшего как наказание за его выходки, просясь внутрь. Последний резко выдохнул, приняв это, как заслуженное, и приоткрыл губы. Мин углубил поцелуй ощутимо резко, сильнее вжимая младшего в себя. Было видно, как этого не хватало обоим, поэтому поцелуй был долгим, сменяющимся то резкостью, то предельной нежностью, то страстью. Через этот поцелуй Юнги передал и своё волнение, и некую злость, и то, как он скучал по младшему, и как он сожалеет о возникшем разногласии. Чонгук это понимал, поддаваясь рукам Мина, которые переходили на талию младшего и прижимали к себе всё сильнее. Рукам, которые, несмотря на всё, такие же родные, такие же тёплые и волнительные. Никто из них уже не злился, потому что каждый понимал, что никогда не сможет отпустить такого дорогого для себя человека ни при каких обстоятельствах. Ведь то, что не убивает, делает нас сильнее, ведь так?