Sad, drunk, and poorly

Меня ужасно рвало прямо под фонарным столбом. Дэймон сидел на обочине дороги напротив антикварного магазина, курил и изредка кривил лицо, отрешенно уставившись на носки своих пыльных кроссовок. После выступления я нехило ему врезал, и похоже что скула все еще ощутимо саднила. Кто-то проломил дверь гримерки ногой, но ты даже ухом не повел в тот момент. Я кричал как безумный, и собственные руки, мелькавшие перед глазами, казались мне вовсе чужими. Я не видел, не осязал. Был сплошной бесплотной эмоцией. А потом меня как током прошибло. Жадно хватая ртом воздух, я припал плечом к холодному металлу. Ты даже не выругался. Просто смотрел на меня. Это так хлестко и так бесцеремонно вернуло мне ощущение реальности, что я опешил. Кажется, я запнулся, смахнув стакан с джином на пол, или это было что-то другое, неважно. Но я отчетливо запомнил, как едва державшаяся в петлях дверь качнулась, когда я остался один. На улице стояла совсем еще ранняя паршивая весна. Кое-где монотонно мигали неоновые вывески. Я ловил их свет боковым зрением, и это раздражало, будто надоедливая щекотка. Жар постепенно стал сменяться жутким ознобом, меня мучал глухой кашель. Все вокруг закручивалось в сумасшедший хоровод, и я устало запрокинул голову кверху, когда Дэймон протянул мне платок. — Возьми. Ладони покрылись холодной липкой испариной. Я судорожно утер губы. Обняв колени руками, Дэймон наблюдал, как я комкаю платок, засовываю его в карман, а я смотрел на него, в этом блеклом мигающем свете. Такой молчаливый, совсем расслабленный, немного растерянный. Просто уставший. И совсем другой. Мне было слегка странно и непривычно, но я любовался им. Именно таким Дэймоном. — Пойдем, — он резко перехватил меня выше локтя и отчего-то ухмыльнулся одним лишь уголком рта. Наверное, потому что я пялился на него, будто вижу впервые, или потому что не сразу разжал пальцы и отпустил фонарный столб… Но от этой ухмылки стало легче. С трудом переставляя ватные ноги, я поплелся за ним. По сторонам то и дело заговорщически гас свет в окнах, а мое сознание отчаянно сражалось с белым шумом наподобие тех, что транслируют в мертвых телевизионных эфирах. Немного погодя, улица померкла вовсе.

***

В такси я отрубился дважды: первый раз — на повороте к скверу, второй — когда непроизвольно уронил голову Дэймону на плечо. Тогда он попытался уложить меня к себе на колени, на что я зашипел и несоизмеримо громко заявил, мол так сильнее тошнит. Вся дорога пролетела почти в полном беспамятстве. Дверь открылась под каким-то неестественным для меня углом, и я буквально вывалился на пустынную ночную улицу. Сбоку иногда мелькали неухоженные деревья и терпко зацветавшие кусты сирени. Мы шли совершенно молча, если не считать мои нервные смешки, когда я спотыкался о какую-нибудь ухабину. Уже ближе к дому, Дэймон нашарил ключи в кармане моих брюк, а затем помог мне неуклюже подняться по лестничному пролету. Как только он открыл дверь, я ринулся на кухню. Дэймон кинул ключи на обшарпанный комод и привалился плечом к дверному косяку, недоуменно наблюдая за мной со стороны. — Вот так, — пошатнувшись, я подошел и прижал к его все еще багровевшей скуле пакет с замороженной фасолью, на что Дэймон от души громко рассмеялся. — Дурак что ли? Я совершенно искренне удивился. Мне мой благородный порыв без капли иронии казался беспрекословно правильным и уместным. С ума сойти, как комично я, наверное, выглядел. — Синяк же будет. Немного помедлив, он взял меня за запястье и аккуратно отстранил мою руку. Где-то глубоко внутри я начал осознавать, как стыдно мне будет завтра за все, что я делал этой ночью, но в тот момент мне было откровенно наплевать, потому что Дэймон зарылся пальцами в мою челку, убирая ее с влажного лба. — Нельзя тебе пить, Грэм, — тихо сказал он, когда его пальцы уже легко скользили по моему лицу. — С чего это? — Ну, я буду слишком часто провожать тебя до дома, все такое. — Да пошел ты.

***

Небо проглядывало осколками сквозь занавески: какое-то марсианское, медно-рыжего цвета, без единого блика и абсолютно беззвездное. Кажется, дело шло к утру. Я снял очки и обессиленно рухнул на кровать. Свет проезжавшей мимо машины выхватил из темноты уродливый узор обоев на стене и неясный силуэт Дэймона у окна. Докурив, он включил тусклую лампу. — Пахнешь ты теперь намного приятнее, — усмехнувшись, он нажимом стер пятно зубной пасты с моего подбородка и положил мою ногу к себе на колени, развязывая шнурки. В груди тут же что-то заворочалось, превращаясь в тугой тяжелый ком. Внезапно я опять почувствовал себя таким несуразно виноватым. — Прости меня, — прохрипел я, наблюдая, как он стягивает с меня кеды. — Я не должен был… Прости. Дэймон замер на пару мгновений, и тишина стала осязаема. Вздохнув, он как-то по-детски устало потер глаза тыльной стороной ладони. И улыбнулся. Совсем близко и такой без всякого сомнения родной. Я пододвинулся, освобождая место рядом с собой. На письменном столе причудливо искажалась тень высокого дерева. Дэймон убрал мои очки с подушки, лег с краю, и я облегченно закрыл глаза, уже сквозь сон ощущая теплое прикосновение его губ к моим губам.