Липкая патока

      Тяжёлый, густой, тягучий, как патока или застывающая венозная кровь, ветер медленно и липко не дул — вползал. Вкатывался. Поглощал всё на своём пути, а после сыто застывал, как смола, сумевшая проглотить муху.       Не было ни страха, ни гнева, ни даже отчаяния — лишь пустая и гулкая обречённость, разрушившая всё до последнего атома.       Эмоции. Чувства. Мысли.       Разум.       Их не было, как и не было ничего, кроме этого тухло-сладкого липкого воздуха.

И был Цвет.

      Грязный и тошнотворный, как и воздушное гнилостное Ничто, захватившее весь этот мир. Болотный, грязный, болезненный жёлто-зелёный.       Отупляющий, приводящий к абсолютной бессмысленности.

И была Боль.

      Такая же тяжёлая, липкая, из крови и патоки. Заполняющая, переплетающаяся с обречённостью. Поглощающая, ползущая, как и этот «ветер». Она принесла горечь. Горечь не смешивающаяся, не оттеняющая эту тухлую сладость.

Мир отступал.

      Пока ещё было куда. Но он с самого начала был загнан в угол, который мог лишь уменьшаться.       Защиты не было. Её попросту не существовало.       Бежать некуда. Мир — вот он. Уйти от себя невозможно.       Он задыхался, тонул, увязал в липкой жиже из загнивающей крови и патоки, в опустошающей, бессильной обречённости. В золоте псевдо-мёда, в ржавчине полузастывшей гемы, в плесенно-затхлой зелени.

И мир погибал.

      

Навсегда.